К Москве подъехали все-таки в половине первого. Но надо было еще долго кружить по городу, по его улицам, то широким, то, как рукав, узким, но всюду шумным, беспокойным, сутолочным, полным пешеходов, автомобилей, троллейбусов, автобусов, грузовиков; приходилось простаивать чуть не на каждом перекрестке возле светофоров. Александр Иванович приказал ехать прямо на кладбище.
А похоронная процессия тем временем двигалась по Москве, миновала Сыромятники, Землянку, поднялась в гору на тесную, беспорядочную Таганскую площадь и, обогнув ее, устремилась по прямой к Абельмановской заставе. Но вот и застава позади. Несколько минут езды по тряской булыжной дороге, мимо старых деревянных домиков, и уже показались высокие деревья за кладбищенской оградой.
Никто не обратил внимания на стоявшую возле ворот запыленную машину, и лишь когда кладбищенские рабочие, суетясь и толкаясь, кинулись к гробу с венками и огромными букетами живых цветов, лишь тогда Ольга, а за ней Живков, Николай, Леня и ребята-трактористы, несшие гроб, увидели стоявшего в стороне бледного, нахмуренного, со стиснутыми губами Александра Ивановича.
Он стоял, по-военному вытянув руки по швам, своевольный, решительный человек, и когда раздались печальные звуки оркестра, скупые, редкие слезы побежали по его щекам.
Листок из отрывного календаря
В шесть часов, дождавшись своего, обрадованно, бойко затрезвонил будильник. Она проснулась и, не зажигая света, мгновенно, ловко нащупав ладонью его холодный круглый бок, утопила кнопку. Будильник, умолкая, что-то глухо, обиженно и невнятно пробормотал. Она полежала еще немного в темноте, подождала, чтоб сладкий сон совсем покинул ее, зажгла настольную лампу на тумбочке и встала с постели. Муж, Вася, жмурясь, тоже поднял было голову, но она ласково прошептала: "Поспи, еще рано тебе", — и он вновь ткнулся носом в подушку, смачно, по-детски почмокав при этом губами.
Звали ее Людочкой, и у них с Васей было двое детей: юная пионерка Поленька и детсадовец Коленька, спавшие сейчас в соседней комнате. Ни тещи, ни свекрови при них не было. Людочка накинула халатик, сунула ноги в тапочки и прошла на кухню. Эта женщина была невысока, стройна, изящна, курноса, голубоглаза и подстрижена под мальчика. Все говорили, что такая прическа очень ей к лицу, молодит ее и она выглядит настоящим сорванном.
Людочка постояла несколько секунд, щурясь от неожиданно яркого света лампочки, вспыхнувшей под кухонным потолком, и, прежде чем заняться делами, сорвала листок с календаря. На картинке этого листка два человека смешно толковали про испорченное паровое отопление. Там же сообщалось, что вчера, в воскресенье 22 ноября, солнце взошло в 8.18, закатилось в 16.13 и день, таким образом, длился 7 часов 55 минут. Эти астрономические сведения всегда почему-то очень интересовали ее, и, узнавая о том, что день стал еще короче, она каждый раз невольно испытывала какое-то необъяснимо горькое, обидное и досадное чувство, будто с теми исчезнувшими из светового дня минутами она сама утратила, безвозвратно потеряла что-то очень значительное и важное из своей легкой, счастливой, лучезарной жизни. Но когда, месяц спустя, день пойдет на прибыль и она опять станет узнавать об этом из сообщений календаря, тихое, ласковое изумление всякий раз будет восхищать ее сердце.
На оборотной стороне календарного листка за вчерашний воскресный день была напечатана заметка под названием "Маски для сухой кожи лица". Людочка стала внимательно и заинтересованно читать: "Подогрейте стакан с оливковым маслом в миске с горячей водой. Смочите вату в теплом оливковом масле, слегка отожмите и положите на лицо, а на глаза — ватку, смоченную в холодной воде. Через 15–20 минут снимите маску, лицо ополосните холодной водой и промокните бумажной салфеткой". Это был первый совет женщинам, что им делать, если у них сухая кожа лица. Дальше следовало еще два таких же толковых, заботливых совета. Они тоже заинтересовали Людочку, поскольку кожа на ее смазливом, задорном личике была как раз той, для ухода за которой и предназначались эти косметические рецепты. Но обстоятельно знакомиться с ними уже было недосуг, она отнесла календарный листок в комнату и положила на тумбочку возле будильника и настольной лампы, чтобы вечером, освободясь от занятий, прочесть с начала и до конца.
"Все-таки здорово, хорошо, что в календаре иногда печатают что-нибудь исключительно полезное и значительное для женщин", — подумала она, возвратясь на кухню и принимаясь за работу.
Не прошло и получаса, а дела у Людочки были в самом полном разгаре. Все четыре конфорки на газовой плите жарко пылали. Одна — под кастрюлей с будущим супом, вторая — под кастрюлей с картошкой для пюре, третья — под кастрюлей с пыхтящей рисовой кашей на завтрак, а четвертую конфорку придавил чугунный утюг, которым Людочка вскоре и принялась гладить Васе рубашку, Коле — штанишки, Поле — ленты для кос и передничек.
Где-то около семи часов проснулся Вася и зазудил в ванной комнате электробритвою.
— Это что за календарь на тумбочке лежит? — кричал он, бреясь.
— Это я оставила до вечера, чтобы досконально изучить косметику лица, — ответила Людочка, ловко водя по форменному Поленькиному фартуку горячим чугунным орудием производства. — Просто необходимые советы для тех, у кого сухая кожа лица.
— А я просыпаюсь — гляжу, календарь лежит. Крутил, вертел его в руках, ничего не могу спросонья сообразить. На сколько же сегодня день убавился?
— Ты об этом мог бы сам прекрасно узнать.
— В твоих устах такие сообщения приобретают более трагический смысл, чем когда я сам узнаю об этом. Так на сколько же день убавился?
— Чтоб тебе действительно не очень утруждаться чтением, так и быть, скажу по-дружески: день убавился на три минуты.
— Какой ужас!
— Не смейся, пожалуйста, мне от этого горько.
— Через месяц все изменится, не горюй, старина.
Так они дружески, шутливо, любезно перекликались, занимаясь каждый своим утренним привычным делом, а в семь часов Вася, чисто выбритый, чуть-чуть попахивающий одеколоном, в идеально выглаженной белоснежной рубашке, обжигался, сидя за кухонным столом, распаренной молочной рисовой кашей, а Людочка, войдя в детскую комнату, зажгя свет и похлопав ладошами, негромко, но повелительно сказала;
— Ребятки-зайчатки, пора вставать. Просыпайтесь, кролики.
За окном в это время было еще удручающе темно, будто в полночь. Теперь в Москве светало так поздно, что все уходили по своим делам из дома впотьмах: и Вася в конструкторское бюро, и Поля в школу, и Коля в детский сад, и сама Людочка в управление Главстроя, благо почти всем было близко — и в сад, и в школу, и в главк. Один только Вася каждый день катил на работу чуть ли не через всю Москву, используя несколько видов городского транспорта.
Пока Людочка возилась с Поленькой и Коленькой, Вася расправился с завтраком и уже в пальто нараспашку, с шляпой на затылке, с сигаретой в углу рта появился в дверях и сказал, щурясь от дыма:
— Физкульт-привет! Я сегодня, мамочка, возможно, задержусь на профсобрании, — и не успела Людочка сообразить, какое коварство кроется в последних его словах, как Вася уже захлопнул за собою входную дверь.
— Вот каналья, улизнул-таки, — с некоторым огорчением, но и с доброй долей восхищения проворством супруга, проговорила она, поняв наконец, что Вася не "возможно", а наверняка будет после работы присутствовать в Лужниках или еще где-нибудь на хоккейном состязании.
— Кто каналья? — спросила Поленька. — Я?
— Не ты, а наш папа, — сказала Людочка. — Хитер бобер.
— Что такое каналья? — спросил Коленька.
— Это значит по-русски молодец, — сказала она сыну. — Вырастешь большой, тоже таким же молодцом станешь. Тебе ведь придется и на работу ездить, и хоккей в Лужниках смотреть. У тебя еще все трудности впереди, милый ты мой зайчик.
Ребятишки одеваются, а она, стоя посреди комнаты, задушевно беседует с ними.
— Портфель у тебя собран? — спрашивает она у дочки. — Ничего не позабыла?
— Что ты, мама. — Поленька, натягивая чулки, с укором глядит на нее.
— Но я-то ведь знаю тебя. Не забудь ключ от квартиры.
Этот ключ, чтобы не потерялся, Поленька носит на шее, под платьем. Так религиозные люди носят божественные крестики.
Осовело сонный Коля никак не совладает со штанишками. Сперва они почему-то очутились на нем задом наперед, а потом обе ноги, опять же помимо его воли, влезли в одну дырку, и Коленька, встав с кровати, сразу шлепнулся на пол. Людочка, поднимая его, засмеявшись, ласково сказала:
— И какой же ты у меня еще нескладный.
А Поленька серьезно сказала:
— Он еще не дорос до штанов. Ему надо юбку носить.
— Сама юбка, дура, — обиделся маленький мальчик.
— Николай! — строго, с укором сказала мать.
— А пусть она не обзывается по-всякому.
Но вот ребятишки одеты, умыты, причесаны. Завтракают. И пока они едят кашу, пьют чай с бутербродами, восседая все за тем же круглым кухонным столом, Людочка успевает и себя привести в полную служебную готовность. Да и то сказать, что сменить халатик на юбку и "водолазку", тапочки — на туфли-микропорки, встрепать пальцами мальчишескую прическу не составляет особого труда и отнимает у нее всего каких-нибудь несколько минут.
И вот она уже вновь в обществе детей, намазывает хлеб маслом (она любит бутерброды и готова есть их круглый день).
— Не смей ковырять вилкой в колбасе (Коленьке).
— Придешь из школы, сваришь себе пельмени. Они в испарителе. Не забудь посолить воду (Поленьке). Тебе пора. — И придирчиво, заботливо и настороженно оглядывает девочку. Но нет, дочкин костюм в полном порядке: кружевной воротничок, широкие черные крылья форменного фартука, алый пионерский галстук, лента в туго сплетенной косе…
Спустя четверть часа после того, как девочка с портфелем в руке захлопнет за собою входную дверь. Людочка за руку с Колей тоже покидают жилище. На пороге детского сада они расстаются. Кончается утро. У всех начинается трудовой день. Вася, в белом докторском халате,