Постигать было что. Не знаю, что имел в виду Брежнев, брякнувший в 1978 году, что мы вывели особый вид гуманоида – Советского Человека, Homo Soveticus, но американцы определенно вывели женскую особь особого рода – американку. Существо это не только хочет быть равноправно с мужчинами, но желает быть и похожим на них. Они даже изобрели термин «сексплоатация» для определения всех макияжей и блузочек с большими декольте, – мол, это мужики придумали, чтобы закабалить женщин еще больше. Какое-то время, разглядывая фото наших строительниц и трактористок в бесформенных комбинезонах, многие феминистки Америки черпали вдохновение именно в советских женских лицах, не изуродованных разными там притираниями и губной помадой. Когда я им говорил, что не все так просто и брежневский Homo Soveticus не настолько беспол, как им кажется, мне не всегда верили. Мы долго еще после падения советской власти продолжали волочь растиражированные во всем мире вериги давних описаний бешеных народоволок с наганами или пуританских репутаций книжных большевиков с большевичками.
Кстати, о Брежневе, том самом, что объявил миру о Homo Soveticus. Когда-то в Лондоне посол Леонид Замятин, в другие времена заведовавший отделом ЦК и сопровождавший нашего покойного бровеносца-генсека в американских поездках, рассказывал мне, что в свои бодрые годы Леонид Ильич брал с собой в Кемп-Дэвид, на дачу американских президентов, где проходили основные переговоры и где жили самые главные делегаты, длинноногую девицу, оформленную в каком угодно качестве, но постоянно выполнявшую при нем роль вполне личного свойства. Дело это было тихое, не рекламировавшееся, и американцы терпели, делая вид, что девица и вправду подшивает по ночам протоколы в спальне у генсека. Никто не возмущался, и разговоров о подлом использовании женского персонала, как правило, не было. Американцы признавали за нами право на национальное своеобразие. Особенно за руководством страны.
Позже, понимая, что у меня такого права нет и я могу в приличной компании брякнуть что-нибудь антифеминистское, определенное моим советским воспитанием, я купил себе черные носки с оранжевым свиным рылом на каждом и с красной надписью вокруг этого рыла: «Я свинья и мужской шовинист!» Если в разговоре с американцами у меня вырывалась некая нездоровая, с их точки зрения, мысль о женщинах, я задирал штанины повыше и предлагал поглядеть на рисунок, как бы оправдывая таким образом одну невоспитанность – другой.
Все это очень серьезно и не очень просто в Америке. Женщины, первыми пришедшие сюда, те самые, «пионерки», были равноправны уже по самому своему положению – они останавливали коней на скаку и входили в горящие избы не хуже, чем героини Некрасова. Они же пошили первые джинсы из генуэзской палаточной ткани, положив начало той самой моде, что сегодня называется «унисекс», то есть вещи, равно носимые мужчинами и женщинами. Право на джинсы, таким образом, они получили сразу же, но за право на равную зарплату и участие в выборах им пришлось побороться. Получив и эти права, феминистки, что называется, закусили удила. К тому времени, когда я работал в Бостоне, они боролись за право учиться во всех военных академиях Соединенных Штатов и за право служить в армии летчиками-истребителями, а также быть водолазами, телохранителями и вообще кем угодно. Кроме того, заполыхал костер с труднопереводимым названием Sexual Harrasment, на котором быстро начали обугливаться репутации и карьеры. Причем обугливаться даже посмертно. Сейчас в Соединенных Штатах обычным делом стали книги не только о том, сколько было любовниц у великого Франклина Рузвельта и каких проституток с вашингтонского вокзала в Белый дом поставляли трагическому Джону Кеннеди. Заговорили о внебрачных детях президента Кулиджа и едва ли не о рабынях-наложницах Джорджа Вашингтона. Женщины Америки сводили давние счеты с вредным мужчинским племенем своей страны.
Не стану напоминать вам о недавних вспышках сексуального маккартизма в Соединенных Штатах, о грустных последствиях приключений президента Клинтона со стажеркой Белого дома Моникой Левински. Американки настаивали, что никакой «сексплоатации» не потерпят, они раз и навсегда не только особи женского пола – они социально равноправны и социально заангажированы. Когда я в университете сказал, что Линду Трипп, которая записывала свои телефонные разговоры с дурой Моникой, в России не пустили бы ни в один приличный дом, мне чуть ли не хором отвечали, что Линда боролась против женского унижения и наказывала мужчину, трактовавшего женщину не так, как надо! Помню, как году в 1997-м Борис Ельцин по простоте душевной, на ходу, но прямехонько в телекадре, шлепнул одну из наших стенографисток пониже спины. У меня после этого в Америке раз сто спросили, как это возможно и почему такое случается, почему парламент не занялся немедленным обсуждением этого события. Я уже был более образован и сказал, что у нас многое неопределенно. Сам-то я помнил, какие правила поведения были мне в письменной форме предъявлены к исполнению в университете. Правила эти стоят того, чтобы быть здесь упомянутыми.
Ведя занятие, я обязан был не задерживаться глазами на одной из студенток дольше, чем на остальных; рекомендовалось водить отсутствующим взглядом по аудитории. Не дай бог прикоснуться к собеседнице во время разговора или сделать движение, которое могло бы быть расценено как сексуальное домогательство! Когда особь женского пола находится у тебя в офисе по делу, предпочтительнее держать дверь офиса открытой. Ну и конечно, с шуточками – здесь уже было совсем строго; за всяческие двусмысленности наказание было немилосердным и незамедлительным.
Были и другие рекомендации, столь же категорические, но я осекусь на последней, потому что именно с шуточками у меня и случился прокол. Я на занятиях показал студентам очень хороший фильм об академике Сахарове, сделанный британским ВВС. В фильме шла, между прочим, речь и о первых испытаниях советской водородной бомбы, о банкете, который армейский руководитель испытаний маршал Неделин устроил сразу после взрыва. Вспоминали об этом ближайшие сахаровские соратники и непосредственные участники события. Андрей Дмитриевич тогда поднял свою рюмку, предложив выпить за то, чтобы такие бомбы никогда не взрывались над человеческими головами. Сразу же попросил слова маршал и сказал, что хочет уточнить этот тост. «Я вам расскажу русскую притчу, – начал Неделин. – Деревенская семья собирается спать. Жена готовит постель, а муж молится перед сном: «Господи, утверди меня и направь!..» Жена поправляет: «Господи, ты его только утверди, а направлю я и сама!» Вот так-то, товарищи ученые: спасибо за бомбу, а как направить ее, мы разберемся и сами!»
Я считал, что раз уже высокоморальное ВВС не нашло в этом куске ничего предосудительного, то мне и мудрить нечего: показал фильм целиком. Студенты посмеялись, задумались – такого, собственно, эффекта я и желал. Но назавтра меня вызвал декан и долго расспрашивал, какие такие сальные шуточки я отпускал в классе. Выслушав мои объяснения, он велел мне больше подобных пленок в Бостонском университете не показывать и руководствоваться при дальнейшем выборе фильмов не авторитетом британской студии, а американскими правилами на этот счет.
У части наших людей сложилось почему-то представление, что порнографией в Америке торгуют на каждом шагу и никакого удержу в своих сексуальных фантазиях эта страна не знает. Так-то оно так, купить здесь можно все, что угодно, хоть изданиями откровенно порнографическими торгуют только в специально разрешенных местах, а книги эти или журналы запаяны в пластиковые пакеты, которые позволено трогать и вскрывать исключительно людям совершеннолетним, осознающим смысл собственного поступка. Для несовершеннолетних школьников, смысла поступков не осознающих, но тем не менее приводящих свои сексуальные фантазии в реальность, существует еще одно из американских правил – классные руководители обязаны раздавать им презервативы, предварительно объяснив, как ими пользоваться. Несчастные учителя растолковывают как умеют, иногда (я видел в теленовостях) с показом на кукурузных початках. Это считается серьезным делом, и деньги на презервативы включены в школьный бюджет; все должно совершаться осознанно. Это вовсе не порнография и не развратность: это занудное желание ввести все, что угодно, в рамки здравого смысла. Когда, устремившись по этому пути вперед, министр здравоохранения, темпераментная чернокожая дама из первого клинтоновского правительства, предложила преподавать в средних школах еще и курс мастурбации, ее одернули, но тема широко обсуждалась в печати.
Когда мы рассуждаем о положении американских женщин, то не всегда понимаем всю сложность традиций и отношений, в которые они впутаны. С одной стороны, это терпимость и многонациональность Америки, где христианская, иудейская, мусульманская, китайская или японская семьи в одной и той же стране многое выстраивают по самым разным принципам. С другой стороны, над всем этим довлеет традиция протестантская, англосаксонская, верная оруэлловской формуле, что «все, конечно, равны, но некоторые гораздо равнее других». Вот на этом перекрестке протестантской зажатости, торгашеской вседозволенности и здравого смысла, который в Америке традиционно хочет влезть во все щели, существуют и заокеанские женщины. Они давно уже добились равноправия, затем добились внешнего подобия с мужчинами. (Это старая история, не закончившаяся на ношении джинсов. В «Дневнике» у Корнея Чуковского я вдруг наткнулся на запись более чем сорокалетней давности. Сын писателя Леонида Андреева, к тому времени давно живший в Америке и работавший переводчиком в ООН, рассказывает Чуковскому о впечатлениях от тамошних существ дамского пола: «Теперь у девочек мода: мужская рубашка без штанов или юбки – это более неприлично, чем нагота». И чуть дальше на ту же тему: «Девочки распутны».)
Все здесь перепутано, потому что стандарты распутства тоже сдвинуты: от полного равноправия полов в приглашении к постельной забаве до требования совершать эту забаву исключительно по взаимному согласию и в стороне от посторонних взглядов. В университете студенты, особенно на первых курсах, живут в общежитии поэтажно: этаж девочек – этаж ребят. Такой порядок, впрочем, сохраняется очень недолго: комнаты ведь на двоих. Не раз я наблюдал, как студенты смещались с этажа на этаж, поселяясь попарно – парень-девушк