ванию. «Транспортные средства» для жизненного путешествия — это своего рода скрытые развернутые метафоры, увидеть которые можно только при пристальном чтении (close reeding), то есть при резком ограничении объекта рассмотрения, сосредоточении в данном случае на факторах, кажущихся несущественными. Для объективной характеристики парижского журналиста Жоржа Дюруа, для обозначения того, кто все-таки был его жизненным рычагом, его точкой опоры при облачении в дорогой собственный фрак и получения ленточки, обозначающей орден Почетного легиона видно, что настоящий путь ему указала и открыла только Мадлена де Форестье, не ожидавшая его предательского к себе отношения. Она была вершиной, с которой он поторопился скатиться вниз.
Именно с Мадленой Форестье проводит Жорж Дюруа свадебное путешествие в Руане и его окрестностях, в тех местах, которые — читатель чувствует— дороги не только герою, но и самому автору. Мопассан довольно подробно описывает Руан и руанский порт, так что французский читатель может догадаться, в каком отеле остановились Мадлена и Дюруа. «Это был отель Англетер! — утверждает исследователь его творчества Лупло-Жансен128 (18,74). Окна их номера выходили на набережную, но красивый вид на нее открывался только из одной гостиницы — Англетер, а не какой-либо другой, например, «Отель де Пари». Руанский порт — один из самых значительных во Франции, он находится в 130 километрах от моря, но эта река доступна для многотоннажных судов. Мопассан часть своего детства и юность провел в Нормандии, в Руане, где родилась его мать Лаура де Пуатвен. По-видимому, этим можно объяснить его любовь к Руану. (В скобках заметим также, чтобы стать не просто Пуатвен, а де Пуатвен, его мать выдержала несколько судов.) В лицее Руана Мопассан сочинил свои первые стихи, в этом же городе он нашел сюжет прославившей его новеллы «Пышка». Он, безусловно, знал и хорошо понимал характеры жителей этого города, расположенного на трех холмах. Неровность местности очень интересно отмечается писателем. Даже родители героя содержат кабачок «Красивый вид» — небольшое заведение на холме, откуда открывается действительно красивый вид.
Общепризнанно, что Мопассан, написавший множество произведений о Париже, этот город в принципе не любит. Этот грандиозный, полный памятных мест, красивых улиц и парков город оставляет его равнодушным. Если он выбирает какое-либо место действия в нем, то очень сухо, его образы держатся на нарочитых, специальных наблюдениях и оставляют холодными и героев, и читателя. Иногда вдруг он начинает восхищенно рассказывать о жизни Больших бульваров, но тут же сникает. Для него существуют только две категории прогуливающихся людей: фланеры и проститутки. Он не видит просто буржуа, работниц, сторожей-людей тысячи профессий, населяющих Париж и снующих по его улицам. Из исследований по топографии Парижа у Мопассана известно, что он не сказал ни слова о Лувре, Пантеоне, церкви Сен-Шапель, зато подробно им представлены те округи, в которых он жил или работал— девятый, восьмой и семнадцатый. Он прекрасно описал Булонский лес, Фоли-Бержер, Американское кафе, парк Монсо, но также бедную Константинопольскую улицу, на которой Дюруа принимает почти всех своих дам. В романе мелькают Большие бульвары, Елисейские поля, Триумфальная арка, окрестности Мон-Валерьен, Буживаль, Мэзон-Лафит, акведук Марли, пруды Везине и т. д. Для простой демонстрации движения героев «вверх-вниз» по лестнице или вертикали достаточно привести два примера из топографии Парижа.
Клотильда де Марель любила посещать вместе с Дюруа простые кабачки, вроде «Белой королевы», где обедают колоритные извозчики, у которых из кармана может торчать горлышко бутылки, кусок хлеба или что-то завернутое в газету, где на стол подают рагу из барашка, жиго, салат и вишневую наливку.
Виржини Вальтер, в доме которой подавали дорогие блюда и роскошные вина, любила прогуливаться в парке Монсо, расположенном в Восьмом округе, около бульвара Курсель. Именно здесь был сооружен памятник Мопассану у воды с одной стороны и на фоне колоннады с другой. Именно в этом парке госпожа Вальтер встретилась с Дюруа. Для знающего топографию Парижа— это хороший выбор, показывающий контраст с Константинопольской улицей, где Дюруа насилует Виржини. Что особенного в парке Монсо? Цветочные запахи, зеленые деревья, свежесть и освещенность лужаек, воркующие голуби, крики детей, играющих под наблюдением кормилиц и матерей, а также наслаждение для глаз видом античных развалин, фонтанами и водными пространствами. Здесь просто мечтаешь и очень хочешь «снять стул».
На Константинопольской улице дамам Дюруа приходится взбираться на последний этаж, по лестнице, на площадках которой живут многочисленные семьи, где за дверями слышен звук потасовок и откуда доносятся запахи жареной на прогорклом масле рыбы. Тот путь, который для Дюруа был путем наверх, для весьма ограниченной бывшей аристократки, вышедшей замуж за банкира, стал путем вниз.
Точным адресом социального попадания становится бинарная оппозиция двух описаний обстановки, в которой мы видим главного героя романа «Милый друг. В самом начале романа дается описание его комнаты на Константинопольской улице, которую он украшает к приходу своей первой любовницы:
«Ему пришло на ум развесить по стенам японские безделушки. За пять франков он накупил миниатюрных вееров, экранчиков, пестрых лоскутов и прикрыл ими наиболее заметные пятна на обоях. На оконные стекла он налепил прозрачные картинки, изображавшие речные суда, стаи птиц на фоне красного неба, разноцветных дам на балконах и вереницы черненьких человечков, бредущих по снежной равнине».
Дом, который начнет привлекать Дюруа, находится на бульваре Мальзерб и его лицо определяет:
«Единственный швейцар, обладавший величественной осанкой церковного привратника, носивший ливрею с золотыми пуговицами и малиновыми отворотами и белые чулки, которые плотно обтягивали его толстые икры…»
Образ этого дома постепенно дополняют висящие во многих его разнообразной формы и размеров гостиных картины модных современных художников и рассказ о специальном приеме гостей после покупки картины Марковича «Христос, шествующий по водам», вызывавшей молитвенную страсть у госпожи Вальтер, довольно примитивные сюжеты барбизонцев, ориенталистов и авторов исторических сюжетов (Арпиньи, Гийоме, Жервекса, Бастьена-Лепажа, Жана Беро, Жана-Поля Лоранса, Детая и Леллуара) завершается покупкой Вальтером картины Марковича, посвященной Христу. Все упомянутые художники, за исключением последнего автора произведшей больше всего шума картины — действительно существовавшие лица; отдельным из них Мопассан посвятил целые новеллы Гийоме— «Крестины», Жану Беро — «Шали», Лелуару— «Идиллию». Однако художника Карла Марковича не существовало, но зато был художник Мункачи, что стало известно из «Неизданного дневника «Марии Башкирцевой129, ездившей смотреть картину венгерского художника Мункачи, которая «настоящее чудо», «Христос среди двух разбойников, вокруг много людей, черное небо, светлое и ярко выделяющиеся фигуры… Картиной Мункачи восхищаются все». Как журналист Мопассан написал серию статей, посвященных современным художникам и современной живописи вообще. Одна из самых известных его статей называлась «Жизнь пейзажиста». С точки зрения знания современного искусства писатель примыкает к другим классикам девятнадцатого века, считавших своим долгом писать о «Салонах» и привлекать художественной речью внимание к ряду интересных художников. Рассказ о картинах в романе кажется имманентным, не связанным с героями по сути. Жоржа Дюруа и газетчика Вальтера соединяет лишь желание пустить пыль в глаза, привлечь к себе внимание, ошеломить. Не искусство их занимает, как таковое, а желание закрыть «сальные пятна» своей биографии, желание заставить говорить о себе, порицать или одобрять поведение богатеющего или просто богатого человека из низов, карабкающегося или легко взбегающего по лестнице социальной иерархии одинаков. Жорж Дюруа незаметно усваивает привычки Вальтера. В финале романа Мопассан обращает внимание своего читателя на то, что «весь Париж смотрит на Дюруа и завидует», а зависть между тем одна из нервно-психических функций, способствующих отделению души от тела. Поэтому не случайно, рассказывая о карьеристе, Мопассан решил говорить о «материально-телесном низе» (излюбленный термин Бахтина). Вальтер, представляя в своем доме картину Жана Беро, буквально говорит следующее:
«— А вот легкий жанр.
Здесь, прежде всего, бросалась в глаза небольшая картина Жана Беро под названием «Вверху и внизу». Хорошенькая парижанка взбирается по лесенке движущей конки. Голова ее уже на уровне империала, и сидящие на скамейках мужчины вперяют восхищенные, жадные взоры в это юное личико, появившееся среди них, в то время как лица мужчин, стоящих внизу, на площадке и разглядывающих ее ноги, выражают досаду и вожделение».
Иначе говоря, альковные истории в «Милом друге» не составляют всего содержания романа, но без них не было бы столь разоблачительного произведения и столь едкой сатиры (прием, часто входящий в натуралистический канон), для создания которой, автору, кажется, и не пришлось прикладывать усилий. Все списано с натуры плюс не-запрограммированная на сознательном уровне поэтическая фантазия, художественное восприятие жизни самим писателем, подлежащее анализу на психолого-эстетическом и медицинском уровне, что находится за пределами настоящего эмпирического наблюдения.
«Сон упоительный» Эдмона Ростана
Одно упоминание имени Эдмона Ростана рождает мысль о блеске театральной сцены начала XX столетия. Современник Артюра Шницлера и Сэма Бенелли, Поля Клоделя и Альфреда Жарри, Эдмон Ростан — одно из ярких имен предпочитаемых публикой драматургов. Постановки его пьес прославлены великолепными актерами и режиссерами: Кокленом и Муне-Сюлли, Сарой Бернар и Люсьеном Гитри. Почти все, что написано драматургом, попало на театральные подмостки, но особенные славу и успех принесли ему пьесы «Сирано де Бержерак» и «Орленок», занимавшие в театральной жизни Франции рубежа веков значительное место. Написанные и поставленные в романтической традиции, эти пьесы не диссонировали с привычной для Парижа бурной театральной патетикой. В опере ставили «Дона Карлоса» Верди и «Лоэнгрина» Вагнера, «Манон» Массне, «Самсона и Далилу» Сен-Санса, в оперетте шла «Дочь мадам Анго» Шарля Никонта и «Мадмуазель Нитуш» Эрве, из молодых композиторов уже выступили со своими произведениями Дебюсси («Пеллеас и Мелисанда») и Дюкас («Ариана и Синяя борода»). На фоне такого репертуара совсем не кажется удивительным обращение молодого драматурга к сюжетам национальной истории и их поэтическая трактовка. Пьесы в стихах для опьяненного романтикой Парижа отнюдь не уникальны. В стихах пишут авторы пьес для Бульвара — Ришпен и Викторен Сарду.