ного, иногда трагического разрешения. Действие, как правило, простое, интрига витиеватая, фактов минимум, кульминация наступает быстро и разрешается остро, прежде всего, в душах главных героев. Логикой действия персонажей становятся их характеры, заранее заданные, известные из истории или мифологии. Развязки, случается, бывают ужасны, но их нельзя назвать неожиданными. Автор использует всю силу своей логики, все имеющиеся под рукой художественные средства, чтобы доказать, что подобный конец неотвратим.
Сюжет «Береники» подсказала Расину герцогиня Орлеанская, которой хотелось, чтобы под поэтическим покровом были запечатлены радость и веселье периода ее жизни в Фонтенбло. Ее близкой подругой была Мария Манчини, племянница кардинала Мазарини, принесенная Людовиком XIV в жертву государственным интересам, а ведь он так любил ее!
После «Британика» и «Береники» следуют еще три значительные пьесы «Баязет», «Митридат» и трагедия «Ифигения». В «Баязете» дело происходит на современном Расину Востоке, в «Митридате» изображена борьба Рима с понтийским царем Митридатом, в «Ифигении» писатель вновь возвращается к опоре в своих размышлений творчеству Еврипида. Миф о заклании дочери Агамемнона служит для воплощения коллизии между долгом и чувством. Коснувшись модной восточной тематики, Расин углубляется в мифологические сюжеты видимо, пытаясь найти глубину первых своих произведений. Однако здесь обращает на себя внимание не новизна развязок, у пьес счастливые концы, а некоторая декоративность этих произведений, что связано, очевидно, с развитием оперы, где работают драматург-либреттист Ф. Кино и композитор Люлли.
И вот, наконец, приходит время «Федры», над которой Расин так счастливо работал. На сюжет греческой мифологии у него получилась пьеса, рассказывающая о поздней любви зрелой женщины, любви могущей привести к кровосмешению.
Писатель сам принимает участие в постановке пьесы на сцене «Бургундского отеля», во все вникает и во всем принимает участие. А в это время герцогиня Бульонская, известная своим уменьем возводить и низводить поэтов, готовит его гибель. Люди ее окружения недолюбливают Расина и задаются целью, во что бы то ни стало свергнуть его. Для этого бездарному и завистливому драматургу Прадону заказывают пьесу на такой же сюжет, пьесу о Федре. В самом этом факте нет ничего необыкновенного. Достаточно вспомнить «Тита и Беренику» Корнеля, появившуюся на сцене рядом с «Береникой» Расина. В честном споре на тему умения и мастерства трактовать один и тот же сюжет выиграл Расин, он просто оказался большим психологом, чем Корнель, коньком которого были другие сюжеты. Но в случае с «Федрой» поступают по-другому. Успех «Федры» Прадона заранее оплачен, так же как провал «Федры» Расина. На первые шесть представлений и той, и другой «Федры» был скуплены все билеты и организована клака, одна для освистывания, другая для разогрева публики, готовой восхищаться чем угодно. Как бы там ни было, желаемый результат был достигнут, литературная карьера этого «выскочки», как считали при дворе, была приостановлена. Расин отходит от театра. Он всегда отличался чувствительностью, легкой возбудимостью. Малейшее порицание доставляет ему больше огорчений, чем радости многочисленные похвалы, он был истинным христианином. Провал «Федры» наносит ему удар наотмашь, который заставит его совсем оставить сочинительство. Впрочем, вскоре последует королевская милость. Буало и Расина назначают придворными историографами. Расин женится на девушке, приданое которой упрочивает его материальное и общественное положение. Меняется жизнь писателя, меняются и его отношение к жизни. Религия вновь выступает на первый план, он ищет поддержки у янсенистов и находит ее. Янсенисты «Федру» одобрили, сказав, что «Федра» — христианка, которую не осенила благодать».
После смерти Расина и во все последующие времена «Федра» — наиболее часто играемая пьеса Расина, в которой блещут лучшие французские актрисы. Сыграть любовь к своему пасынку, напоминающему молодого мужа могли играть лишь актрисы очень талантливые, имеющие большой опыт игры на сцене. Никогда за эту роль не брались дебютантки и молодые женщины. Раскрытие образа Федры доступно лишь зрелой и талантливой актрисе, какой была, например, Рашель.
Боги требовали от Федры примирения ее славы царицы с любовью, которую она носит в своем сердце, при этом она остается в мире добродетели: любить Ипполита можно, но не надо подвергать это чувство житейскому компромиссу. Рассказав о своей тоске и страданиях кормилице Ионе, Федра выходит в чуждый и враждебный ей мир, разбивающий ее цельность, ставящий ее на путь преступления против возлюбленного Ипполита, а значит и против самой себя. Больше всего ее ранило открытие, что ее пасынок не чистый юноша, как она думала, а обыкновенный мужчина, как все. Он не может любить Федру необыкновенной любовью, поскольку вполне банально любит юную Арикию.
Известный исследователь Расина Люсьен Гольдман верно указывает на то, что пружиной трагедии становится конфликт между моралью цельного человека, каким является Федра и обывательской псевдоморалью, которая ее судит, не совсем так, как она сама себя. Расиновская трагедия — это всегда история колебаний существ сверхчувствительных и очень проницательных, которые мечутся в тисках страсти, расходуя свои физические силы до состояния полной покинутости и оставленности, когда и совершается какой-нибудь нелогичный, нерациональный шаг. Следует также подчеркнуть, что поступки расиновских героев — это совсем необязательно поступки людей, находящихся на высших ступенях иерархии. Любому обыкновенному человеку приходится сталкиваться с двойной моралью и порою судить себя как судят боги. Именно достаточно распространенный психологизм этой пьесы столь сценичной и запоминающейся. Резонанс этой пьесы столь велик, что не случайно появляется знаменитое стихотворение Мандельштама:
Я не увижу знаменитой Федры
В старинном многоярусном театре
С прокопченной высокой галереи,
При свете оплывающих свечей.
Напишет свою «Федру» явно не без влияния Расина Марина Цветаева, которой всегда была близка идея нравственного долга и самопожертвования.
Незадолго до смерти Жан Расин снова обращается к драматическому творчеству и пишет согласно пожеланиям любовницы короля госпожи де Ментенон две пьесы на библейские сюжеты очень серьезную — «Гофолию» и для развлечения девочек из монастыря Сен-Сир и короля «Эсфирь». Об этих пьесах, весьма удачных, снова злословят: «Теперь Расин снова любит Бога, любит так, как когда-то любил женщин». Иными словами его хотят обвинить в неискренности, он же всей душой верен своим идеям. Его иудейская царица Гофолия олицетворяет властолюбие, ведущее к преступлениям и возмездие совести, которое пробуждается в ее душе тирана. Действие пьесы «Гофолия» происходит в древнем Иерусалиме, где до последней капли крови, «до истребления семени» сражаются два иудейских рода. Спасенный жрецами младенец из вражеского рода становится любимым детищем Гофолии и причиной ее собственной гибели — ответа за принесенные ею многочисленные кровавые жертвы. Что касается «Эсфири», то в ней все было благополучно, сюжет избран весьма искусно, чтобы дать возможность госпоже де Ментенон узнать в пьесе себя. Провидение возносит на ложе царя Эсфирь и ей удается склонить монарха к мудрым и праведным делам. Она окружена дочерьми Сиона, которых она пестует, не жалея сил.
Жан Расин умер полностью примиренным с Господом, с учением янсенистов, в абсолютной вере в красоту мечты и божьего творения. Как художник-классик он согласовал в своем творчестве аффекты и интеллект, проверил и осознал интуицию, образ и чувство.
Мольер. Драматург поневоле
Как только ни называют семнадцатый век, это и эпоха абсолютизма и время классицизма, и в особенности век Мольера. Не случайно часто вспоминают вопрос Людовика XIV, который он якобы задал своим придворным историографам Буало и Расину: «Кто более прославит мое время?» Услышав от писателей ответ, что это будет Мольер, монарх был очень удивлен, ведь комедия считается низким жанром, то есть искусством второстепенным, менее вдохновляющим, чем трагедия, дающая высокие образцы для подражания. Наряду с социальной иерархией, табелью о рангах, существовала тогда четкая иерархия искусств, в которой специалистами полагались члены созданной в 1634 году Французской Академии, писатели Годо, Гомбо, Шаплен, преданные государству и самому кардиналу Ришелье, озабоченному просветительским процессом в стране. По приказу кардинала академики следят за чистотой и правильностью французского языка, за стихосложением и структурой пьес. Нередко драматические произведения получают строгие оценки и знаки осуждения. Часто объектом нападок становится король легкого жанра, сам господин Мольер.
Яркая декоративность бытия сильных мира сего, роскошь придворной и дворянской жизни сформировали у публики своеобразный вкус — стремление к классическим образцам, к сюжетам из греческой мифологии или римской истории, к притчам из Ветхого завета, рассказанным скупо, без нарочитого стилистического расцвечивания. Монархи XVII столетия Людовик XIII, Людовик XIV и их идеологи кардиналы Ришелье и Мазарини, борющиеся с ослабляющими Францию фрондерами, хотят видеть на сцене в первую очередь строгие решения, законченные ситуации, вывернутые наизнанку политические интриги, наказание врагов и оппозиционеров. Трагедии Корнеля и Расина, а также некоторых других авторов отвечают этому вкусу. Но даже самые серьезные люди не могут быть постоянно серьезными. Они, как все простые смертные, нуждаются в дивертисментах, в смене планов и ракурсов. Так часто порицаемый Мольер оказывается там, где судят свысока, но живут более чем земной жизнью.
Начав с фарсов, Мольер постепенно пришел к созданию комедии положений, серьезной комедии интриги, а затем и высокой комедии, затрагивающей наиболее интересные и актуальные для общества проблемы духовной жизни. Его пьесы синтезировали веселое искусство итальянской комедии дель арте, достижения новой прозы и драмы и широту мысли писателей-либертинов вроде Теофиля де Вио и Сирано де Бержерака. Драматург хорошо себе представляет художественные средства и эстетические принципы итальянской комедии масок: диалект, импровизацию, буффонаду, но также вдохновенную игру актера, его профессионализм, гармоническое слияние всех искусств. Французский фарс на итальянском фоне выглядит как нечто более грубое. Простые анекдоты, скабрезности, некоторая фривольность сопровождаются палочными ударами, попытками совсем неграциозно спрятаться в мешок или под стол, грубостью речи и жестов. Но все вместе это нужно Мольеру, чтобы заставить зрителя смеяться, потому что самое главное правило в искусстве— это «умение нравиться». Законодателем в искусстве не может быть главный идеолог, пусть это даже сам король, а «только публика». Мольер всерьез убежден, что зритель абсолютный судия. Завистливые актеры и педанты судят пьесы, взывая к авторитету Горация и Аристотеля, в то время как надо прислушиваться к мнению добрых людей, которых комедиограф видит прежде всего «честными».