К вопросу о взаимопонимании. Однажды случилось так, что я заблудился на окраине Хельсинки; знание иностранных языков там на уровне тамбовского, и когда я постучался в несколько домов, то получил в ответ лишь вежливые пожатия плечами. Но в третьем или четвертом доме хозяин мне улыбнулся, знаком велел обождать его, а затем вышел, завел свой автомобильчик и отвез меня в ближайший полицейский участок. Мы с ним нашли общий язык, даже не умея поговорить.
Но пока что не везде с этим просто…
Мне рассказали анекдот. В Таллинне (так теперь пишется) покупатель мучительно пытается объяснить на ломаном эстонском языке продавщице, что именно ему, покупателю, надо. Наконец продавщица не выдерживает и орет по-русски: «Да говорите как вам удобнее, я пойму!» – «Не-ет, – улыбается покупатель. – Мы столько лет слушали, как вы уродуете русский язык, что теперь вы послушайте мой эстонский!» Становимся полиглотами?
Бессмертие есть материя непростая. Это я установил в результате многих наблюдений. Мне даже показалось, что некоторые птицы определенно понимают русский язык. А может быть, есть какие-то более мистические корни у моего рассказа; с каждым прожитым годом я все нескрытнее пролистываю книгу собственной жизни и читаю ее вслух.
На очередной пушкинский день рождения (по-моему, в самом начале семидесятых годов) Ираклий Луарсабович Андроников уговорил меня поехать с ним в Пушкинские Горы и на открытие памятника Александру Сергеевичу в городе Калинине (бывшей-будущей Твери). Я очень любил Андроникова, умницу и говоруна; в общем, согласился без раздумий.
Как выяснилось, у Ираклия Луарсабовича насчет меня был коварный план. Он устал маячить на трибунах, экранах и сценах и велел мне выступать везде вместо себя, рядом сидящего: и в Калинине у памятника, и на каких-то попутных собраниях. Мне казалось, что Александру Сергеевичу это должно было бы изрядно наскучить. Но решал Андроников, а ему не надоедало.
Короче говоря, мне предстояло выступить еще и на могиле Пушкина в Святогорском монастыре – месте действительно святом для каждого нормального человека. Был день рождения великого поэта; по такому случаю я надел свой лучший в ту пору двубортный костюм шоколадного цвета, повязал лучший свой кремовый галстук. Я выступал, стоя под высокой сосной, речь моя лилась восторженно и легко. Впрочем, в самый ее патетический момент я почувствовал легкий удар по спине между лопатками. Не смутившись, я продолжал – удар повторился. Тем не менее я закончил спич и сошел с огороженной у могилы поэта трибунки. Было начало июня, солнце жгло изрядно, поэтому я снял пиджак и до обеда продержал его на руке. Уже в номере псковского отеля я, развернув свое замечательное двубортное одеяние, обнаружил на спине его как раз между лопатками два пятна сорочьего помета. Причем птичка не пожадничала, а выдала мне щедро, по всей программе; пятна не подлежали сведению, и костюм пришлось выбросить. Я тут же поведал Андроникову о случившемся; он очень долго смеялся, а затем, серьезно уже, начал рассказывать мне о своих сложнейших отношениях с духом Михаила Юрьевича Лермонтова, многократно им потревоженным, и о том, что отношения с великими предками – дело нешуточное. В общем, Андроников посоветовал мне запомнить и осмыслить происшедшее, постараться понять, почему Александр Сергеевич вынужден был послать сороку, чтобы меня одернуть.
Спасибо Пушкину! Хотя, может быть, тогда я как раз входил в хороший возраст зрелости, когда отвращение к многословию должно было бы прийти и само собой.
Глава 23
Забавно было наблюдать, как в самом конце восьмидесятых – начале девяностых годов в России обострилась всенародная нелюбовь к супруге Горбачева, Раисе Максимовне. Внятному объяснению эта нелюбовь не поддавалась. Собственно, можно было говорить о глупости или нарочитом подличанье горбачевской свиты, когда жену генсека откровенно подставляли – вдруг посылали то на подводную лодку, то в цех ракетного предприятия или наряжали в немыслимые парижские туалеты, особенно раздражающие на фоне неустроенной и плохо одетой России. Но все-таки дело было не только в этом; мне кажется, что народ раздражала еще и непривычность ситуации. У нас в стране над людьми ведь были поставлены все возможные социальные эксперименты, но все помнили, что один-то опыт никогда не удавался: женщина в России не была во власти со времен, пожалуй, Екатерины Второй. Уже в наше с вами время даже мусульманские Турция или Пакистан допускали просвещенных дам до премьерства. Но не Россия. Где-то там, на праздничных партийных иконостасах, маячили члены политбюро вроде Фурцевой или Бирюковой. Махала с трибун ладошкой образцовая общественница Терешкова. Но чтобы порулить – это уж извините! Жены вождей – от бесполой Надежды Крупской до хозяйственной Наины Ельциной – в расчет не принимались, разве что их начинали не любить за активность и незнание своего шестка. Как Раису Максимовну…
Во многих странах у меня спрашивали о причинах такого явления и вообще о положении женщин в России. Отвечая, я начинал от противного – с американок. И вдруг ловил себя на мысли, что везде жизнь не идеальна, но к нашему безобразию с женщинами я привык больше, чем к американскому феминистскому беспределу.
У многих из нас за последние годы развился комплекс неполноценности. Многие, даже из вдумчивых людей, полагают, что в России никуда не годится абсолютно все – от промышленных изделий до общественных отношений; что-что, а умение страдальчески колотить себя кулаками в грудь развилось у нас виртуозно. Вот и сейчас, терзаясь саморазоблачениями, мы не всегда вдумчиво оглядываемся по сторонам. Большинство же из моих знакомых иностранцев куда более терпимы: они ничего не знают об отсутствии российских женщин во власти, но, оглядевшись, зачастую искренне привязываются к нашим, менее просчитанным, более теплым и непосредственным формам общения, учатся есть и пить по-нашему, то есть менее рационально и более вкусно, вглядываются в сложившиеся у нас семейные связи и отношения между мужчинами и женщинами. Не могу сказать, чтобы все у нас было лучше, чем где-нибудь, но что многое у нас иначе – это уж точно.
Мои американские студенты время от времени посещали Россию. Их впечатления были разнообразны, но в одном большинство студентов были едины. «Русские женщины очаровательны, куда американкам до них!» Надо сказать, что мысль о женском неравноправии в России возникала у моих знакомых едва ли не в последнюю очередь – если вообще возникала. Вырываясь на просторы нашего отечества, молодые американцы мужского пола млели, раскисали, плавились оттого, что жизнь может выглядеть в подробностях не так, как у них дома, но – при этом – оказываться не менее привлекательной. Хоть надо сказать, что стандарты этой привлекательности бывали весьма разнообразны.
В 1997 году один мой студент уехал в Москву на три недели – попрактиковаться в русском языке и вплотную поглядеть на страну, пока что известную ему только по лекциям да учебникам. Возвратился он через полгода, вывалив на меня целый ворох восторгов, большей части из которых мне бы следовало стесняться. «Профессор! – почти кричал этот студент по имени Джеймс. – Я влюбился, я дарил Лене цветы, и мы целовались на улице! Она танцует со мной и при этом кокетничает с соседней парой – вы себе представить не можете, как это мило! Мы сняли с Леной квартиру на улице Маршала Бирюзова в Москве; она обо мне заботилась, она гладила мне рубахи и готовила мне завтраки – разве такое бывает в Америке?! При этом в Москве за полгода никто даже не поинтересовался, кто я и откуда; насколько это проще, чем в Америке! Я купил дешевую машину, и, когда милиционер останавливал меня, я давал ему двадцать долларов и он больше не задавал вопросов!..» – «А с чего ты жил?» – поинтересовался я. «Профессор, вы же знаете, у моего отца есть маленькая пошивочная фабрика у нас в штате. Он присылал мне одно мужское пальто в месяц. Я выходил на улицу и продавал его прямо там – никто не задавал мне вопросов, я не платил налогов, а вырученных денег хватало нам с Леной на жизнь…»
Конечно же, умение российских властей не задавать вопросов там, где их надо бы задать, стоит отдельного разговора, а студенческое американское умиление не исчерпывает всех аспектов проблемы. «Боже мой, – не раз уже думал я. – Когда-то так джентльмены в пробковых шлемах путешествовали по Африке и восхищались, что там за нитку бус можно купить целого поросенка!» Здесь много стыдного, но в одном – том, что касается женщин, – американцы почти единодушны, и, поживя в их стране, я это умиление понимаю. Под новый 1999 год в «Независимой газете» я прочел заметки о некоем вольном сыне Соединенных Штатов, излагающем свои впечатления от российского бытия: «Джону нравятся русские женщины. Он даже пошутил на этот счет, что, если бы американские мужчины раньше знали, какие женщины живут в России, они бы ни за что не поддержали идею правительства о холодной войне и вообще о какой-либо иной. Джон сожалеет, что в Америке такие нежные слова, как «моя птичка», «моя мышка», «моя рыбка», могут послужить поводом для судебного разбирательства. Стервозная американка запросто может обвинить несдержанного влюбленного в том, что он имел в виду, что у нее птичьи мозги, нос – как клюв, а глаза – выпуклые, как у рыбы, или маленькие, как у мышки. Джон не в восторге от эмансипации, которая так далеко завела американок…»
Вольно ему шутить в газете, издаваемой на русском в Москве, и не называть при этом своей фамилии. Мне же одна из шуточек на близкую тему едва не вышла боком. На одной из давних бостонских пресс-конференций, году в 1991-м, мне задали вопрос о гомосексуализме (одна из обожаемых американскими либералами тем). Будучи настроен игриво и еще не привыкнув к таким вопросам, я ответил: «Если бы меня с молодости окружали женщины вроде ваших, я, пожалуй, стал бы гомосексуалистом. Не понимаю, как вы, американцы, размножаетесь в подобных условиях…»
В университете поднялась буря. «Что вы имели в виду?» – грозно переспрашивали у меня сотрудницы. Мне сразу же объяснили, что, если бы такое ляпнул американец, его бы выперли с работы немедля, еще до окончания пресс-конференции. Дрогнув, я в течение месяцев двух подряд трусливо объяснял, что у меня не все гладко с английским и, скорее всего, это была какая-то проблема в изложении. А сам тем временем постигал подробности обсуждаемой темы…