алить по Венерам с Аполлонами, сокрушая их до основанья, а затем превращая в мраморную крошку.
Старый академик, поэт, переживший сталинские погромы, видевший Бабий Яр в первый день после его открытия в освобожденном Киеве, запомнил именно это как один из главных кошмаров собственной жизни – бездомных богов, беззащитных перед резко сломавшейся и силой остановленной жизнью. Мечта Достоевского, что красота спасет мир, обрушивалась в очередной раз. Тогда Бажан и поверил в Бога…
Я уверовал в Бога, поняв свою беззащитность перед лицом чиновничьего государства, поверил в него, как в детстве верят в сильных друзей, которые защитят и спасут. Государственная система моей страны постоянно заставляла меня помнить, что человек мал, слаб и беззащитен перед ее всемогуществом. Тогда-то и приходил ко мне Бог, справедливый и неподкупный. Бог из моих детских снов и взрослых видений. В детстве я часто сжимался в углу постели, не решаясь открыть глаза, столь страшен и неправеден был окружающий мир. Бог меня охранял. Спасибо Ему, хоть не знаю, зачем Ему было это нужно; Бог охраняет и бережет меня до сих пор – спасибо Ему!
Осенью 1942 года я забрался в немецкий военный склад. Собственно говоря, это было не специально оборудованное хранилище, а комната в бывшем анатомическом театре киевского ветеринарного института. Мы с матерью поселились рядом и время от времени нам перепадал кусок конины: лошадей забивали часто – они болели, их нечем было кормить. Шестилетний мальчишка, я не преследовал никаких целей, кроме утоления вечного мальчишеского желания приблизиться к предметам оружейным, стреляющим и взрывающимся. Когда я открыл железный ящик и вытащил оттуда хвостатую минометную мину, вошел часовой.
Конечно же, прижав мину к груди, я выпрыгнул из окна и помчался во все лопатки, а вдогонку мне улюлюкал часовой – немец, которого все уставы обязывали задержать меня или убить.
Метрах в двадцати от склада-анатомички я изнемог, упал, выронил мину, она обо что-то ударилась и начала вращаться на траве передо мной. До конца жизни буду помнить эту вертящуюся мину, улюлюканье часового, мои тогдашние отчаяние и усталость.
Часовой не выстрелил. Мина не взорвалась. Бог меня сохранил.
Затем случалось всякое. Мне попали штыком в лицо, но на полсантиметра от глаза – до сих пор шрам виден, особенно летом, когда лицо загорает. Я падал головой на камни, едва не разбился на Камчатке в рухнувшем самолете. Какой-то идиот ранил меня в плечо из самодельного пистолета («Еще бы с десяток сантиметров левее – и все», – сказал врач). Я навсегда сохраню признательность Богу, который вначале даровал мне жизнь, а затем сохранил ее. Не дал умереть, когда я заболел тифом; отвел бомбу, падавшую на мой дом. Шансы мои на выживание, надежда уцелеть были примерно равны шансам куриного яйца, оказавшегося на пути марширующего полка. Но на меня не наступили.
Позже, когда на даче под Киевом тайно привезенный священник окрестил моих детей, он почему-то спросил, верю ли я в чудеса. Я не ответил. Пришлось бы долго рассказывать, потому что мое спасение – против исторической логики. Это Бог так устроил.
У меня было больше возможностей погибнуть, чем выжить. У моих родителей почти не осталось друзей с молодых лет; всех убили на войне или в тюрьмах. Умирали своей смертью не многие. Своей жизнью жили и вовсе считаные. Находились и такие, кто утверждал, что весь генофонд вообще уничтожен далеко вглубь истории, а выжили одни только приспособленцы и трусы. Но теорию эту никто не хотел прилагать к себе. Каждый объясняет свою судьбу по-своему. Я верю, верую, что меня спас Бог. Видимо, был там, у Всевышнего, какой-то план, Промысел, и вдруг ему суждено осуществиться до конца…
Иллюстрации
Виталик Коротич с папой. «У моего отца, видного ученого-микробиолога, жизнь сложилась так, что его в разные годы арестовывали и допрашивали в разных ведомствах. Он мог сравнивать и как-то рассказал, что в гестапо его трясли русскоязычные следователи с явно энкавэдэшной выучкой»
Главный редактор «Огонька» Виталий Коротич в своем кабинете. Москва, 1988 г.
Заседание редколлегии «Огонька» во главе с Виталием Коротичем. Справа – офтальмолог Святослав Федоров и публицист Юрий Черниченко
За кулисами вечера «Огонька». Виталий Коротич, внучка Никиты Хрущева Юлия, за ней театральный режиссер Роберт Стуруа и Зиновий Гердт
С народным артистом СССР Георгием Жженовым
С Ильей Глазуновым на одесском кинофестивале «Золотой Дюк». 1987 г.
С Евгением Евтушенко. «Женя, смеясь говорил, что его интернациональные вкусы упокоились на четвертой жене: первая была татарка, вторая – еврейка, третья – англичанка, русская Маша из Петрозаводска стала самой надежной»
С Мирей Матье в мастерской Ильи Глазунова. «Я рассказал Мирей, что каждая из этих икон подобрана в виде грязной доски в разрушенных православных храмах»
«Мое литературное поколение было сиротским. Лишившись отцов в литературе почти целиком, мы так и не прониклись почтением к, так сказать, «прикрепленным родителям». Ну и во многом подсознательно жило в нас желание, уважаемое в детях с древнейших времен, – расплатиться за родительские унижения». Юрий Збанацкий, Михаил Стельмах, Виталий Коротич, Василий Козаченко, Павло Загребельный, Олесь Гончар, Николай Зарудный, Платон Воронько. 1979 г.
Мстислав Ростропович, Виталий Коротич и Арманд Хаммер в редакции «Огонька». «Хаммер скинулся с четой Ростроповичей и привез в редакцию огромное количество одноразовых шприцев для передачи их куда положено. Коробки со шприцами завалили наш конференц-зал до потолка, но это и вправду был царский подарок»
Молодые Коротич и Евтушенко. 1961 г., Хельсинки, Фестиваль молодежи и студентов
«Поэт Божьей милостью, Евтушенко еще и притягателен, как мощный электромагнит». В гостях у Дмитрия Гордона, 2000 г.
С Артемом Боровиком, 1990 г. «У парня была неутолимая жажда справедливости и редкое журналистское любопытство. Вместе с его писательским талантом это образовало прекрасный сплав»
Ведущий американской телекомпании CBS Дэн Разер поздравляет Виталия Коротича с получением награды «Лучший международный редактор года», ООН, 1988 г.
Съезд основателей общества «Мемориал» (с писателем Григорием Баклановым), 1987 г.
Последняя, XIX конференция КПСС, на трибуне Виталий Коротич с засургученным конвертом, переданным следователями Гдляном и Ивановым. За спиной у Коротича – Егор Лигачев, Владимир Щербицкий и Михаил Горбачев, 1988 г.
В редакции «Огонька». Виталий Коротич, легендарный футболист и тренер Анатолий Бышовец, киевский журналист Леонид Галинский и заведующий отделом писем Валентин Юмашев, со временем ставший Главой Администрации Президента России
Виталий Коротич дискутирует с Горбачевым за неделю до ухода Михаила Сергеевича с поста президента СССР. 19 декабря 1991 г.
С Рональдом Рейганом в Белом доме. «Вы счастливы, господин президент?» – спросил Виталий Коротич Рейгана во время короткой беседы после интервью. «Самое трудное в жизни, – ответил тот, – оставаться самим собой. Поэтому я, наверное, счастлив»
С Маргарет Тэтчер в ее лондонской резиденции на Даунинг-стрит
С отцом Александром Менем незадолго до его гибели
С Гарри Каспаровым, сентябрь 1988 г.
В очереди к микрофону на съезде народных депутатов СССР
«Когда я приехал в Харьков, город бурлил. Это была именно та Украина, которую я любил и с которой мы понимали друг друга». Предвыборный митинг в Харькове
«Место для моего предвыборного митинга мне выделили в парке на окраине Харькова. В итоге вместо пяти тысяч, на которые мы рассчитывали, собралось неведомо каким образом тысяч сорок», 1989 г.
Интерес телекомпаний со всего света к «Огоньку» был огромен. Декабрь 1990 г., IV съезд народных депутатов СССР
«Пламенных революционеров сменяли чиновники нового разлива. Я взял одного из таких деятелей в качестве заместителя. Лев Гущин вовсе не был злым гением – он был чиновником, а российское чиновничество с недавних пор становилось все более безыдейным»
«Михаил Сергеевич со временем окончательно терял легкость в общении, становясь личностью трагической. Окружающий мир казался ему все более враждебным…». То самое фото с Горбачевым