В апреле 1433 года Василий II Васильевич, узнав о стремительном продвижении к Москве войска Юрия Дмитриевича и его сыновей, наскоро собрал рать и встретил противника на Клязьме. Но, увидев огромное войско дяди, племянник насмерть перепугался, бежал из Москвы с матерью и молодой женой сначала в Тверь, а затем в Кострому, где был пленен победителем.
Юрий объявил себя великим князем, дал Василию в удел Коломну. Бывшие недруги по-родственному обнялись, Василий уехал в Коломну. И тут-то началось нечто необычное для всех русских распрей прошлого: в удел племянника со всех сторон потянулись бояре, князья, народ. Конечно же, окружавшие князя люди проводили соответствующую идеологическую обработку населения, обзывали Юрия хищником, другими нехорошими словами, но ведь и самозваный великий князь не дремал. Только плохо его слушали. Особенно жители столицы: от бояр, которых Юрий стал сгонять с их постов, до простолюдинов, которые по неясным причинам проявили вдруг жалость, любовь к внуку Донского. «В несколько дней Москва опустела: горожане не пожалели ни жилищ, ни садов своих и с драгоценнейшим имуществом выехали в Коломну, где не доставало места в домах для людей, а на улицах для обозов. Одним словом, сей город сделался истинно столицею великого княжения, многолюдною и шумною. В Москве же царствовали уныние и безмолвие; человек редко встречался с человеком, и самые последние жители готовились к переселению. Случай единственный в нашей истории и произведенный не столько любовью к особе Василия, сколько усердием к правилу, что сын должен быть преемником отца в великокняжеском сане!»[75]
С эти выводом Н. М. Карамзина могут согласиться далеко не все, но сам факт «исхода» жителей Москвы из любимого города говорит о многом, и главным образом о том, что на рубеже XIV–XV веков действительно (как об этом писал в XIX веке И. Е. Забелин) «вокруг Москвы-города уже существовал Москва-народ, именно та сила, которая впоследствии заставила именовать и все народившееся Русское государство – Москвою, Московским государством»[76].
В этом действе обитателей окрестностей Боровицкого холма впервые столь ярко проявилась одна из главных, определяющих русский дух черт московского характера: невоинственное упрямство, которое можно с большой степенью точности определить всем хорошо знакомым русским: «Не замай!». Справедливости ради следует отметить, что подобные – открытые – проявления какого-либо недовольства для московского люда были в последующие века чрезвычайной редкостью. Москва-народ «выступал» исключительно редко. Новгородским духом здесь и не пахло. Москва-народ по сути своей никогда не был революционным, хотя всевозможные бунты отдельных слоев населения бывали и здесь. Но с виду спокойный, этакий трудяга, Москва-народ внутренне всегда готов был устроить нечто подобное «исходу в Коломну». «Не замай!» – «А будешь замать, я уйду!».
Посидел князь Юрий в Москве, понял, что управлять пустыми домами, улицами очень трудно, просто невозможно, уехал в Галич, перед этим уведомив соперника в том, что он уступает ему Москву, «где Василий скоро явился с торжеством и славою, им не заслуженною, сопровождаемый боярами, толпами народа и радостным их криком. Зрелище было необыкновенное: вся дорога от Коломны до Москвы представлялась улицею многолюдного города, где пешие и конные обгоняли друг друга, стремясь вслед за государем, как пчелы за маткой, по старому, любимому выражению наших летописцев»[77].
Московский люд всегда был щедрым на авансы всем своим законным правителям. Но далеко не всегда эти авансы шли в дело.
В 1434 году Юрий одержал полную победу над войском Василия, тот позорно сбежал в Нижний Новгород, а победитель после недолгой осады столицы вошел в Москву. Внук Донского в отчаянии решил бежать в Орду, но вовремя подоспела весть о кончине 6 июня 1434 года Юрия Дмитриевича, и распря вспыхнула с новой силой.
Ругались и дрались между собой сыновья Юрия, чем, естественно, воспользовался Василий II Васильевич; затем все Юрьевичи набросились на великого князя… На Русь осуществили дерзкие набеги ордынские царевичи. Возникла необходимость (по сложившейся «традиции») разбираться с Новгородом. В 1442 и 1448 годах на Москву обрушивалась «моровая язва». Великому князю приходилось решать много других проблем, но распря висела над Москвой, как огромная туча, всегда готовая под действием шального ветра низвергнуться на град-Москву убийственным ливнем.
Василий II Васильевич, человек незлобный, однажды не сдержался и повелел ослепить Василия Юрьевича, попавшего в плен после удачного для великого князя сражения. Молча снес жестокую обиду Василий Косой, удалился от дел мирских и жил после этого в грустном уединении двенадцать лет. О чем мечтал Косой в минуты долгие, темные, не трудно догадаться. Но о другом мечтали Шемяка, Василий II Васильевич и все, кто попытался использовать распрю на Руси в корыстных целях.
В 1437 году изгнанный из Орды Махмет отошел со своим войском в Белев, в то время принадлежавший литовцам. Василий Васильевич, когда-то получивший из его рук ярлык на великое княжение, теперь, проявив неблагодарность, послал на бывшего благодетеля войско во главе с Шемякой и Дмитрием Красным, еще одним сыном Юрия (некоторые ученые считают, что был лишь один сын у Юрия с именем Дмитрий, а именно Шемяка).
Братья шли к Белеву, как по чужой стране: грабили местное население нещадно. Но когда дело дошло до битвы с Махметом, они проявили бездарность и трусость. Русские потерпели жестокое поражение. Василий II Васильевич перестал доверять Шемяке (хотя спустя три года вновь заключил с ним дружественный союз), а Махмет покинул Белев. Бывший хан, человек энергичный и упорный, откочевал в Казань, разрушенную несколько лет назад, восстановил город и основал Казанское ханство. Обиду на русского князя он не забыл. В 1440 году умер Дмитрий Красный; Шемяка после смерти младшего брата стал еще опасней, будто перешла к нему от родственника ярость и непримиримость по отношению к Василию Васильевичу.
Они воевали в 1441 году – игумен троицкий, Зиновий, примирил их, но не надолго.
В 1444 году русские воевали трижды. Сначала обменялись налетами с Литвой. Счет здесь был ничейным. Войско, посланное Василием на Брянск и Вязьму, дошло чуть ли не до Смоленска, вернулось с богатой добычей. Затем семь тысяч литовцев ворвались в Русскую землю, очистили окрестности Козельска, Калуги, других городов, разгромили наспех собранный русский отряд, ушли домой. Один – один. Организовать серьезное сопротивление литовцам помешали ордынцы, вторгшиеся во главе с царевичем Мустафой на Русь с юга. Мустафа шел быстро. Ограбил Рязанскую землю, взял за пленных большой выкуп, отправился на юг, но ранняя зима подловила его. Он понял, что домой ему не добраться, попросил у жителей Переславля Рязанского приюта до весны. Переславцы, не желая лишних осложнений, впустили ордынцев в город, но тут подоспела рать Василия Васильевича, подкрепленная мордвинами, у которых были великолепные для глубокого снега лыжи. Мустафа оказался меж двух огней: жители Переславля могли взбунтоваться, но выходить на бой в поле, покрытое глубоким снегом, было самоубийством. Царевич, понимая всю безрассудность своего решения, вывел войско к берегу реки Листени и дал последний в жизни и свой лучший бой. Ордынцы дрались самоотверженно и без единого шанса победить. Был у них еще один шанс спастись – смириться с пленом. Ордынцы в тот день выбрали бой вместо плена и погибли почти все.
В тот же год войско хана попыталось отомстить за поражение Мустафы. Рязанцы и мордва встретили ордынцев во всеоружии.
Противник отошел на юг, а с востока налетел на Русь хан Махмет. Василий Васильевич моментально собрал рать, выступил на врага, тот благоразумно отступил. Русское войско было распущено. Тяжелый год прошел, но не прошли тяжелые времена. Ранней весной разведчики доложили Василию Васильевичу о том, что Махмет вновь ворвался в Русскую землю.
На этот раз Шемяка не подал руку помощи великому князю. Василий Васильевич выступил в поход, сразился с превосходящим войском Махмета. В том бою русский князь превзошел самого себя. Дрался он, как былинный богатырь. Но ордынцы выиграли битву и взяли его в плен. В Москву были доставлены золотые кресты Василия.
Расчет у ордынцев был гениально прост. Они знали, как благоговейно относятся к законному великому князю жители Москвы, и были уверены в том, что известие о его пленении вызовет в городе панику. Ордынцы не ошиблись. Слухи о силе их войска, явно преувеличенные, и, главное, весть о пленении Василия сделали свое дело. Паника волнами страха прокатилась по окрестностям Москвы. В город со всех сторон устремились люди, покидая родные очаги. Пришла ночь. Город еще не уснул, как в Кремле вспыхнул страшной силы пожар. Он сгубил около трех тысяч человек, все деревянные постройки, завалил каменные стены церквей. Не выдержали мать и жена великого князя. От ужаса пожара, от страха, от жалости к несчастному Василию дрогнули слабые сердца, и женщины, не желая понимать, к чему может привести их бегство, покинули Москву.
За ними устремилась в Ростов знать. Город остался без князя, без бояр. Только люди. Чернь. Бежать ей было некуда. Паниковать – смертельно опасно. Сдавать город врагу – подло и бессмысленно: ордынцы, победив, могли предложить им либо рабство (русские рабы хорошо шли на рынках мира), либо смерть. Чернь собралась на площади. Разговор был без визга и воя. Выбрали вожаков. Те быстро успокоили народ, организовали работы по укреплению города, начали строить жилища. Чернь была уверена в победе. Побежденным жилища ни к чему.
Сыновья Махмета, отправленные в Москву, покружились по примосковским районам, пограбили, но в столицу идти не рискнули. Некоторые ученые, Н. М. Карамзин, например, считают, что они имели слишком мало людей. Все верно. Но у Махмета в Нижнем Новгороде войско было большое. Собрав в кулак все свои силы, он мог бы взять пораженную паникой Москву. Но все дело в том, что жители русской столицы с паникой управились быстро и хорошо подготовились к достойной встрече князекрадов.