В каждой культуре существуют универсальные понятия, касающиеся времени, пространства, изменения, судьбы, отношения частей к целому, которые определенным образом связаны между собой и образуют, по выражению А. Я. Гуревича, своего рода модель мира, ту сетку координат, при построении которой люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании. Информация в таких случаях часто не перепроверяется, потому что люди опираются на те условности, к которым привыкли, у них слишком велика опора на сложившийся социальный консенсус, заданный данной культурой. Речь идет о распространенности ходячих представлений, которые могут существовать не только в обыденном сознании, но и иметь значение в профессиональных кругах, в сообществе ученых или деятелей культуры. Мера их распространенности может быть различна, но ореол так думают все свидетельствует об их силе и значимости. Во Франции понимали, что серьезные подвижки в России произошли, а потому должен был произойти и слом социального консенсуса. Но еще долгое время, вплоть до сегодняшних дней отношение к России и всему, что с ней происходит, неоднородно, а любая о ней информация может быть слита в накатанное русло. Поэтому хочется еще раз подчеркнуть, что Дюамель со своими суждениями забыт или подзабыт во Франции, потому что он своего рода «белая ворона», так как он не сравнивал свои интерпретации с интерпретациями других.
Как писал М. К. Мамардашвили, всегда очень интересно наблюдать за тем, как субъективность входит в реальность. Разный смысл, вкладываемый в одни и те же понятия, выраженный одними и теми же словами, приводит к разной трактовке значений, казалось бы, давно известных слов. Мы видим, как по-разному у французского писателя выявляются значения, казалось бы, известных и однозначных слов: социализм, коллективизм, индивидуализм, вождизм. Но к концу пребывания в России, записывает Дюамель, у него и его друга Дертея, появилось ощущение прогресса в языке, на котором они выражались в коллективе москвичей. Иными словами, перемена дискурса облегчила и изменила сложную коммуникацию, привела к новому образу социального окружения, новой конструкции социального мира. Ум, высвобождающийся из знакомой диалогической ситуации, создающий дистанцию между собой и другим Я, получив свободу наблюдения за другими со стороны, начинает заново классифицировать другие Я.
Жанр путевых заметок не мог дать возможность нарисовать телесно-душевный облик русского человека, дать его образ, обозначить его характер, но сам факт выступления в таком жанре уже говорил о многом. Дюамель вынес на французский рынок идей, используя вполне западную упаковку, картины русской жизни, портреты конкретных людей и ученых, новые словесные формы.
Это было время, которое требовало толмачей, и одним из них стал Дюамель. Непонятное для себя он так и оставил в области неразгаданного. Хладнокровно, как медик, Дюамель описал труп В. И. Ленина в мавзолее, добавив к этому описанию рассказы о встречавшихся ему к тому моменту уже многочисленных бронзовых скульптурах и портретах. Возможно, полагает он, они должны сыграть роль изображений богородицы, вероятно, Ленин— это икона для бедных, страшных и убогих. Однако, ему непонятно, почему это русские готовы связать все произошедшее в стране в первую очередь именно с Лениным? Неужели оттого, что они привыкли толпиться? (Вспомним толпу на бульваре, на митинге или в универмаге у Жюля Ромена, она обладает единой душой). Дюамель сравнивает толпу возле церкви с толпой, стремящейся попасть в мавзолей Ленина. Во второй толпе он отмечает наличие людей разных национальностей.
И вот еще одно свидетельство о жизни в России, приблизительно того же периода (1934), зафиксированное и оставшееся на бумаге записной книжки, изданной в наши дни исследователями творчества Андре Мальро.
Может ли записная книжка быть литературным жанром? Подчеркнем, именно записная книжка, а не что-либо другое, обработанное самим автором, секретарем или собратом автора по перу? Андре Мальро — писатель с твердыми политическими убеждениями, кругозором, острым ощущением реальности, чувством объективизма. Впечатления момента, зародившаяся идея, образ, который надо зарисовать словами, чтобы он не исчез; реплика и персонажи, вымышленные и реальные одновременно; будущее произведение, трамплином к которому может стать — записанный эпизод — вот что собой представляют «С.С.С.Р., записная книжка, 1934».
Стоит отметить, наверное, что действие большинства романов и произведений Андре Мальро происходит за границами Франции, где писатель живет, однако, как известно, он постоянно путешествует или ездит в командировки. В 1934 году он вместе с Кларой Мальро на пароходе «Дзержинский» в обществе знаменитого Ильи Эренбурга, тогда корреспондента «Литературной газеты», приезжает в СССР на первый съезд российских писателей, объявивший своей программой утверждение метода социалистического реализма.
Совсем не готовясь к нему и не желая осмыслить это серьезное и громоздкое мероприятие, А. Мальро в своей тетради делает записи о разговорах и беседах, которые он слышит сначала на корабле, потом в тех местах, куда его возят. Логикой и охватом места событий эти записи не отличаются. Скорее они носят случайный характер. Кто-то рассказал Мальро о том, что Гоголь перевернулся в гробу. Переводчик Стенич («он красив как дореволюционный интеллигент») заглядывал под крышку гроба и вынужден был телеграфировать в ГПУ об исчезновении одного сочленения позвоночника. Это первая зарисовка в записной книжке обеда с вином. Окружавшие его писатели были крепко пьяны.
За ней следует заметка о пении беспризорников и выделены первые слова предсмертного письма Маяковского: «Товарищ правительство». Возникает мысль, кто же оно, это правительство? Эренбург пояснит Мальро, что судьба Маяковского похожа на судьбу «проклятого поэта» Вийона. Настоящая советская литература не должна настаивать на чувствах одного, но на чувствах всех людей.
Мальро тотчас начинает продумывать, кто же это все люди, наверное, они выглядят так, как те, кто пришел на прощальный бал в путешествии корабля «Дзержинский»: пассажиры, матросы, обслуживающий персонал. Однако, помимо того, что есть категория людей, обозначенная, как все, оказывается, существуют и другие категории, не входящие в обозначенное единство, и первые, кого он так отмечает — это — кулаки. Ему их представляют следующим образом: «О, это старый мир, выскочки, нувориши». Запомнив слово старый как несущее негатив, он вновь обращает на него внимание в высказывании Б. Пильняка: «Если мы не добавим чего-нибудь новенького в наши романы, нас примут за старых писателей». Новые писатели — это очевидные пропагандисты, любители Золя, сделавшие объективность своим основным коньком. Современная литература должна говорить о великих исторических событиях и побеждать вместе с народом в классовой борьбе.
Далее, записывая очередной эпизод, Мальро сначала обозначает тех, с чьих слов он об этом узнает. Он пишет:…рассказал Эренбург, рассказал Эренбург со слов Б. Пильняка. Встречаясь с каким-либо человеком-собеседником, он записывает его имя, а потом набрасывает его портрет.
Алексей Толстой. Пропуск строки. «Единственный, кто одет элегантно. Платиновая цепочка. Кажется, к нему относятся с уважением».198
Вишнев. Пропуск строки. «Квартира, три бедных комнаты. На стене фотография Маяковского, иллюстрация Раба Микеланджело, еще одно фото — Рабиндранат Тагора, палехские лаковые миниатюры, на полках книги, на верхней полке произведения В. И. Ленина. Живой блондин невысокого роста с приятным открытым лицом, несмотря на бельмо на глазу. Некоторая наивная многозначительная радость, он дарит книгу в обложке из палехских миниатюр. Вишнев — летописец Палеха.199 Портрет краткий, но хорошо цепляющийся за память.
Побывал Андре Мальро и у Эйзенштейна, он запишет: «Чисто советское жилье: одна комната в большой квартире, где живет еще 7 человек. Ему звонить четыре раза, его соседу 7 раз».200 [Мальро 2007:56]
А вот портрет Пастернака. В записи это выглядит так: Пастернак. Пропуск строки. «Брюнет Бестер Киттон, неловкий, что-то мямлящий, но совершенно очевидный гений. Если бы он был мусульманином, его бы считали пророком. Рядом с ним Олеша. Два живых хитрых глаза на деревянном лице гиньоля».
Далее в естественном беспорядке записной книжки следуют впечатления о посещении Третьяковки, где французский писатель ознакомился исключительно с иконами. Будущий автор Воображаемого музея с поэтической чувствительностью отметил блестящий соломенный цвет основного фона русских икон, глубокий гранатовый цвет или цвет вина по краю иконы, тонкую графику изображения лиц богородицы и святых. На выставке современного искусства (какой именно не обозначено) он не нашел ничего достойного и записал только слова сопровождавшего его репортера: «Вы знаете, по настоящему научная философия — это только марксизм».
Путешествие, пребывание в городе, а не на корабле — это, в основном, беседы. Вот, например, Мальро записывает беседу с нашим послом в Чехословакии Аросевым. Мальро разговаривает с ним долго и подробно и потом тщательно старается ее записать. Русский дипломат говорит о том, что Чехословакия — это не демократическая страна, а то, что говорит Бенеш — это лишь попытка ее замаскировать, представить лучше, чем она есть. Для Аросева фашизм — это, совершенно очевидно, борьба банковского капитала с капиталом промышленным, это развитие, это совершенно очевидно коммунистическая угроза. С ней-то и хотят бороться банкиры. Крестьянство — это спокойствие, крестьянам надо дать жить, и тогда они выживут от поля. В Чехословакии крестьянство справедливо восстает против рабочего класса и т. п.
Далее через пропуск строки следует запись рассказа Аросева о том, что если ревнует мужчину коммунистка, она ничего никому не говорит, а сразу пишет письмо в милицию. Если ревнует интеллигентка, она ничего не говорит и ничего не предпринимает. Если ревнует крестьянка, то она без промедления набрасывается на свою соперницу и может ее поколотить. Пунктирная, но достаточно подробная запись услышанного от Аросева свидетельствует об интересной, осмысленной внушительной информации, полученной А. Мальро. Во всех заметках наблюдается фиксация рассказа о быте и политике, а также их сопряжении. Политика врывается и во все литературные разговоры об искусстве.