Тут я сообразил, что не назвался. Простите, говорю, я не представился. Меня зовут Дэвид Капович. Это моей матери фамилия, Юлии, она когда-то жила здесь, в Москве, даже знаю, где — в Лефортово, потом в девяностые уехала в Штаты. Теперь она Джулия. Ничего вам это имя не говорит?
Он помолчал. Нет, ответил, никогда не слышал, приятно было пообщаться, всего доброго. И отключился.
… Holy shit, я с этими воспоминаниями чуть свою остановку не проехал, еле выскочить успел на сорок седьмой.
Уфф, наконец-то, вот он, Holiday Inn… ну и толпа тут в лобби… это из-за морозов — никому не охота на улице встречаться, все собрались в тепле. Так, Маша, ты где? Ага, вижу — слепой не заметит — во-первых, возвышается над всеми, versta kolomenskaya, как некоторые выражаются, во-вторых, самая красивая здесь… и везде тоже, между прочим.
— Маша!
— Наконец-то… наконец-то… почему ты так долго?
— Я бежал изо всех сил, чуть не затоптал половину Нью-Йорка по дороге. Маша… как же я тебе рад!
— Я тоже…
— Ты почему расстроенная? Что вообще происходит? Как ты здесь?
— Не обращай внимания, просто устала, весь день в дороге, и перенервничала.
— Из-за чего?
— Из-за всего… я вдруг подумала — я прилечу, а ты здесь не один, у тебя кто-то есть, а со мной ты так — на запасной случай, а тут я заявляюсь.
— Так, остановились. Нет у меня никого. И ты не запасной случай. Поняла? Теперь рассказывай, что происходит.
— Это правда?
— Это, Маша, правда.
Все очень странно, говорит, очень. Только давай не здесь разговаривать, тут очень шумно и как-то неуютно.
— Хорошо, конечно. А где?
— Давай поднимемся ко мне в номер. Тем более, я тебе привезла что-то.
— Конечно, пошли.
Я в лифте взял ее за руку и говорю — Маша, Маша, Маша…
Ну, мы до номера ее дошли с трудом, потому что… ну, короче, шли медленно… там еще в этом Holiday Inn такие коридоры длинные… мы останавливались на каждом изгибе… ты… и ты…
Проснулись часа в четыре дня, за окном уже почти сумерки. Ну как — проснулись… я очнулся, долго соображал, где я и что вообще происходит, с трудом встал, добрел до телефона — так и есть, всё пропустил, все звонки, которые еще три часа назад казались безумно важными, а теперь… а теперь — да пошли вы все.
Маша, вижу, зашевелилась — что-то ищет под одеялом.
— Ты что потеряла?
— Мне кажется, что прилетела я все-таки в трусах.
— Не стал бы исключать такой вариант. Ты вообще производишь впечатление состоятельной девушки.
— Ты идиот… хотя и остроумный… witty, как говорится… сделай, пожалуйста, кофе, и давай я тебе все-таки расскажу, как я здесь оказалась.
— Давай. Кофе сейчас будет. И я тебя люблю, кстати.
Это все так странно, сказала Маша, просто очень. Помнишь, ты был у нас дома, мама еще хачапури делала?
— Да. Обидный вопрос, но да, помню.
— А разговор про человека, который на тебя похож — помнишь?
— Ну.
— Он появился.
90-е
Лет пять, наверное, этот страх меня не отпускал. Он был настоящий, липкий, параноидальный, когда мерещатся тени за каждым углом и заснуть не можешь в темноте. Чего боялся? Кого? Что придут и потребуют сотрудничать? Что все вокруг узнают про ту бумажку? Уже не вспомнишь… Тем более, что капитан тот оказался, действительно, человеком слова — никто ко мне так и не обратился. Или не до меня им стало?
Уходить — медленно, постепенно — страх начал году, наверное, в восемьдесят восьмом, не раньше. Когда стало ясно, что все вот это, что творилось тогда вокруг — перестройка, гласность, ускорение, газеты, кооперативы, выборы, — не кампания очередная, нет, похоже, оказалось, они это всерьез затеяли. Какой-то мужик в «Московских новостях» статью написал в восемьдесят девятом — «Как меня вербовали» называлась — про историю, очень похожую на мою, потом съезд этот… и вот тогда я поверил всерьез.
Окончательно страх ушел, конечно, только тогда, в августе, когда, стоя в толпе, я увидел, как набрасывают трос на шею Дзержинскому. «Давай!!!» — орали вокруг, и я вместе со всеми. В этот момент из подземного перехода выбежала тетка в метрополитеновской форме. «Вы чего творите?! — истошно закричала она, и все замерли. — Там же метро мелкого залегания, вы сейчас дыру пробьете, в нем же сколько весу! Туда его валите, на другую сторону!» Толпа начала ржать, и тогда я понял — всё.
Все, сказал я Юльке, стоявшей рядом, это конец, они уже не поднимутся, мы отбоялись. И я тебя люблю, кстати.
Любишь — женись, ответила она, и мне стало не до Дзержинского и всего остального, вокруг творящегося, — даже если бы в тот момент на площади высадились инопланетяне и поинтересовались, что за бардак здесь происходит, я бы не стал отвлекаться, а продолжал ее целовать.
Победу над прошлым и начало новой жизни отмечали широко, до середины сентября не могли остановиться — в гости ходили, у себя принимали, все друг друга зазывали на какие-то бесконечные праздничные пьянки, вспоминали, пережевывали подробности, делились ошеломительными сегодняшними новостями — хотелось длить и длить это ощущение.
В те дни на каком-то застолье неожиданно всплыл Илья, которого потерял из виду года за два до этого. Не нарочно, просто в то лихорадочное время всех куда-то уносило — и разбегались легко, потом так же безмятежно собирались снова.
Я Илюхе обрадовался. Он, конечно, редкостный аферист, но это само по себе не грех, если человек не жлоб и не подлец. Он-то ко мне бросился вообще как к родному, что тоже было приятно. Что ты, спрашиваю, где, как дела-то?
Ого-го, говорит Илюха, тут в два слова не уложишься, а если в одно, то — класс! Я же с восемьдесят восьмого, как кооперативы разрешили, в этом деле. Сначала как все — джинсы, компьютеры, дубло, детское питание… пробовали в нефть зайти и металлы, но там уже все расхватано… ничего, мы свою нишу нашли… теперь, представь, у нас свой банк — лицензия, между прочим, номер шесть — а вот разрешение на валютные операции мы вообще первые в стране получили.
Действительно, говорю, ого-го.
Да ты просто не представляешь, как мы поднялись, там такие перспективы… вообще… такие бюджеты, слушай, ты заходи ко мне, сам на все посмотришь, мы на Веснина сидим, следующий дом после иностранного букинистического — держи визитку.
Обязательно, говорю, зайду — и забыл об этом разговоре.
Вспомнил года через полтора, когда жизнь вдруг в одночасье стала такая, жесткая. Вроде всё и к лучшему — колбасы на каждом углу двадцать сортов, книги любые, покупай — не хочу, ехать можно, куда душа пожелает… все, короче, о чем мечтали. Только вот незадача — не на что.
Одна за другой позакрывались все шараги, где я халтурил на синхронах — Советский комитет защиты мира, Комитет советских женщин, Союз обществ дружбы с зарубежными странами, — все кормушки захлопнулись. И Юлька у себя в газете пашет круглые сутки за гроши, — драйва, конечно, полная запазуха, только колготки новые купить не может.
Тут я и вспомнил про Илью и тот наш разговор на бегу. А чем черт не шутит? Позвоню — хуже не будет.
Отыскал визитку, которую он мне оставил, набрал номер. Торговый дом «Красная горка», чем могу помочь? — сказал звонкий девичий голос. Мне нужен Илья Крайнов, говорю. Минуту, соединяю вас с секретариатом Ильи Ильича. Ого, думаю, сколько понтов — торговый дом, секретариат, целый Илья Ильич.
— Приемная Крайнова, слушаю вас.
— Мне нужен Илья… Ильич.
— Как вас представить?
— Воловик. Владимир… Львович.
— Минуту, Владимир Львович.
— Володька! — слышу знакомый голос. — Ты где?
— Добрый день, говорю, Илья Ильич, может быть, вы меня путаете с кем-то… вот, хотелось бы напомнить о себе…
— Кончай херню молоть! Серьезно — откуда звонишь?
— Из города-героя, откуда же еще.
— Давай приезжай! Хочешь, машину за тобой пришлю?
— Да уж справлюсь как-нибудь.
— Отлично, старик! Веснина семнадцать, строение три, там тебя проведут. И не тяни, я тебя умоляю, а то выпить не с кем.
Неплохо шли дела у торгового дома «Красная горка». Это выяснилось, когда по адресу, указанному Ильей, за двухметровым забором обнаружился солидный трехэтажный особняк с несколькими припаркованными во дворе новыми БМВ и свежим ремонтом внутри — не богатым, что называется, а дорогим.
Откуда дровишки-то, спросил я, когда секретарша — я таких девушек только в кино видел — поставила на стол бутылку французского коньяка и удалилась.
— Что, впечатляет?
— Не то слово.
— Ну, тебе-то мне что голову морочить — я тут, конечно, не главный, хотя и при делах, это все тесть мой со своими корешами замутил — помнишь его?
Такое вряд ли забудешь. В восемьдесят шестом, по-моему, Илья позвал нас троих — меня, Лешу, Валеру — в Баку на свою свадьбу. Такой гулянки я не то что в жизни не видел — даже представить себе не мог.
Встречала нас в аэропорту у трапа белая двадцать четвертая «волга», поселили в «Интуристе», там же и отмечали это важное событие — закуски в три слоя, черная икра лоханками, коньяк пяти видов, гостей человек двести, дарят молодым исключительно конверты — да там меньше пятихатки нет, сказал Валера, можешь мне поверить, по толщине вижу. Еще невеста запомнилась — крупногабаритная такая девушка, золота на ней было — только что не кольцо в носу.
Давно ты с ней познакомился? — поинтересовались мы у жениха. Месяца три назад, безмятежно ответил Илья.
Ого, быстро у вас все случилось, ну и как — хорошая?
Безотказная, с ухмылкой ответил он — сначала она половине города не отказала, потом я появился. Что вы, честное слово, как маленькие?
Это династический брак. Папаша ее — он из Красной Горки… а, да, вы же не местные… Красная Горка — это столица.
Какая?
Горские евреи там живут.
Горные, наверное, все-таки?
Да нет… ладно, долго объяснять… короче, есть цеховики, а есть крупные цеховики. Так вот, среди крупных цеховиков Аркадия Самойловича, тестя моего, очень уважают за две вещи — масштаб и честность. Ну и я тоже не дворняга — не помню, говорил я вам, нет, папаша мой — начальник отдела административных органов в прокуратуре. Проще говоря, за законностью надзирает в ментовке и гэбэ. Мы с Тамарой здесь, конечно, жить не будем. Через месяц закончится оформление, и стану я слушателем Высшей школы профсоюзов в Москве, квартиру нам к тому времени уже должны отремонтировать на Ленинском, возле «Лейпцига» — запомните, мужики, вы там — самые желанные гости, и это навсегда…