— Всё, расходимся. Стороны дали друг другу максимум, больше им поделиться друг с другом нечем.
Я с изумлением наблюдал, как на глазах поменялось настроение отца. Он вдруг расслабился, заулыбался, смотрел на этих двоих даже с некоторой симпатией. Что произошло? Чего он добился? Ведь молчали же оба, как глухонемые…
— Да, пора, — подтвердил Аркадий Самойлович. — Здесь больше делать нечего. Смотри же, Володя, мы договорились. В случае чего — жизнь круглая, как ты помнишь.
— Помню. Но и вы не забывайте, что жизнь не только круглая, Аркадий Самойлович, но и порой короткая. Я бы даже сказал: она всегда короче, чем хотелось бы.
Стало видно, что вся его улыбчивость последних минут — напускная.
— Уходите. За месяц я отвечаю. И ни секундой больше. Сегодня двенадцатое июля. Время пошло.
Отодвинув портьеру, он долго наблюдал, как Аркадий Самойлович и Илья Ильич пересекают двор — два грузных, немолодых человека…
— Скажи честно, ты хотел их убить?
— Когда-то — да. Сегодня — нет.
— Почему?
— Они много зла мне сделали. И тебе тоже. Нам всем, нашей семье. Но они не убийцы, они наемники.
— А что будет с этой… как ее… Едаловой?
— Хороший вопрос. Если станут с ней разбираться — то ничего. А не станут, посчитают, что и так все ясно — тогда не жилец. Я, собственно, надеюсь на второй вариант.
— А ее не жалко?
— Нет. Предателей не жалко.
12.07.2018 19:35
После этого мы некоторое время избегали смотреть друг на друга. Ну, в общем, да — не так просто отцу и сыну остаться наедине впервые за двадцать с лишним лет и обсуждать, кого убьют, а кто останется в живых. Он первым прервал молчание.
— Нам тут тоже делать нечего. Разве что предаться воспоминаниям?
— Было бы здорово, честно говоря.
— Было бы. Но дело еще не сделано. А несделанное дело хуже неначатого. Кстати, пока не забыл. Фотошоп аккаунта Едаловой кто делал?
— Маша.
— Плохая работа, топорная, швы видны. Наше счастье, что эти двое не пользователи, поэтому купились. Так можно было все предприятие спалить. Нельзя экономить на мелочах.
— Да понял я, понял. Послушай, ты сегодня уже так говорил — spalit. To fail?
— Да, провалить. Зачем тебе?
— Просто интересно.
— Просто интересно тебе будет завтра в Нью-Йорке. Во всяком случае, я на это надеюсь. Во сколько у тебя рейс?
— В десять утра.
— Хорошо. То есть ты должен быть в Шереметьево не позднее половины восьмого. Время есть. Отвезешь меня в Тверь? Это двести километров с небольшим от Москвы.
— Не хочешь показывать лицо перед камерами на вокзале?
— И это тоже. Но это все-таки не главная причина. Просто хочу побольше времени провести с тобой. Давно не виделись, знаешь ли.
12.07.2018 19:40
Выехали из двора на Бауманскую. Пооглядывайся, говорю, пожалуйста, а то в этом «форде» зеркала такие, что не видно ничего.
Он вдруг говорит — не буду.
— Надоело. Всю жизнь оглядывался, больше не хочу. Если мы где-то просчитались и нас ведут, то мы очень скоро об этом узнаем. Нет — значит, нет. Но добровольно на себя этот ужас нагонять не стану.
— Ладно, тогда и я не буду. Тем более что с этой механической коробкой мне надо все время сосредотачиваться. Ты не можешь мне объяснить, за каким чертом она понадобилась? Автомат же в тысячу раз удобнее. Мы что, деньги, что ли, таким способом экономили?
Отец расхохотался.
— Ты не поверишь, но это совершенно идиотское чувство — я хотел, чтобы ты почувствовал то же, что и я, когда освоил эту премудрость со сцеплением… ну, clutch. Ты себе представить не можешь, как я собой гордился. Вообще, машина в моей молодости… ну как тебе объяснить… это было не средство передвижения, это был социальный статус. Как орден. Понятно?
— Не очень. А какая у тебя была машина, когда тебе было столько, сколько мне сейчас?
— «Нива». Это маленький джип такой.
— Никогда не слышал, надо будет погуглить.
— Это было очень круто по тем временам.
— Kruto — дорого?
— Prestigious. Да, собственно, любая машина тогда была и дорого, и prestigious.
— Из-за того, что все были бедные?
— Если попросту говорить — одинаково бедные. Не уверен, что ты поймешь, но если бы жили иначе, мы бы сейчас с тобой это дерьмо не разгребали. На нас тогда… ну, в начале девяностых, эта новая жизнь свалилась как снег на голову. А пожить хотелось. И машину хорошую хотелось, и квартиру собственную, и попутешествовать, да мало ли чего хотелось… И нам казалось, что все просто — чем больше денег, тем лучше жизнь. Не мне одному, всем так казалось. А откуда они берутся, деньги эти — дело десятое. Непонятно объясняю?
— Не держи меня за идиота. Все понятно. Я между прочим Ph.D. по России пишу, и мать у меня русская. И отец, кстати…
Где-то на Садовом кольце он вдруг задумался и сказал:
— А может, ты и прав. Береженого бог бережет, как известно, а небереженого конвой стережет. Смотри, метров через четыреста будет поворот на стрелку. Вставай в левый ряд, только оставь побольше места между собой и машиной впереди. Когда стрелка погаснет и встречный поток будет уже близко, резко выворачивай перед ним налево и — газу. Подстрахуемся на всякий случай.
— Тут же двойная сплошная.
— Ты же утверждаешь, что ты русский?
Я исполнил этот номер. Представляю, что сказали в мой адрес встречные водители, но мне, честно говоря, понравилось. Адреналин в чистом виде.
— Молодец, красиво исполнил. Теперь, кстати, понял, зачем нужна механика? На автомате этот номер не прошел бы. Сейчас не слушай навигатор, сворачивай направо, мы тут срежем переулками, минут десять сэкономим.
12.07.2018 20:50
За Солнечногорском он попросил остановиться у супермаркета. Ушел, вернулся с бутылкой коньяка.
— Такое ощущение, что уже можно отметить. И главное — есть что. Ты молодец, но ведь и я у тебя ничего, скажи?
— I am proud of you, Dad.
Он никак не отреагировал, вида не подал, но я же вижу — ему приятно. Мягко говоря. И я его понимаю. Кстати…
— Кстати, есть некоторые новости, которыми я должен с тобой поделиться.
— Давай, делись.
— Но сначала скажи мне — что дальше? Ну, в смысле — ты, я…
— Ты, бог даст, завтра улетишь, и на этом все. Я тут тоже не задержусь, просто со мной дело обстоит несколько сложнее. В открытую я через границу не полезу.
— А как?
— Мне надо добраться до Владикавказа. Там есть люди, которые за вполне разумные деньги помогают пересечь грузинскую границу… без лишних формальностей, скажем так. При этом оба штампа пограничных у тебя в паспорте будут стоять. Цена вопроса, только и всего.
— А потом куда?
— Не знаю. Не решил пока.
— В Нью-Йорк не собираешься? Тебя там ждут.
— Уверен?
— Да.
— Я буду думать об этом. Думать и думать. Так, как я никогда еще ни над чем не думал. А скажи… раз уж об этом речь… у мамы… ну… кто-то, ну, ты понимаешь.
— Я тебе отвечу честно. Ты маму знаешь, она если не захочет говорить, ее остается только пытать. Может, было что-то, может, нет, но одно точно — в доме никогда никого не было. И скажи мне, между прочим, что за дата — пятнадцатое сентября?
— Мы поженились в этот день.
— Я подозревал. Она его отмечает, чтоб ты знал.
— Ладно… так что за новость ты мне хотел рассказать?
Телефон в кармане звякнул.
— Сейчас, подожди секунду, эсэмэску посмотрю.
СМС с номера (942) 5901711
«Мама пропала. С утра номер заблокирован. Городской выключен тоже»
Я повернул экран, чтобы отцу было видно. Он смотрел на него долго, много дольше, чем требовалось, чтобы прочитать эти два предложения.
— Ну, подожди. Разные обстоятельства в жизни случаются. Мало ли, плохо стало на улице, отвезли в больницу. Телефон отключен? Тоже бывает. Может, просто забыла заплатить. Не вижу пока оснований для паники.
Некоторое время ехали молча. Ровно в одиннадцать отец потянулся к радио, пощелкал кнопками, нашел частоту 90.2 FM, прибавил звук. Время новостей.
Эта шла первым номером.
«… основатели банка Global Access… на пятнадцатом километре Рублево-Успенского шоссе… пять килограммов в тротиловом эквиваленте… план "Перехват"… взято под личный контроль Генеральным прокурором…»
Мы посмотрели друг на друга.
— Похоже, Дэвид, мы рано радовались. Вот это и твоя эсэмэска — это, боюсь, одна и та же новость. И она плохая. Пять килограммов не пожалели на Аркадия и Илью — люди работали наверняка…
— Что будем делать?
— Тебе надо любой ценой прорваться в американское посольство. Там объяснишь, что твоей жизни угрожает опасность. Пусть как хотят, так тебя отсюда и уволакивают. Ты американский гражданин, в конце концов, это их работа.
— А ты?
— Пока не понимаю.
— Как начнешь понимать — скажи. А идея с посольством — она идиотская, прости, пожалуйста. Или мы вдвоем это делаем… но ты же не американец…
— Вот именно.
— Значит, идиотская. Давай, придумывай другую. Должен кто-то в семье что-то решать, в конце концов. И не тяни, как у вас тут выражаются, кота, не помню за что. Времени у нас не очень много.
— В смысле?
— В прямом. Мне надо быть в Нью-Йорке. Я там через полгода стану отцом, а ты, соответственно, дедом.
Не говоря ни слова, отец вынул пробку и разом отхлебнул треть бутылки коньяка. Вот это да, думаю, надо бы мне тоже так научиться. Потом он произнес фразу, в которой я не понял ни слова. Позже, сильно позже я овладел этой лексикой, и она мне стала родной, но в тот момент я уловил только, что в целом отец очень доволен моим сообщением.
— И это, между прочим, не единственная хорошая новость. Вторая состоит в том, что у нас в багажнике есть груз. Один наш CZ и два трофейных Beretta.
— О господи, с кем же я связался… они все это время путешествовали с нами?
— Да. Ну, прости, я про них просто забыл.
— Ладно, рули давай. И постарайся плавнее отпускать сцепление, ты мне уже всю душу вытряс своей ездой.