— Куда едем?
— Разворачивайся. Едем в Москву. Когда тебя сильно ищут, самое правильное — оказаться там, где тебя меньше всего ждут. Лучшая, как известно, оборона — это атака.
— Согласен. Только на самый последний вопрос ответь, будь добр. Раз уж ты со мной связался. Что это была за пантомима, которую ты изобразил Аркадию? Ну, когда ты водил ладонью перед лицом и оттопыривал указательный палец? Ты что-то спрашивал его, верно? Что это означает?
— Я думал, ты не придал этому значения.
— Придал, как видишь. Ну?
— Это означает — первое лицо.
12.07.2018 23:10
Долго мы ехали в молчании. Когда на обочине появилась стела с надписью «Химки», он сказал: «Остановись. Я сяду».
— Ты уверен, что тебе надо за руль? Ты же пил.
— Уверен. И пусть это будет самая большая наша проблема сейчас.
— Куда мы едем?
— К посольству. Надо попробовать.
Попробовать не получилось.
С пустынной в это время Красной Пресни мы свернули направо, поднялись по брусчатке до Садового кольца, развернулись у пересечения с Новым Арбатом, потом еще раз на Маяковской — всю эту географию я изучил досконально, когда готовился к встрече с Аркадием Самойловичем и Ильей Ильичом — и уперлись в пробку. Причина выяснилась быстро — ремонтные работы на Садовом, прямо у входа в американское посольство.
— Ясно, — сказал отец, — идея действительно оказалась неудачная, ты был прав. Не одни мы такие хитрые.
— Почему неудачная?
— Ты не обратил внимания? Грузовик с гудроном и асфальтоукладчик — вещи при ремонте тротуара, конечно, нужные. А вот что там делают две «газели» с тонированными стеклами? Кроме того, работают, как обычно, полтора таджика. Но вокруг них — люди, по которым видно, что с какого конца за лопату берутся, они знают неточно. У них другая профессия. Из-под их оранжевых жилетов погоны во все стороны торчат. Вернись за руль. Поехали отсюда.
— Куда?
— Нам нужна пауза. Надо продержаться часов шесть. Это из-за разницы во времени.
— Ничего не понял.
— Потерпи немного, попозже все объясню. Сейчас мне надо сосредоточиться. Давай налево и потом сворачивай на указателе «Шмитовский проезд».
Минут через семь, поплутав во дворах, мы оказались у двухэтажного здания из серого бетона с зарешеченными окнами. Шлагбаум и будка на въезде, перед ними три массивных блока, выложенных лесенкой.
— Припаркуйся вон там в стороне и жди меня.
Он вернулся через пятнадцать минут, довольный и ухмыляющийся.
— Заезжай.
Шлагбаум поднялся, и мы оказались в просторном дворе. Часть его была огорожена решеткой, на которой висела надпись «Штрафстоянка».
Поставь ее задом к забору и оставь там пространство, сантиметров семьдесят, попросил отец. Закрыли машину, пошли к зданию. Это оказалось отделение полиции. Номер 76, как сообщала табличка на двери.
— Are you sane?
— Проходи, проходи, не трусь. И повежливее будь с представителями старшего поколения. Honour, как говорится, your honour.
13.07.2018 00:10
Внутри на деревянных скамьях сидели человек десять, по которым было видно, что вечер пятницы они провели бурно. За пластиковой перегородкой с окошком располагались полицейские. Один из них вышел к нам и сказал «Идите за мной».
— Вот, — пожаловался один из гостей отделения, завистливо глядя на нас, — как евреи, так их сразу в камеру, а русского человека третий час оформить не могут.
— Будешь выступать, — меланхолично ответили ему из-за перегородки, — мы тебе сейчас плюс к мордобою дооформим еще разжигание национальной розни, нам как раз статистики не хватает.
Когда дверь в камеру с лязгом закрылась, я потребовал объяснений.
— Ну что тут непонятного? Не на вокзале же нам ночевать, когда мы такой популярностью пользуемся в этом городе, что в пятницу вечером из-за нас половину Садового кольца изуродовали. А здесь нас никто тревожить не будет.
— Но они же полицейские…
— Ищут нас совсем другие люди. Они с полицейскими, как кошки с собаками, это два разных ведомства, конкурирующих, дай им волю — они бы друг друга перестреляли.
— А что ты им сказал? Ну, почему мы здесь?
— Сказал — отсидеться надо. Кинули одного козла, теперь нас ищут.
— Вообще ничего не понял.
— Может, оно и к лучшему. Хотя родной язык знать надо бы. Объясняю. Я им пообещал денег за то, чтобы мы могли здесь побыть.
— Сколько?
— Оплата почасовая. Три штуки за час.
— Три рубля?
— Три тысячи. Так что окончательная сумма станет ясна утром. Все понятно? Ты, кстати, не голодный? Могу их за дополнительную плату в магазин сгонять. Нет? Тогда давай делом займемся.
СМС на номер (8352) 1853499
«Угол двадцать седьмой и Лексингтон. Центр "Хабада". Найди Коэна, он регистрировал Universal Services в самом начале. Объясни ситуацию. У нас пат. Они боятся твоего архива. Мы не можем отсюда выбраться. Ты была права — утекло. Нам нужен посредник здесь. Никаких промежуточных инстанций. Только первое лицо. Коэну объяви их гонорар — наше молчание об их роли в этой истории. Не согласится — сдадим вместе со всей хеврой. У нас есть примерно шесть часов. И я тебя люблю, кстати».
13.07.2018 06:30
Звонок разбудил нас в полседьмого. Отец ответил. Разговор получился недолгим. Неизвестный собеседник узнал от него наше местонахождение. Хорошо, сказал отец, выслушав ответ, через пятнадцать минут мы будем вас ждать, условия вы знаете. Затем сильно постучал в дверь камеры.
— Пошли, — сказал он мне. — Привал закончен, нас ждут, опаздывать неудобно.
— Кто?
— В пальто.
Я хотел переспросить, но сказано это было так, что я не стал.
13.07.2018 06:45
На крыльце отец отсчитал и отдал сопровождавшему нас полицейскому пачку купюр и сказал: «Спасибо». Тот пересчитал их, удовлетворенно кивнул и уважительно ответил: «Обращайтесь, если что».
Мы направились к машине. Я хотел сесть за руль, но он меня остановил.
— Открой багажник и встань за ним. Сделай вид, как будто ты в нем роешься, ищешь что-то. Если я ошибся, мы отсюда уйдем вперед ногами. Но благодаря твоему раздолбайству можем это сделать не одни. Все понятно?
— Razdolbaistvo я не знаю, но остальное понятно.
— Прости, не хотел тебя заранее нервировать.
Точно в назначенное время перед зданием остановился темно-синий BMW. Из него вышел человек, открыл все дверцы и багажник, встал рядом с машиной. Невысокого роста, плотный, лет сорока. Ничего примечательного в нем не было, если не считать кипы. Нас, скрытых багажником Ford, он видеть не мог.
Отец смотрел на него долго, пристально, потом протянул руку внутрь багажника, забрал обе Beretta себе, мне протянул CZ.
— Иди за мной слева в метре, чуть сзади. Не отставай и не забегай вперед. Я остановлюсь — ты тоже тормози.
Мы подошли к BMW и остановились. Человек в кипе произнес единственное слово: «Коэн». Отец кивнул и показал мне, чтобы я сел на заднее сиденье.
В следующий раз наш провожатый заговорил через полчаса. Столько времени нам понадобилось на то, чтобы выехать на Кутузовский проспект и километров через семь свернуть на оживленную трассу, которая показалась мне Московской кольцевой, но я не был уверен, так далеко мои знания местной географии не распространялись. С нее — прямо под запрещающий знак — на неприметную узкую дорожку, которая вела в на удивление ухоженный лес. Очень скоро мы подъехали к каменному забору высотой метра три. Перед воротами торчали заградительные клыки. Остановились.
— Мы на месте, — сказал человек в кипе. — Дальше другие люди.
— Не возражаете, если мы тут у вас оставим кое-что? Три ствола, собственно, но они чистые, если вас это беспокоит. Как-нибудь потом заберем.
— Не беспокоит. Оставляйте.
Из ворот вышли трое и направились к нам.
— Узнаешь? — спросил отец. — Обычные дорожные рабочие, даже без жилетов видно.
Они подошли, внимательно осмотрели нас, сказали: «Идемтe». По ту сторону забора нас тщательно обыскали. Потом посадили в стоявший впритык к воротам Viano, сели вместе с нами. Через километр остановились у дома — небольшого и ничем не примечательного.
— Дальше я один. — сказал отец. — Ты будешь ждать меня здесь.
Он вышел и остановился у двери минивэна. Потом обернулся.
— Сын. Извини, просто вдруг захотелось тебе это слово сказать. Соскучился, давно не произносил.
Вернулся он через полтора часа.
Свои
Дом только снаружи казался небольшим и неприметным. Да он, собственно, и был-то, строго говоря, не домом, а холлом перед тремя лифтами. Мы с сопровождающим сели в крайний левый. Пока ехали, я считал этажи. Получилось шесть. Чистое бомбоубежище.
На выходе из лифта обыскали еще раз, намного более придирчиво. По длинному коридору дошли до массивной двери без ручки. Камера под потолком мигнула, и дверь медленно поползла вверх.
Я его не сразу увидел, потому что отвлекся на собак. Их было две. Крупная немецкая овчарка — с ней все было ясно. Тренированная убийца, но без команды с места не двинется, бояться нечего. А вот второй… второй был питбуль. Глаза у него были нехорошие. Безумный у него был взгляд, и зевал он избыточно нервно, часто, с потягом. Это плохой признак, дефектный, такие псы плохо владеют собой, и хозяева им не указ.
— Свои.
Овчарка среагировала мгновенно — потеряв ко мне всякий интерес, она развернулась и ушла в угол гигантского кабинета. Питбуль еще какое-то время таращился на меня, потом издал короткий горловой звук и неохотно последовал за ней.
Он поднялся из-за стола и сделал три шага навстречу. Какое-то время мы молча стояли друг напротив друга.
Телевизор, конечно, великая сила, ничего не скажешь.
Он сильно постарел. Дряблая кожа, ссутуленные плечи, двигается, когда поблизости нет камер, тяжело, шаркает. Есть, похоже, проблемы с коленными суставами, у бывших борцов это обычное дело. Больше всего меня поразили глаза — это был взгляд человека, которого раздирают два прямо противоположных чувства — дикой, нечеловеческой скуки и одновременно — любопытства, вызванного какими-то ужасными предчувствиями.