[81]. Вроде бы все грамотно сделали Ивашка Кривцов и Мышкин, но одна незадача случилась с ними и со всеми русскими мастерами-строителями: забыли они напрочь секрет раствора извести, которым скреплялись камни. Раньше-то, во времена Андрея Боголюбского, раствор получался густой, застывая, он становился крепче камня.
Но разве можно было – строителям, каменщикам! – забыть одну из главных составляющих самой идеи каменного строительства – секрет раствора?! Что же это за строители такие?
Русские строители! Очень, надо сказать, способные, талантливые. Они за трое суток, не на спор, а просто так, по привычке, рубили резные терема неописуемой красоты, они тепло дерева, его возможности, его душевную ценность знали лучше всех в мире. Разве что японские да китайские мастера могли на равных с ними соперничать в искусстве деревянного зодчества. Но давно уже пришло на Русь время камня, кирпича, материала более прочного, хотя и трудоемкого. Давно уже, со времен Ярослава Мудрого, поняли люди ценность этого материала. Время! С XI века стоят на Руси каменные храмы. Около тысячи лет приходят в них люди, приносят сюда свое самое лучшее, самое доброе, а храмы хранят это доброе в себе, в стенах своих, в своем воздухе.
До 1238 года русские люди освоили секреты каменного храмостроения, возвели шедевры мирового искусства. В 1471 году митрополит Филипп не мог найти на Руси людей, сохранивших секрет раствора извести! Жидкую какую-то известь делали Ивашка Кривцов да Мышкин. Но хоть жидкий, а все же раствор! Надо работать. Отказываться никак нельзя.
К 1474 году «к весне… церковь виделась «чудна вельми и превысока зело», уже была доведена до сводов, которые осталось только замкнуть, чтобы на них соорудить верх большой, – среднюю главу»[82]. Ну уж с этой задачей как-нибудь да справились бы русские мастера, если бы их раствор не подвел. Он очень вовремя их подвел. 20 мая на закате вдруг рухнула северная сторона храма и половина западной стороны.
Какая незадача! Строили-строили, и на тебе – падают стены сами по себе, не дождавшись, пока над ними соорудят верх большой. В чем же дело? Чего им, этим стенам, не хватило? Кто виноват в катастрофе?
Кто-то из летописцев сваливает все на землетрясение, которое, якобы, случилось в тот час. Кто-то упрекает мастеров за то, что они клали стены по старинке (возводился своего рода каркас из внутренних и внешних стенок, между ними укладывались камни, заливаемые раствором). Этот метод, между прочим, применяется по сю пору в некоторых случаях, и ничего, стоят дома! Некоторые во всем обвиняют высокую лестницу, пристроенную к северной несчастной стороне.
А мастера из Пскова посмотрели на работу своих коллег, похвалили работу (стены, мол, красивые, гладкие) да поругали раствор извести. Но когда им предложили возвести знаменитый храм, они наотрез отказались, удовольствуясь другими заказами – церквями помельче. Почему? Плохой раствор извести не позволял им соорудить громадный храм? А может быть, что-то еще, более существенное? В Пскове и Новгороде они не без помощи немцев возводили церкви, красивые, надежные. Но Успенский собор, задуманный митрополитом, был при всей своей внешней простоте сооружением чрезвычайно сложным! Тут одними золотыми руками, волей, желанием ничего не сделаешь.
Тут нужен был опыт! Многовековой.
В конце июля 1474 года Иван III отправил в Венецию Семена Толбузина (первого посла русского происхождения в Западной Европе). Тот справился с основным заданием и на следующий год вернулся на родину с Аристотелем Фиораванти, знаменитым зодчим, инженером. Он, единственный из многочисленных венецианских мастеров, согласился поехать в Восточную Европу учить русских строительному делу и другим премудростям, выпросив себе при этом ежемесячное жалованье в 10 рублей. Много это или мало? Для сравнения можно вспомнить, что, одолев Новгород, Иван III взял только деньгами около 16000 рублей. То есть Аристотелю Фиораванти хватило бы на 150 лет. А пятерым таким как он – на 30 лет.
Семен Толбузин рассказывал об этом человеке были-небылицы. Мол, позвал однажды Аристотель его к себе в гости и показал ему чудо рукотворное. Слуга хозяина дома принес медное блюдо на четырех яблоках, тоже медных и блестящечищенных. На блюде стоял кувшин, похожий на умывальник. Аристотель открывал краник, а из него то вода чистая, колодезная, лилась, то вино, а то и самый настоящий мед – пей, чего хочется душе твоей. Русские-то люди поначалу не верили рассказам Толбузина, они же издревле ни словам, ни глазам своим не верили, только рукам верили, пока руками не потрогают эти яблоки, с блюдом, с кувшином, пока сами краник не откроют, да водицы или вина, а хоть и меду не испробуют самолично – ни за что на свете не поверят!
Но когда Аристотель (по некоторым данным его звали Муролем) приступил к делу, то даже самые отъявленные неверующие поверили, что этот человек может и кувшин с разными хитростями придумать.
Муроль-Аристотель работал неспеша. Тщательно осмотрел он развалины храма, похвалил каменщиков за гладкость кладки, по примеру псковских мастеров поругал известь, очень «неклеевитую», да и камень, рыхловатый для такого важного дела. В общем, пожурил он, мягко говоря, русских мастеров, а затем принялся крушить ими возведенные и чудом уцелевшие от «странного землетрясения» стены.
Поставил Аристотель-Муроль около одной стены высокий из трех сосновых бревен треножник, повесил на него на канатах дубовую дубину с носом, окованным железом, привязал с другой стороны веревки прочные, и, с их помощью раскачивая дубовую толстую дубину, стали рабочие крушить стены. Эка невидадь! За 25-30 веков до рождения Аристотеля-Муроля такими баранами пользовались и греки, и римляне, и китайцы, и другие народы. И ордынцы при взятии многих русских городов использовали бараны. Это русские люди должны были помнить. Забыли напрочь. Ходили они на стройку как на концерт.
Аристотель уже в начале июня начал копать траншеи под основание храма, после чего соорудил кирпичный заводик неподалеку от Андроникова монастыря. Русские мастера старательно запоминали секреты и новинки итальянского мастера, и дело быстро продвигалось вперед. Он научил их работать с кирпичом, показал, как делается раствор извести, который, если вечером его замесишь, то утром он тверже камня станет.
Обо всех тонкостях и хитростях этого гения говорить надо в других книгах, но почему так отстали русские от своих европейских соседей?! Почему, хоть не погасла свеча, да нить знаний, навыков мастерства прервалась? Почему? Потому что Орда мешала русскому народу жить. Она ворвалась на Русь великим ураганом, смела все подчистую, увела в плен всех мастеров. Ну это бы ладно, подобные ураганы народы не убивают. Но затем она на двести с лишним лет нависла густым смогом над Восточной Европой, погрязшей к тому же в распре, а затем – избиваемой то и дело чумой. А вот в такой ситуации выжить, сохранив в себе свое лучшее – национальный дух, удавалось далеко не всем народам, оказавшимся в подобном несчастном положении. Русские люди сохранили свое русское, и об этом говорить лишний раз не лишне, хотя бы потому, что нет-нет да и появляются разные теории о благотворном влиянии «ордынского присутствия» в Восточной Европе, о великой пользе этой самой дани, которая – не нашествие Батыя, а именно дань! – чуть было не превратила русский народ в стадо покорных овец. Ордынская дань лишила людей (от черни до великих князей) того жизненного стимула, который так нужен любому из рода человеческого. Она мешала мыслить творчески, всеохватно. Она не позволяла думать о будущем, творить это будущее.
Гнусное и античеловечное состояние – данная зависимость, отбросило русский народ в начало XI века, когда он, увидев красоту православных храмов, очарованный ею, стал строить в городах своих и селениях неземную красоту. Спустя четыре с половиной века он все начинал сначала, с барана, разбивающего стены его, народа, ошибок. Это – тяжелый труд: начинать сначала.
Иван III Васильевич и митрополит Филипп, как когда-то Калита и Петр, очень вовремя поняли, что «волну уныния и страха» можно сбить радостью творчества, созидательным трудом. Они прекрасно распорядились имеющимися у них средствами, не жалели деньги на зарубежных мастеров. Вместе с Успенским величественным собором росла радость и гордость людей, которые готовились к важнейшему событию – к освобождению от ордынской зависимости.
Впрочем, великий князь деньги в Орду давно не возил и не собирался делать этого.
С приездом царевны Софии Русь, как это не печально было для папы Римского Павла II, осталась православной, восприняв у Византийской империи многое, в том числе и государственную символику. Например, двуглавый орел, герб Восточной Римской империи, стал гербом Русского государства. А Иван Васильевич, как говорит Н. М. Карамзин, стал первым русским самодержцем, укрепляя единовластие во дворце, в стране.
В 1475 году он начал поход на Новгород, на сей раз мирный. Он воспользовался древним правом княжеского суда, приехал в город, объявил о цели своего визита, и к нему тут же потянулись жалобщики, которые, как этого и стоило ожидать, предъявили обвинения на тех, кто являлся организатором прошлой кровавой смуты. В суде, скорее для формы, участвовали посадники, представлявшие народ Господина Великого Новгорода, но рядил суд один человек: великий князь всея Руси. Он вынес строгий приговор. Шестеро человек были арестованы и вскоре отправлены в Муром и Коломну, в темницы. Все попытки смягчить приговор грозного повелителя успехом не увенчались. Других обвиненных Иван III отпустил на поруки, взяв с них в пользу истцов, а также в государственную казну по полторы тысячи рублей.
Затем великий князь знатно попировал, не отказываясь от многочисленных подношений и подарков, и вернулся в Москву. Вслед за ним явились в Кремль послы из Новгорода с богатыми подарками и просьбой смягчить приговор. Иван подарки принял, просьбу не выполнил. В Москву, нарушая древний закон о том, что все суды новгородцев должны происходить в городе, стали прибывать другие истцы. Иван III внимательнл выслушивал их и отправлял своих московских слуг за ответчиками, что являлось грубейшим нарушением прав Господина Великого Новгорода.