— Соколенко, — в задумчивости говорит начальник строительства. — Если мне не изменяет память, это лучшая бригада на бетонном заводе. Так?
— Совершенно верно, — говорит Вика. — Самая лучшая комсомольско-молодежная.
— А как у Синепупенко дела? — спрашивает Локтев. — Как она, по-вашему, за знамя дерется?
— Вот уже седьмой день подряд больше ста девяноста кубов за смену, — говорит Вика.
— Но Ковшова, Сергей Сергеевич, смею заметить, тоже, как говорится, дает прикурить. И кто из них впереди окажется в этом месяце, сказать не берусь, — вступает в разговор Евген Кузьмич Поливода.
— Кто бы из них ни победил, — говорил Локтев, захлопывая журнал, — выигрывает в результате наше общее дело. Так, комсомол? — обращается он к Вике. — Обе достойны всяческой похвалы. И Ковшова и Синепупенко.
Вика вспоминает: разговаривая с начальником смены бетонного завода, она для пущей важности сказала ему:
— Вы знаете, между прочим, для кого выдаете этот бетой? Для Агриппины Синепупенко. Вы, наверное, знаете нашу знаменитую Синепупенко, которая соревнуется с Ковшовой?
— Ладно, — ответил начальник смены, — знаю вашу Синепупенчиху. Я вам на это вот как отвечу, запишите там в свой журнал, раз на то дело пошло, запишите, что для вашей Синепупенко будет выдавать бетон наша известная Соколенко. Знаете нашу Надю Соколенко?
— Благодарю вас за такое внимание, — ответила Вика, — про Надю Соколенко мы тоже наслышаны даже очень хорошо…
— Ну, препятствий никто не чинит? — спрашивает Сергей Сергеевич Локтев, поднимаясь. — Запомни, комсомол, у меня на столе пять телефонов работает. Вот так. Поняла? Пошли, инженеры, дальше.
Инженеры почтительной гурьбой вываливаются следом за начальником строительства в полуденный зной, царящий над рекою, наполненный грохотом, лязгом и гулом стройки.
— Лядова? — вдруг останавливается Локтев. — Это из каких же ты Лядовых? Не Александра ли Лядова дочь?
— Да, моего папу зовут Александром. Он вместе с вами работал здесь.
— Очень хорошо помню его. Где он?
— Командует саперным батальоном. На фронте.
— Пиши ему привет от меня. Скажи, что отвоюется, пусть, не мешкая, едет к нам. Дел у нас еще много.
Вика стоит в дверях хибарки и, приложив ладонь козырьком, чтобы не резало глаза ослепительно сияющее на речной глади солнце, долго глядит вслед удаляющейся толпе начальства.
Потом она идет к сорок шестому бычку и, задрав голову, кричит, увидев в дверях опалубки подбоченившуюся Гапусю, поджидающую, должно быть, где-то замешкавшуюся машину с раствором.
— Как дела?
— Нормально!
— Бетон?
— Высший класс!
— Жми!
— Жмем! Як там у Ковшовой? Роблят?
— Тоже жмут!
— От добре!
…Добре, добре! Вот уж третью неделю эти бригады работают без выходных по двенадцать часов в сутки. Спешат закончить бетонировку бычков, раньше срока сдать их правительственной комиссии.
После смены усталые, потные Гапусины девчата всей бригадой спускаются к нижнему бьефу плотины и там, за шлюзом, скинув брезентовые робы, ситцевые платьица, с радостным визгом, вскриками, восклицаниями кидаются в воду.
Отважная бригадирша, разоблачась, уложив на голове косу, повязав ее косынкой, нынче первою плюхнулась с бревенчатых мостков, ахнув, вскрикнув от удовольствия, от обжегшего всю ее с головы до пят огня студеной воды. И тут у бригадирши свело ногу. Не успели девчата понять, что произошло, а Гапуся закричала уже совсем не радостно, а тревожно и ушла под воду. Вынырнула, колотя руками, вытаращив от ужаса синие очи, хватая ртом воздух пополам с водой, и опять скрылась, теперь уже надолго.
— Тонет, тонет! Спасите! — кричали девчата, заметавшись по мосткам.
Ах, как бы пригодился тут водолаз Жуков! Но он был сейчас далеко, на правобережье, и ничего об этом горе не знал.
Но кто-то уже прыгнул в воду с берега, нырнул, подхватил потерявшую сознание девушку.
Собралась возбужденная толпа. Одни стали спорить, как надо правильно вытаскивать из воды утопленника, другие, встав на колени, принялись делать Гапусе искусственное дыхание. Кто-то распоряжался:
— Разойдись! Р-р-разойдись! Дайте воздуху!
Девчата жались на берегу, когда Гапуся открыла глаза и, изнеможенно сидя на прибрежной гальке, растерянно и удивленно, как бы спрашивая: "Где это я, что со мною?" — огляделась.
В толпе оживленно заговорили:
— Отошла.
— Очухалась.
— Где спаситель?
— Убежал.
— Гляди, какой совестливый.
— А я знаю его.
— Кто? Откуда?
— Надо бы в газету написать: человека из реки спас.
— Как фамилия?
— Да я ж хорошо его знаю!
— Как фамилия?
На следующий день в городской газете под заголовком "Происшествия" была напечатана заметка, в которой говорилось: "Купавшаяся в реке бригадир бетонщиц Г. Синепупенко, почувствовав мгновенную боль в ноге, стала тонуть. Девушку спас проходивший мимо молодой человек, без раздумий бросившийся в воду.
Этот скромный юноша попытался остаться инкогнито, но корреспонденту газеты удалось установить его фамилию и место работы. Им оказался стахановец мехзавода Федор Сковорода".
Он влетел в барак еще шустрее, чем после просмотра кинофильма про двух бойцов. Батюшки светы! Совсем пропал! Пошел на реку постирать ковбойку с майкой, так все было тихо-мирно, хорошо, и вдруг — человек тонет, а по прибрежным мосткам мечутся, суетятся бестолковые полуголые девчонки, визжат, плачут. Федька прыгнул в воду как был, в штанах и ботинках, и ухватил утопающую за волосы. Когда вытащил на берег, поглядел в лицо и чуть было сам сознание не потерял — Гапка! Ровно подрядилась преследовать его. Подхватился Федька бежать. Примчался в барак, плюхнулся на койку, сердце где-то в горле колотится. Отдышавшись, стал соображать, что теперь да как будет с ним. Про майку с ковбойкой, которые не то на берегу забыл, не то в реке утопил, и горевать не стал. Что страдать об одежде! Ведь она такая, эта Гапка. Она отчаянная, страсть! Ни на что не посмотрит. А как ему теперь быть? И не лучше ль все-таки рассказать все как есть? Или подождать? Если Гапка была без сознания, значит, того, кто ее вытаскивал из реки, не видела, значит, опять все может сойти, как после кино?
Не сошло. Заметка, опубликованная на следующий день в городской газете, спутала все Федькины предположения. Федька впал в отчаяние.
Но сообщение газеты произвело сильное впечатление не только на него. Вике, например, оно доставило огромное удовольствие. То, что совершил Ф. Сковорода, лишь усиливало и укрепляло ее добрые чувства к нему. "Да, — с гордостью говорила она себе, — я тысячу, тысячу раз права, когда отстаиваю свое мнение о людях. Не я ли твердила всем, что Федя хороший, достойный товарищ? Я! Разве не правда, что он замечательно работает, скромен в быту и поведении? Правда. И вот он совершил подвиг — рискуя собственной жизнью, спас незнакомую ему девушку. Надо пойти и поздравить его, пожать ему руку".
Она не любила изменять свои намерения и откладывать задуманное в долгий ящик. Именно этим следует объяснить ее скорое появление у Федора Сковороды, в унынии метавшегося по бараку.
— Я пришла поздравить тебя, Федя, — торжественно сказала она.
Федька с удивлением поглядел на нее.
— Ты спас человека.
— Да пустое, — тоскливо, но настороженно, однако, промолвил он. Что-то почудилось ему в приходе Вики тпкое-этакое, еще не понятое, не осознанное им, но явно хорошее, спасительное для него.
— Ты совершал подвиг, равный тому, что совершают люди на фронте, — звонко и взволнованно говорила меж тем Вика.
— Да какой это подвиг, пустое, — стеснительно потупился он. — Любой бы человек, взять хоть тебя, когда видишь, что кто-то тонет…
— Это, конечно, правда, Федя, любой человек должен поступать именно так.
— А я ж то самое и говорю: о всяким может случиться. Когда человек в беде, так его надо спасать, а не топить еще больше.
Федька начинал гнуть свое, поняв, что в лице этой девчонки сможет обрести заступника. Пусть небольшого, не очень сильного, но бойкого и горластого.
— Я тебя прекрасно понимаю, — говорила Вика. — Когда ты идешь навстречу людям с добрыми чувствами, они не могут платить тебе злом. Другое дело враги. Но с ними и разговор другой.
— Вот именно, — воодушевленно подхватил Федька. — Так надо еще и разобраться, настоящий ли вражина тот человек.
Вика внимательно и заинтересованно поглядела на него.
— Слушай, Федя, у меня идея: тебе надо непременно познакомиться с той девушкой, которую ты спас.
— Да не-е, — поспешно сказал Сковорода, — ни к чему.
— И не возражай. Я ее отлично знаю. Это прекрасный человек, комсомолка, общественница. Она будет очень рада, поверь мне!
— Нет! — Федька уперся на своем. Он был непреклонен. — Такое дело не пойдет. Мне некогда, и я вообще не охоч до всяких знакомств. С ними потом только одни хлопоты.
Он даже побледнел при этом. Лицо его показалось Вике каким-то странным, испуганным. Она была огорчена, что не удалась эта прекрасная, вдруг возникшая у нее затея.
— Ты странный человек, — сказала она, холодно поджав при этом губы. — Скромность, конечно, скромностью, но и здесь преувеличивать тоже не годится.
— Да нет, — сказал Федька, смягчась. — Как-нибудь в другой раз, если…
А в это время девушки на сорок шестом бычке уговаривали Гапую обязательно сходить на мехзавод и поблагодарить спасителя.
Гапуся долго отмалчивалась..
Теперь у нее не было никаких сомнений, что Федька Сковорода, бывший полицай, посмевший сватать ее себе в жены, тоже здесь, на стройке. Значит, в парке ей вовсе тогда не привиделось, это на самом деле Федька промелькнул мимо нее в толпе, выходившей из кинотеатра.
Первым ее желанием, когда прочла газету, было пойти и рассказать кому следует про этого паршивца, пусть его призовут к ответу. Но вскоре Гапуся заколебалась. "Где же та правда"? Он спас меня от немцев, вытащил из воды, не дал утонуть, — думала она в растерянности. — Смогла бы я жаловаться, когда б утонула? Как же мне быть? По совести ли это будет — заявлять на него? Вот, дивитесь, скажут добрые люди, человек ее и от неволи и от смерти спас, а она на него заявление сделала, в тюрьму упекла. Это же не девка, а черт какой-то. В ней ни души нет, ни совести. И все это, конеч