езнуть, всплыть в другом месте и там работать. Понятно излагаю?
— Понятно. Только я здесь где?
— Вот, тут мы переходим к тебе. Нам нужен боковик — дочка, по сути, красногоркинская, но с наглухо обрубленными концами, — чтобы никто ниникогда, даже если сунут нос, родства нашего не обнаружил. Никакими бумагами, контрактами там всякими и договорами, такие вещи, Володя, не решаются. Все, в конце концов, стоит на людях. Есть порядочный человек, можно ему доверять — будет дело. Нет — ищи другого. Вот ты, по нашим понятиям, такой человек — Илюшин друг, и вообще. Ты сколько уже с нами?
— Шестой год.
— Ну, значит, много чего видел — в курсе, в общем, как реальная жизнь устроена.
— В общем, да.
— Предложение к тебе, значит, такое. Вот эту всю суету, которую мы на тебя здесь взгромоздили, заканчиваешь, сдаешь дела и начинаешь самостоятельный проект. Где, как, чего, регистрация и прочие подробности — не парься, это все сделают без тебя. От тебя нужно одно — имя. И ответственность, конечно. Ты отвечаешь передо мной, больше не перед кем, я — перед партнерами.
— Понимаю.
— Еще одно. Но важное. Компания здесь — это полдела. Но кто-то эти суммы должен принять на том берегу и аккуратно сложить в хорошем месте. Поэтому тебе предлагается отсюда свалить. Хорошее место — это Нью-Йорк. Твоя задача — такая же доверенная компания там. Ты переезжаешь с семьей, естественно, обустраиваешься, при этом вся материальная сторона дела — переезд, жилье, машина, страховки, прочее, — все это мы берем на себя. Мало того, поскольку ты становишься теперь топ и такой важный для нас человек, то как только ты соглашаешься, тебе на счет падает сумма, которая человеку твоего уровня позволяет не отвлекаться на всякую мелочевку.
— Но иностранец же не может на себя завести американскую компанию, Аркадий Самойлович.
— Правильно, не может. Именно поэтому тебе и предлагаются такие условия. Придется поменять гражданство. Поэтому, кстати, и выбрали тебя: метрика, надеюсь, у тебя сохранилась, где записано, что родители твои — жертвы антисемитизма в СССР? И в нынешней России ты испытываешь дискомфорт — баркашовщина всякая поднимает голову, то да се…
— Должна где-то валяться…
— Не найдешь — скажешь, поможем быстро восстановить. А с таким документом плюс некоторые рекомендации, которыми мы тебя снабдим, гражданство ты получишь, не сомневайся.
— Да, но все это как-то неожиданно… и вообще…
— Бывает, в жизни что-то неожиданное случается, а потом приглядишься — оказывается, всё закономерно. Да понимаю я тебя, конечно, так резко все поменять — дело непростое. Но ты же молодой человек, и то, что тебе предлагают, — это перспектива, она еще твоих внуков кормить будет. Гражданство поменять боишься? А почему? Мир же другой стал, чем дальше, тем больше, все эти границы — чистая условность. Что тебя здесь держит — ну не березки же?
— Да нет, разумеется, просто… не знаю. Но в любом случае мне надо посоветоваться.
— Вот тут я тебя понимаю. И это очень правильно. Я тоже никогда серьезных решений не принимаю, пока с Эмилией не обсужу. Удивительная женщина. На тебя, кстати, она первая обратила внимание тогда на свадьбе — смотри, говорит, какой хороший еврейский парень.
— Да ладно?
— Женская интуиция, брат, великое дело. Супруге кланяйся от меня обязательно, скажи, храню ту газету, перечитываю иногда. И не тяните с ответом, времени в обрез. Не ты — значит, кто-то другой должен заняться, бабки ждать не любят.
Юлька сказала сразу: едем. И нечего тут раздумывать, это шанс. И для нас, но главное — для ребенка. Я не хочу, чтобы он здесь рос, на этой помойке, среди воров и бандитов. Пусть хоть он человеком станет: едем, Вов, пожалуйста, я тебя очень прошу. Что, действительно, мешает? Соскучились — сели в самолет, и через десять часов в Москве.
Рекомендации, обещанные Аркадием в довесок к моей метрике, оказались смешные — письма в Госдепартамент от трех раввинов в Бронксе, в которых рассказывалось об ужасах советского и постсоветского антисемитизма, мелькали слова pogrom и otkaznik.
Что за бред, подумал я, прочитав их, и оказался неправ. Через два месяца мы получили визы, еще месяц ушел на то, чтобы закончить все в Москве: продать машину, квартиру решили оставить, пусть будет, сдать дела на работе, попрощаться со всеми — да ладно вам делать скорбные лица, не прежние же времена, всего десять часов лету, зато будет теперь у вас, где остановиться в Нью-Йорке…
В Kennedy нас встретили друзья Аркадия — два молодых человека в ермолках и пейсах, очень деловые и ответственные. Один назвался Коэном, другой так и остался анонимом. Вот, сказала Юлька, самое правильное, что я сделала в жизни, — доверила свою судьбу еврейскому народу, теперь хоть кто-то обо мне заботится.
Недели не прошло, как они помогли нам найти очень приличную квартиру на Риверсайд, и за вполне разумные деньги. Сумма, обещанная в Москве, пришла на счет через два дня после того, как я сказал «да», но мы по привычке все еще старались экономить.
Эти же люди еще через год, как только нам дали гражданство, так же быстро и аккуратно оформили на меня компанию Universal Services LLC.
Адрес регистрации, правда, был странноватый — по нему обнаружилась синагога в Бруклине и общинный культурный центр «Хабада». Я еще вспомнил, что мне Илюха объяснял когда-то про горских евреев и про то, как все в этой жизни устроено.
Понимаешь, сказал он, когда двое серьезных людей имеют между собой дела — ну, предположим, один дает в долг, другой берет, а с банками им почему-то дела иметь не хочется, — они к кому идут? Правильно, к раввину, уважаемому человеку, если кто-то у бога посредник, то уж, наверное, деньги ему можно доверить. Вот Аркадий всю жизнь работал на свою репутацию, а теперь она его кормит.
Ладно, думаю, мне, в конце концов, не один черт, где что зарегистрировано?
Месяца через три после того, как Universal заработала и начала стремительно наращивать объемы — деньги поступали бесперебойно, мы их, не торгуясь, вкладывали в местную недвижимость, — позвонил из Москвы Аркадий.
— Ну, — сказал он, — поздравляю с почином, проект, похоже, пошел.
— Спасибо, вроде да, все идет неплохо.
— Давай, выкрои пару дней, прилетай, отметим это дело. Сходим в «Прагу» по старой памяти, заодно тут есть пара вопросов, которые надо бы не по телефону обсудить.
— Не проблема. Что-то срочное или терпит пару дней? У меня билеты на бейсбол на послезавтра, хочу сходить с Юлькой, мы тут пристрастились слегка.
— Бейсбол, смотри ты — вот так люди и теряют связь с корнями. Никакого пожара нету, но и не тяни особо. Давай, жду тебя.
Мы сходили на бейсбол, и на следующий день я улетел в Москву. Больше я ни Юльки, ни Давида не видел никогда.
28.02.2018
«… До этого момента моя карьера в компании складывалась вполне удачно. Из рядового сотрудника я стал начальником департамента — не самого существенного, но все же. В девяносто восьмом я уже зарабатывал очень прилично, компания выглядела стабильно, в стране, вроде бы, тоже все устоялось — и мы с твоей мамой решили, что пора. Так появился ты.
Когда тебе было полгода, мне поступило предложение — переехать в Штаты и начать новый проект во главе двух инвестиционных компаний, одна из которых находилась в Москве, другая — в Нью-Йорке. Я посоветовался с твоей мамой, дал согласие, и мы переехали, сменили гражданство.
Но продолжалась наша жизнь в Нью-Йорке недолго. Общая, я имею в виду, жизнь.
В начале двухтысячного года меня вызвали в Москву. Оттуда я уже не вернулся и больше ни тебя, ни маму никогда не видел. Не я так решил, меня вынудили к этому…»
— Ты по-прежнему веришь ему, Маша?
— Он пока не сказал ничего такого, чтоб ему не верить. А в чем дело?
— Ну, как это? Человека вынуждают к чему-то, он, по его словам, чего-то опасается. Но не идет при этом в полицию, в суд, не нанимает адвоката, в конце концов, а молчит много лет, потом снимает какие-то видео, посылает их людям, которых никогда не видел.
— Меня видел. И тебя тоже. Пусть двадцать лет назад.
— А если это всё его фантазии?
— Только сумасшедший тратит на свои фантазии такие деньги. А что касается полиции, суда и адвокатов, то тут он ведет себя абсолютно здраво. Никто в России в полицию и суд не обращается, когда у него проблемы.
— Почему?
— Чтобы хуже не было. Долго объяснять. Давай лучше досмотрим, там уже немного осталось.
2000
Я летел в Москву в хорошем настроении. Это было то счастливое состояние, когда знаешь за собой толково сделанное дело и ничего, в общем, кроме похвалы и комплиментов, не ожидаешь. Что за дело — вопрос десятый.
И кроме того, соскучился я, честно говоря, по этой «Праге», по всему жирному, соленому, пряному и вредному, особенно желанному после Нью-Йорка, где Юлька первым делом увлеклась здоровым питанием и экологически чистыми продуктами, будь они неладны. Еще по кабацкой этой, прости господи, музыке тоже соскучился, по атмосфере пьяного братства — что поделаешь, корни не отпускают.
Из Шереметьево позвонил Аркадию, тот говорит: ну, давай в офис, заходи ко мне, а там разберемся, кому нести чего куда. Я засмеялся, услышав эту его любимую присказку — тоже часть родного пейзажа.
На Веснина все было как обычно — охранники и водилы маялись от безделья у входа, секретарши табунами цокали по коридорам, посетители искали нужные кабинеты.
Зашел к Аркадию и сразу понял — что-то не так и, похоже, не сложится сегодня вечер в «Праге». Слишком мрачный вид был у хозяина «Красной горки», и не создавалось впечатления, что мое появление его взбодрило.
— Присаживайся. Долетел нормально?
— Да, всё в порядке, на посадке только слегка поболтало. Что-то случилось?
— Нет. То есть да. Разговор имеется.
— Слушаю.
— Слушай внимательно, потому что про тебя разговор. И запомни сразу — я тут чисто для пересказа, ничего личного у меня к тебе нет, считай, не я с тобой разговариваю.