В «Набережной туманов» трое незнакомцев, прежде ничего не знавших друг о друге, постепенно отогреваясь, под воздействием горячительных напитков, увидев заглянувшую в кабачок уставшую женщину Нелли, выбалтывают главное о себе, звуча все вместе, как нестройный маленький оркестрик. Выйдя из кабачка, каждый забывает случайных слушателей и собеседников, но в то же время ощущает, что в их жизни произошло нечто значительное и даже фантастическое. Судьбы отдельных персонажей разворачиваются у писателя дальше в отдельных главках. Художник, как мы узнаем, кончает жизнь самоубийством. Солдат, не выдержав безработицы, снова вербуется в Иностранный легион. Жан Раб, призванный в армию, погибает в самом начале Первой мировой войны. И только у Нелли жизнь складывается неплохо, она становится преуспевающей проституткой, имеющей немалый доход. Нелли, единственная, кто переживёт войну, ей очень памятна та далёкая ночь, в которую для неё произошёл сдвиг на жизненном пути. У неё появились деньги.
В «Набережной туманов», как в большинстве произведений Мак Орлана, значительны не люди сами по себе, а лишь момент их столкновения с судьбой. Греховность человеческого существования, утрата чистоты в жизненной смуте как раз и понуждают писателя к рассказам о судьбах его персонажей. Они немногого хотят для себя, их мысли так же конкретны, как и примитивны. Мечта одного выспаться в тёплой постели на свежих простынях, у другого напиться и забыться, у женщины отдохнуть, наконец, от настойчивых клиентов и т. п. Автор книги не судит своих персонажей, а только представляет их такими, какие они есть— зависящими от времени и от судьбы, в данный момент почти утратившими надежды на перемену и удачу. В Париже холодно и тревожно. Ночью кабачок Фредерика осадила какая-то шайка. По числу криминальных ситуаций книга напоминает детектив. Здесь есть убийства, драка, бегство дезертира, розыски пропавшего человека, мысли о самоубийстве и вполне узаконенные убийства на войне. Зло втягивает в свою орбиту невиновных и превращает праведников в убийц.
Жан Раб бежит из Иностранного легиона не из трусости, а из ненависти к убийствам. Но он не может выпутаться из паутины преступлений. Забель предлагает Жану сделку: он не донесет на него как на дезертира, а тот убьет человека, который догадался о совершенном убийстве. Забелю кажется, что Жан Раб— солдат, привыкший на войне очень просто убивать людей, и ему ничего не будет стоить совершить убийство ещё раз, но солдат убивать отказывается.
Бездомность, фатальная нищета, физический голод героев заставляют их совершать поступки, непродиктованные их внутренней сущностью. Их одиночество, духовный голод, томительное ощущение бессилия перед судьбой заставляют ценить минуты, когда они «уплывают» в несбыточные мечты. Таким образом, главным в произведении становится атмосфера, воздух Парижа, чей холод и неприютность так хорошо переданы в книге.
В 1938 году на киноэкранах Франции появится фильм Марселя Карне по сценарию Жака Превера с тем же названием «Набережная туманов» (рабочим названием этого сценария было «Вечерние посетители»). Мак Орлан впервые познакомился с Марселем Карне, прочитав его обращенное к нему юношеское пислание: художник обращался художнику. Что касается Жака Превера, как сценариста его текста, то и с ним он тоже был знаком, но как с автором песен, поскольку и сам песни писал тоже. Иными словами, Мак Орлан был вполне удовлетворён идеей перевоплощения своего романа в кино, несмотря на предполагаемые неадекватности и различные домыслы сценариста и режиссёра.
Многим современникам во Франции, а также в России и США, была памятна сцена, в которой Жан Габен (Жан Раб), жесткий и мужественный человек, неожиданно смягчается, и, обращаясь к холодно красивой Мишель Морган (Нелли) говорит: «Знаешь, у тебя красивые глаза», а она ему отвечает: «Поцелуйте меня». Этот фильм был под запретом целых восемнадцать лет. Особенно цензура запрещала его во время оккупации. Вишистское правительство считало его аморальным и разлагающим будущих солдат, а это делало личность Мак Орлана подозрительной. Один из издателей романа «Набережная туманов» поспешил избавиться от экземпляра книги, подписанного самим автором. Его нашли позднее на полке у букинистов с весьма выразительной надписью: «Господину (имя стёрто) сей роман, хорошо объясняющий что такое социальное оттеснение».
Исполнитель роли Жана Раба актер Жан Габен снялся в 1935 году в фильме «Бандера» Жана Дювивье, будущего режиссера «Большого вальса», по одноименному роману Пьера Мак Орлана. Фильм вышел удачным, Габен получил первый актёрский успех и сменил свое скептическое отношение к кино на большой интерес к этому виду искусства. Книга Мак Орлана так понравилась Габену, что в дальнейшем он стал очень критически относиться к выбору сюжетов. Идея снять фильм по роману «Набережная туманов» принадлежала именно ему. Предполагалось, что фильм будет поставлен на немецкой студии УФА, и потому Марсель Карне и Жак Превер решили, что не надо в Берлине снимать кино про Монмартр десятых годов, а стоит перенести его действие в какой-нибудь условный порт. Мак Орлану это должно будет понравиться, города-порты— его страсть. Сама фигура Жана Раба, вечного неудачника, мечтающего о приличном ужине и комнате, где можно хорошо выспаться, не слишком подходила сильному Габену. В фильме он стал легионером-дезертиром, и как другой персонаж романа полюбил Нелли (Мишель Морган), представленную не помятой уличной девица, а прекрасной незнакомкой, не соприкасающейся с житейской прозой. Облик холодной блондинки равно должен был понравиться и немецкому, и французскому зрителю. Фильм Карне и Превера, конечно, стал вольной импровизацией на темы романа Мак Орлана, но он был также «выражением эпохи», — говорил впоследствии Марсель Карне, — «Каким же было время в 1938 году? Разве мы не находили в самих себе зачатков смерти и уничтожения? Разве мы не отдавали себе отчет, что мы осуждены, что рано или поздно приговор свершится без обжалованья, без возможности удрать через запасной выход?»236 Иными словами, фильм Карне, как и книга Мак Орлана, говорил не столько о конкретных людях, сколько об атмосфере предвоенных лет, когда было неясно, «что станет со всеми нами» там, впереди.
В знаменитой книге мемуаров Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», где так много живо схваченных лиц художников, писателей и артистов, встречавшихся писателю на Монмартре нет рассказа о том, что он где-то когда-то, например, все в той же знаменитой «Ротонде»,видел Мак Орлана, но он с радостью сообщает, что именно этот французский писатель стал автором предисловия к французскому переводу его романа «Хулио Хуренито» (1922)237. В этой книге, как известно, Эренбург осуждает, кроме антисемитизма, всяческий расизм и национализм, обличает войну и жестокость, жадность и лицемерие тех людей, которые начали войну и не хотят от нее отказаться, но одновременно он осуждает и пацифистов, ищущих «гуманные способы истребления человечества», и социалистов, оправдывающих любое кровопролитие.
В небольшом рассказе «Госпиталь святой Магдалины» (1924), где Мак Орлан гротескно изобразил убийцу, наказанного за своё злодеяние тем, что он истекает кровью. Люди часто прикрывают преступления против человечности своей невразумительной болтовней. По замыслу автора жизнь этого истекающего кровью убийцы продолжается, и он, в покаяние, организует акционерное общество по её использованию. В русском переводе это произведение стало называться «Фабрика крови». В предисловии к этому изданию П. Мак Орлан написал: «До войны 1914 года большинством людей кровь рассматривалась, как социальная ценность, еще более таинственная, нежели керосин. Где-нибудь на тротуаре человек, у которого носом шла кровь, собирал вокруг своей маленькой беды тысячную толпу симпатичных, услужливых зевак. В наши дни кровь оценивается по курсу человеческих ценностей. Проливая её безмерно во время последней войны они подорвали её кредит, и кровь испытала закон инфляции. Бумажные деньги, слишком обильные на рынке, теряют свою ценность. Также и кровь, слишком обильно пролитая на полях, ставших от неё бесплодными, теряет всё своё могущество над чувствами, которыми люди гордились как драгоценным украшением».238Герой произведения П. Мак Орлана «Фабрика крови» становится личностью, в которой, по мнению писателя, нет ничего человеческого, кроме некоторой «классической видимости». Но писателю очень хотелось бы увидеть её в новом измерении, в современном мире, именно поэтому он допускает, как он выражается, «социальную фантастику». «Прежние черти уж не находят в ней места»239. И, если со страданиями человечества, с «кровью» автору все понятно, то с новым великодушием, гуманизмом, человечностью ясно далеко не всё. Новую чувствительность еще долго придется создавать, если она вообще возникнет. «А, между тем, следовало бы знать точную цену литра человеческой крови в её отношении к фунту или доллару, хотя бы по курсу 1926 года».240 И это справедливо, думает писатель, особенно если вспомнить, к примеру, «как пролил кровь своих современников Яков Юровский, расстрелявший царскую семью из нагана»241.
Мак Орлан никогда не рассуждал о сюрреализме, хотя среди его друзей-приятелей сюрреалисты были. Для него их манера исполнения картин или написания произведений была необычной, не традиционной, просто такой же, как и у него самого. Тот факт, что сам Мак Орлан воздействует на читателя фантастическим и абсурдным, ошеломляющими образами, необыкновенными метафорами, что он пишет где-то как Альфред Жарри, где-то как Аполлинер, а где-то как молодой Арагон или Андре Бретон, никогда не отмечался критиками, судившими его скорее по военным романам и приключенческим историям, где он был серьёзен или романтичен.