— Войдите, — нетерпеливо сказал капитан, и лейтенант Шпак, распахнув дверные створки, богатырским строевым шагом протопал по кабинету.
Капитан поспешно, радостно встал, вышел навстречу и усадил Шпака в такое мягкое да низкое кресло, что лейтенанту мгновенно взбрело в голову, будто он развалился на тюфячке, расстеленном прямо на полу. В таком полулежачем-полусидячем состоянии он чувствовал себя очень стесненно, а капитан, опустившись напротив него точно в такое же кресло, наоборот, всем своим видом показывал, будто уютнее и удобнее этого сиденья ничего нет на свете, хоть всю Литву обрыскай.
— Болит нога? — осведомился Андзюлис.
— Совсем незначительно, — поспешно заверил полулежащий-полусидящий Терентий Федорович.
Если капитан Андзюлис, когда ему надо было вызывать к себе знаменитого Шпака, чувствовал неловкость" то и Терентий Федорович перед каждой встречей с капитаном, как говорят, еще за версту вытягивался в струнку и в таком напряженном состоянии представал перед Андзюлисом. Кому кому, а уж Шпаку было хорошо известно, какой умница и храбрец этот с виду вроде бы и застенчивый, и хилый, и даже чересчур вежливый молодой человек. Невозможно представить себе, что он всю войну был советским разведчиком в фашистском логове, состоял в чине обер-лейтенанта гитлеровской армии и, стало быть, ежесекундно подвергался таким невероятным опасностям, какие Шпаку и во сне не виделись. Какой же силой воли, какой выдержкой и храбростью, каким умением обладал этот человек! Терентий Федорович благоговел перед ним.
— Быть может, вам все-таки надо немножко полежать в больнице. — сказал меж тем Андзюлис.
— Совершенно нет, — поспешно возразил Шпак.
— Но в больнице скорее заживет рана.
— Она у меня и так заживет. А и больницу я лягу, с вашего позволения, когда в волости будет полный порядок.
— На территории вашей волости действуют три небольшие банды, всего человек двенадцать.
— Так точно, товарищ капитан.
— Пора бы с ними кончать.
— Скоро кончим, товарищ капитан.
— Всеми этими группами руководит одно и то же лицо. Это очень хитрый и осторожный человек. Он применяет очень хорошую маскировку, и приходится лишь сожалеть, что мы до сих пор еще не добрались до него.
Лейтенанту Шпаку стало жарко. Добраться до главного волостного бандита в первую очередь, должен был он, лейтенант Шпак. Для того он и сидит в волости.
— Если мы возьмем вожака, то остальные, вероятно, сами немедленно легализуются. Я глубоко убежден, что все это им чертовски надоело, и только страх заставляет их повиноваться главарю, выполнять его жестокие указания. Вот он и есть настоящий недобитый фашист. Он жесток и коварен и никогда не остановится ни перед чем. Я думаю, что и ваше ранение — это его рук дело. Нужно принять все меры к скорейшему его разоблачению, Терентий Федорович. У меня есть свежие агентурные данные. Этот человек, по кличке Вилкас[3], большую часть времени проводит где-то у вас в местечке, где-то рядом с вами.
— Но где? — воскликнул Шпак. — Вы сами только сейчас заметили, что он осторожен и коварен.
— Это истинная правда, Терентий Федорович. Но это не значит, что мы должны медлить. Он держит в страхе не только своих одураченных парней, но и большую часть хуторян, угрожая им смертельной расправой и поджогами. Наша задача сейчас состоит в том, чтобы люди могли спокойно спать и работать.
— У меня есть некоторые наметки, но я дока хотел бы воздержаться от огласки.
— Почему же, Терентий Федорович?
— По правде говоря, товарищ капитан, потому, что вы будете категоически против методов, которые я начал применять. Еще немножко, все станет ясно, и тогда я немедленно вам доложу. Осталось только кое-что еще проверить.
— Ну, если немножко, то можно подождать. Хотя должен предупредить вас, что методы ваши чреваты для вас же очень и очень пагубными последствиями.
— Кхе, — неопределенно хмыкнул Шпак.
— Да, очень пагубными, — продолжал капитан Андзюлис. — И в связи с этим я бы хотел задать вам несколько вопросов.
— Я слушаю, товарищ капитан.
— Две недели тому назад, обратите ровно две недели тому назад вы посетили ксендза Беляускаса, с которым в саду имели продолжительную беседу.
— Я его и раньше посещал.
— О том, что раньше, не будем говорить. Будем говорить — две недели тому назад. Так?
— Так точно, — прокашлявшись и еще пуще вспотев, сказал Терентий Федорович.
— Тогда вы сидели за столиком под ивой на берегу пруда. Я не ошибаюсь?
Шпак горестно кивнул в ответ.
— Что вы с ним пили?
— А что с ним можно пить, товарищ капитан?
— Я думаю, что самогон.
— Найкращий, з бурякив, — вдруг перейдя на украинскую мову, подтвердил Шпак.
— Вот видите, Терентий Федорович, — укоризненно сказал Андзюлис.
— Вы, товарищ капитан, знаете, кто он для меня.
— А как вы с ним поступили в тот день?
— А как? — простодушно спросил в свою очередь Терентий Федорович.
— Вы его скинули в пруд. Подняли на руки и швырнули в воду.
— Не было! — вскричал Шпак. — Не швырял я его, товарищ капитан, хотя в той сложившейся ситуации можно было и швырнуть.
— Вы к концу вашей пьянки сильно заспорили, в чем-то вы были не согласны, и в результате этого спора ксендз очутился в пруду. Я не преувеличиваю?
— Так точно, очутился. Но я его не швырял. Позвольте объяснить, как было. Мы заспорили. Ничего не скажешь. А как же было не заспорить? Он мне говорит, будто мы, коммунисты, только притворяемся безбожниками, а на самом деле в душе верим в бога и боимся его, потому что, говорит, каждый человек обязан верить.
Без бога, по его мнению, нет жизни на земле, и про любовь к человеку, это, говорит, сперва сказал бог, Христос, значит, а потом за ним повторили мы. Как попугаи, выходит. Ну, тут мы, конечно, давай спорить. Я вскочил, стол шатнулся, а он спиной к пруду сидел и нечаянно ухнул туда. Вот как было. Так я же его и вытащил.
— Это мне тоже известно, — сказал Андзюлис. — А потом вы стали учить его сквернословию и русским песням.
— Он сам попросил "Катюшу" спеть. Очень она ему нравится. А насчет сквернословия опять вранье. И пели мы проникновенно, шепотом. — Терентий Федорович откашлялся. — Теперь позвольте мне у вас спросить: кто вам накапал на меня?
— А не все ли равно, Терентий Федорович?
— Да очень много неправды, товарищ капитан.
— Прихожане, Терентий Федорович. Просят оградить от вас пастыря, поскольку вы спаиваете его.
— А я уж думал — не сам ли он написал.
— А зачем ему писать?
— Подробности очень интимные. Про стол, про иву, про пруд. И тут же преувеличения, будто Шпак скинул его в воду. Матерщинничал. Нас ведь прихожане видеть не могли. Это уж я точно могу сказать. Вот разве кто из ближних его. А кто там мог быть тогда?
Тут Терентий Федорович умолк и даже приподнялся в волнении на локте.
— Э, те-те-те-те, — наконец проговорил он, уставясь на капитана какими-то странными, вроде бы остекленевшими глазами. — А еще вам эти прихожане, как вы говорите, ничего про нас не сообщили? — нетерпеливо спросил он.
— Сообщили, Терентий Федорович.
— Про алтарь? — вскричал Шпак.
— Вот именно. Вы хотите узнать подробности, которыми я располагаю?
— Нет, не хочу.
— А вы действительно были в алтаре костела?
— Был.
— И сидели там, пока священник читал прихожанам проповедь?
— Сидел.
— А ведь вы оба были пьяны.
— Так ведь он меня, трезвый, в алтарь-то и не пустил бы.
— А зачем вам в алтаре быть?
— Интересно, как у них там, у католиков, устроено все, — загадочно сказал Шпак.
— Да, — в задумчивости промолвил Андзюлис. — А ведь копия этого письма, вполне возможно, лежит уже в укоме. Что тогда делать? Вас могут исключить из компартии.
— Не успеют, — сказал Шпак.
— То есть как? — удивился Андзюлис. — Член Компартии Литвы, лейтенант милиции, начальник волостного отделения пьянствует с местным ксендзом, швыряет этого ксендза в пруд, учит его сквернословию и даже пьяный ходит с ним в костел. Что значит не успеют?
Терентий Федорович помедлил с ответом.
Ксендз Беляускас некогда оказал неоценимую услугу лейтенанту милиции Терентию Федоровичу Шпаку, и об этом знали не только в волости, но даже за пределами уезда.
А совершилось это вот при каких трагических обстоятельствах.
Однако сперва надо рассказать о том, как и почему украинец Терентий Федорович Шпак очутился в Литве.
Терентий Федорович Шпак упал на территорию Литвы с неба в новогоднюю ночь с 1941-го на 1942 год. Занесло его туда на "Дугласе" с группой автоматчиков, следовавшей в один из отрядов литовско-польских партизан. Партизанил Шпак разведчиком и скоро прославился бесстрашием и ловкостью, много раз попадал со своими лихими хлопцами, понасами и панами, в очень сложные ситуации и всегда выходил из этих смертельных переплетов как гусь из воды. Но однажды морозной ночью разведчики вернулись на базу отряда без Т. Ф. Шпака. И вот что странно: никто из них ни по-русски, ни по-литовски, ни по-польски не мог толком объяснить, куда он девался. Был вместе со всеми, отстреливался от карателей, кричал: "Отходи!" — а потом словно провалился сквозь землю. Разведчики отбились от фашистов, отошли, а когда опомнились, Терентия Федоровича Шпака с ними не оказалось.
Но куда же запропастился в ту морозную, звездную полночь бесстрашный партизанский разведчик Т. Ф. Шпак?
А он действительно провалился сквозь землю. Не совсем, конечно, не до самого чертова пекла, но все-таки на десять метров. И все это он сделал по трезвому расчету, поскольку ему деваться в то мгновение уже было некуда, кроме как бесследно сгинуть с лица земли.
Дело в том, что, прикрывая отход своих лихих молодцев, отстреливаясь, он стал смещаться в сторону, заманивая за собой немцев, а когда кончились патроны, покидал в фашистов оставшиеся гранаты и пустился от них что есть духу наутек. А фашисты припустились за ним.