Как я испугался! Потом вдруг я начал себя различать в глубине зеркала, но лишь в каком-то тумане, как бы сквозь водяную завесу; мне казалось, что эта вода струится слева направо и мое отражение с минуты на минуту проясняется. Это было похоже на конец затмения».
(В этом фрагменте синонимом слова «зеркало» появляется слово «стекло»)
Как Оскар Уайльд приблизительно в те же годы («Портрет Дориана Грея», 1891)и Льюис Кэрролл («Алиса в Зазеркалье», 1872), Мопассан размышляет о механизмах памяти, стремится стать зрителем собственной жизни, «избавиться от страданий, отстраняясь от самого себя», силой таланта найти иное бытие, вырваться из бренной оболочки во имя обретения другой «действительности», освобожденной от лишних пут. В зеркале человек видят себя так, как он себя видит. Он не видит ничего лишнего, а только то, что он хочет увидеть. Он видит себя собственными глазами, а не глазами других. Порою даже его личное представление о себе может «исчезнуть»: его ощущения могут совпадать с тем, что предлагает изображение, а могут и сильно отличаться от него. В новелле «Покойница»126 Мопассан довольно четко высказывается о памяти и писательском воображении, как о зеркале: «Ия остановился точно вкопанный против зеркала, так часто ее отражавшего. Так часто, что оно должно было даже сохранить ее образ.
Я стоял, впиваясь глазами в стекло, в плоское, глубокое, пустое стекло, которое заключало ее всю целиком, обладало ею также, как я, так же как мой влюбленный взор. Я почувствовал нежность к этому стеклу, я коснулся его — оно было холодное! О память, память! Скорбное зеркало, живое, светлое, страшное зеркало, источник бесконечных пыток! Счастливы люди, чье сердце — подобно зеркалу, где скользят и изглаживаются отражения, — забывает все, что заключалось в нем, что прошло перед ним, смотрелось в него, отражалось в его привязанности, в его любви!.. Какая невыносимая мука!»
По мысли Мопассана, воспоминание — это скорбное, обжигающее зеркало, особенно много говорящее, пытающемуся ухватить собственное изображение, Так много оно может сказать, что особенно чувствительный способен сойти с ума. Писатель использует глагол se rememorer (se rappeler), вместо se souvenir (avoir memoire d une chose), который использует большинство других писателей. Se rememorer для Мопассана означает, как пишет Филипп Бонфис: assister a la remontee du miroir comme on a pu le voir s elever d une maniere qui mettait en posture la scene representative elle-meme.127 Вглядываясь в себя, как в зеркало, рассказчик оказывается допущенным в «дом воображения». В тексте «Милого друга» мы не всегда видим героя, всматривающегося в себя в зеркале, случается, что мы видим в нем усмешку автора, его иронию, а порою и таинственное предзнаменование, как в следующем маленьком фрагменте.
«На площадке второго этажа огонек чиркнувшей и вспыхнувшей спички выхватил из темноты зеркало, и в нем четко обозначились две фигуры.
Казалось, будто два призрака появились внезапно и тотчас снова уйдут в ночь.
Чтобы ярче осветить их, Дю Руа высоко поднял руку и с торжествующим смехом воскликнул:
Вот идут миллионеры!»
Речь идет о Жорже и Мадлене Форестье, благодаря которой герой приобрел частицу де перед собственной фамилией и миллионное состояние, доставшееся ему от другого мужчины. Однако Жорж очень быстро променял Мадлену на более обширное состояние с двумя дамами в придачу. Совместная жизнь Дюруа и Мадлены Форестье была недолгой и призрачной, а любовь, о которой он так торжественно заявлял, вспыхнула и погасла, как спичка. Отражение в зеркале таким образом дает обобщенный образ развития отношений этих персонажей.
Мадлена Форестье была «вторым этажом», ступенью в восхождении героя, который, конечно, поднимался не по вертикали (название условно, оно только обозначает «путь наверх»), а по лестнице. Не призвание толкнуло его на литературный путь, он «пользуется прессой как вор лестницей» — говорит автор в одном из своих газетных выступлений. Пресса, с точки зрения Мопассана, представляет собой необъятную республику, простирающуюся во все стороны, где все можно найти и все можно делать, и где также легко можно быть честным человеком, как мошенником. Мопассан сам служил немало лет в газетах как репортер и как журналист-очеркист, он сам писал, как его Жорж Дюруа, и об Африке и занятиях высшего общества. Арман Лану назвал свое литературное исследование-биографию о нем «Милый друг Мопассан» (Maupassant Bel Ami) (17). Но это вовсе не означает, что Мопассан чем-то похож на своего героя, хотя он тоже уроженец Нормандии, любимец женского пола, знаток издательских коридоров и светских гостиных. Дюруа отличала беззастенчивость, пробивная сила вчерашнего военного родом из крестьян, ясность и примитивизм жизненной цели. Объединяет его с Мопассаном открытие и знание мира, в котором он живет и действует. Но одно и то же знание и ясное представление можно использовать по-разному. Не потому ли писатель размышляет о зеркале? Литература отражает, миметически воспроизводит жизнь с помощью искусства слова. Платоновско-аристотелевский термин «мимесис» («подражание» и «воспроизведение») более других характерен для его стиля, в котором, кажется, все решительно понятно, но при пристальном чтении (microlecture) открываются скрытые «неожиданности», служащие главной авторской цели— обозначению пути наверх.
При рассказе о доходах главного героя, при «отсчете» Жоржем Дюруа денег на каждой из страниц книги, где рассыпаны сначала гроши, потом сотни и сотни франков, видно, как возрастают суммы. Герой богатеет и, как говорят французы, са va, пусть богатеет. Эта «деталь» работает очевидно, также очевидно, как растет репутация журналиста «адрес-календаря знаменитостей и энциклопедии парижских скандалов» с помощью его несложных рассказов о местах, где собирается tout Paris. Медленно, но верно постигает «науку» профита, жизненного успеха герой Мопассана, которого все видят не иначе как победителем. В начале, когда еще Дюруа легко смущается и краснеет,
Опыт пристального чтения романа «Милый друг» Ги де Мопассанс он даже способен выслушать поэта Норбера де Варенна, начертавшего ему своеобразный «путь наверх», сливающийся в его воображении с романтическим восхождением на гору.
«Жизнь-гора. Поднимаясь, ты глядишь вверх, и ты счастлив, но только успел взобраться на вершину, как уже начинается спуск, а впереди— смерть. Поднимаешься медленно, а спускаешься быстро…
Чего вы ждете? Любви? Еще несколько поцелуев — и вы утратите способность наслаждаться.
Еще чего? Денег? Зачем? Чтобы покупать женщин? Велика радость! Чтобы объедаться, жиреть и ночи напролет кричать от подагрической боли?
Еще чего? Славы? На что, если для вас уже не существует любовь?
Ну, так что же? В конечном счете все равно смерть».
Эти схематические размышления эксцентричного и не вполне современного в контексте произведения героя совпадают с размышлениями самого Мопассана, глубоко переживавшего отсутствие идеала, низменное и материалистическое отношение к жизни современников. Он не верил в бога тех людей, которые, ходя в церковь, совершали не просто неблаговидные, а низменные поступки. Свой брак с Сюзанной Вальтер Жорж Дюруа освящает в церкви, но, еще не выходя из нее, он пожимает руку самой лучшей из своих любовниц госпоже де Марель. При этом он думает, что поступает, как все, поскольку повергнутой в грех оказалась даже набожная госпожа Вальтер.
Женщин в жизни Жоржа Дюруа было в конечном счете не так уж много. Это Клотильда де Марель и ее юная дочь Лорина де Марель, которая дала ему прозвище «Милый друг», затем бывшая любовница графа де Водрака, бывшая жена журналиста Форестье, подруга министра иностранных дел Лароша Мадлена Форестье, но также жена и дочь газетного издателя богача Вальтера — Виржини и Сюзанна Вальтер. Были еще мимолетные победы на военной службе, совращение дочери податного инспектора и короткая связь с профессиональной проституткой Рашель из Фоли Бержер. Рашель для Дюруа не была препятствием, не была крепостью, которую надо было завоевать, а вот женщины из общества стали для него полем битвы, и он овладевал ими как хищник жертвами. Мопассан рассказывает о том, как он их «тащит», «волочит», «подчиняет» и «насилует», всех, за исключением Лорины и Сюзанны Вальтер; последнюю он подчиняет себе ловким обманом-игрой. Чтобы обрести Сюзанну, Дюруа пришлось пройти, как ему самому кажется нелегкий путь, поскольку овладение женщинами света, оказывается делом непростым.
В тексте романа, помимо очевидной принадлежности женщин к различным ступеням социальной иерархии есть еще и субъективные авторские подсказки, указывающие на место каждой из дам в жизни героя. Когда Дюруа подчиняет себе Клотильду де Марель, сразу вслед за абзацем, обозначающим их любовные объятья следует фраза:
«И белая кляча, сдвинув с места ветхий экипаж, затрусила усталой рысцой!»
После слов, обозначающих овладение Мадленой Форестье следует:
«…они не разжимали объятий до тех пор, пока паровозный гудок не возвестил им скорой остановки».
Весь во власти мыслей о Виржини Вальтер он яростно целует Клотильду, затем возникает фраза:
«Их экипаж качало словно корабль».
С Сюзанной Вальтер, невинность, которой он щадил в корыстных целях,
«Жорж в куртке, купленной у местного торговца гулял с Сюзанной по берегу реки, катался на лодке».
Итак, белая кобыла, локомотив, корабль и лодка— знакомые транспортные средства эпохи. Они совсем не впрямую, а как бы исподволь обозначают роль каждой женщины в его жизни. Сюзанна Вальтер и лодка — верх удовольствия, наслаждение; для того, чтобы его достичь, надо было сначала овладеть таким «кораблем», как Виржини. Мадлена Форестье безусловный «локомотив» в истории Жоржа, она научила его писать, она подсказала, каким путем он может пройти по этой жизни, она первая протянула ему руку поддержки. Что же касается Клотильды, то отношения с ней носили чисто физиологический, не лишенный приятности для обеих сторон характер, хотя и послужили первотолчком в открытии «света» для Дюруа. Указания на одно из «транспортных средств» возникает в контексте романа чисто случайно, но складывается в систему, в знак-индекс, имеющий символическое и трудноуловимое значение, подлежащее, однако простому толко