Богдан послушался доброго совета умирающего отца. Иван III Васильевич проявил исключительную прозорливость, не дав послам папы Римского втянуть себя в активную антиосманскую политику. Об этом почему-то редко говорят, вспоминая плюсы и минусы жизненных итогов Ивана III Васильевича. Но «великий координатор» до последних дней своей бурной жизни не терял чувства меры, очень важного качества для крупных государственников. Правда, в постоянных заботах и тревогах он чуть было не упустил… женитьбу сына Василия!
Престолонаследнику было уже двадцать пять лет, уже великий князь стал чувствовать себя неважно, а достойной невесты Василию найти не удавалось: в 1503 году сорвалось сватовство будущего государя всея Руси и принцессы Датской Елизаветы. Как ни обидно было отцу, он, понимая, что жить ему осталось недолго, согласился женить Василия на соотечественнице.
Согласно легенде, в хоромы великого князя свезли со всей земли Русской 1500 благородных девиц, одна другой краше. Тысяча пятьсот невест! У любого жениха глаза бы разбежались. Все – знатных родов, все, на вид милые, добрые, все очень замуж хотят. Поди-ка выбери из них единственную, чтобы и уму, и сердцу радость от нее была, чтобы крепких детей рожала она, да сыновей – обязательно, чтобы мужа во всех его делах поддерживала, да не перечила ему, не мешала повелевать государством огромным. Выбирал Василий жену себе недолго, увидел красавицу Соломонию, дочь совсем незнатного Юрия Константиновича Сабурова, потомка Мурзы Чета, огорошил всех знатных бояр да князей. Но царское слово – закон. Дворянин Сабуров обрадовался этой неожиданной, прямо-таки сказочной удаче, но не на счастливой свадебной ноте закончилась жизнь Ивана III Васильевича.
Во время свадьбы, в день веселия, великому князю доложили о том, что Магмет-Аминь, хан Казанский, присягнувший Москве, убил посла великокняжеского, русских купцов, их жен, детей, стариков-родителей, проживавших в Казани, разграбил все имущество, роздал его своим подданным и сколотил из них крепкое войско в 60 тысяч человек. Действуя решительно и азартно, хан осадил Нижний Новгород. Ситуация для осажденных была очень опасной. В городе, в темнице, томились триста литовцев, прекрасных стрелков, попавших в плен во время последней войны между Иваном III и Александром. Воевода Нижнего на свой страх и риск, без одобрения Москвы, выпустил пленников из темницы и сказал, что если с их помощью он одержит победу над казанцами и их союзниками ногайцами, то всех до единого литовцев он, Хабар Симский, отпустит на родину. Литовцы приняли условие, взяли ружья и вышли на огневой рубеж.
Казанцы приготовились к штурму. Руководил ими хоть и молодой, но опытный шурин хана. Литовцы, выждав момент, повели прицельную стрельбу по бегущим к стенам казанцам. Первым же залпом был убит военачальник штурмующих крепость. Увидев полководца мертвым, они стушевались. Раздался второй, а затем и третий залп, и ряды атакующих дрогнули. Магмет-Аминь снял осаду. Деморализованное войско с позором бежало от стен города.
Воевода Хабар Симский выполнил обещание. Литовцы со славой и с большой наградой за воинский подвиг отправились на родину. Иван III послал на казанского хана стотысячное войско, но Магмет-Аминю удалось без потерь уйти от жестокой расправы. А вскоре после этого болезнь свалила с ног великого князя всея Руси, и 27 октября 1505 года Иван III Васильевич скончался.
В целом положительная, а в некоторых эпизодах даже восторженная оценка деятельности этого государственного деятеля на страницах данного рассказа не является единственной и общепринятой. Скорее, наоборот, разные историки характеризуют Ивана III Васильевича и подытоживают его дела совершенно по-разному, диаметрально противоположно.
Одним из важнейших итогов деятельности Ивана III Васильевича стал Судебник 1497 года, свод законов нового Русского государства. До этого, начиная с XIII века, на Руси рядили суды по Кормчим книгам, представлявшим собой сборники церковных и светских законов, источниками которых являлись болгарские и сербские переводы византийских Номоканонов, а также Русская правда, княжеские уставы и так далее. Коренное изменение государственной структуры, государственного строя потребовало изменения законов, ориентации их под новые условия жизни.
В 1491 году Иван III выдал дьяку Владимиру Гуляеву собственное Уложение, «писанное весьма ясно и основательно», и повелел проработать, где нужно исправить Кормчие книги, все древние законы. Через шесть лет Судебник был готов.
«Главным судиею был великий князь с детьми своими: но он давал сие право боярам, окольничим, наместникам, так называемым волостелям и поместным детям боярским, которые, однако ж, не могли судить без старосты, дворского и лучших людей, избираемых гражданами. Судьям воспрещалось всякое пристрастие, лихоимство; но осужденный платил им и дьякам их десятую долю иска сверх пошлины за печать, за бумагу, за труд»[90].
Надо признать, что кажущиеся на рубеже XX–XXI веков «варварскими» некоторые пункты Судебника 1497 года вполне соответствовали духу той эпохи. На Руси, например, по вновь принятому закону «все решалось единоборством». То есть истец и ответчик выходили на бой и «острым железом» определяли виновность того или другого. А, скажем, в Южной Азии в XVI–XVII веках лакмусовой бумажкой, выявлявшей преступника, служили… пятки обвиняемого. При всем честном народе он, предварительно попарив пятки в горячей воде, чтобы стали они мягче, чувствительнее, бросался на беговую дорожку, густо усыпанную раскаленными углями. Если ему удавалось пробежать несколько десятков метров по огненной дорожке и не упасть, то он, еще не очень счастливый, подходил к судьям и показывал им свои ступни, распаренные и обожженные огнем. Вина преступника устанавливалась моментально: у большинства огненных спринтеров на ступнях появлялияь кровавые волдыри. Подобные методы судопроизводства практиковались в те же века во многих точках земного шара. Иван III, приняв закон о единоборстве как о самом надежном средстве определить виновного, развивал и поощрял в народе культ силы, а не жестокость и толстокожесть пяток. Большая разница. Стране нужны были сильные, ловкие воины. Она только-только начала свой путь в большой истории, она обязана была не защищать сильных, иначе они быстро превратились бы в слабых, но создать условия для размножения сильных. Судебные поединки содействовали этой благородной цели.
Очень уж мягкотелые люди обвиняют Ивана III, да и других русских царей, императоров, в том, что они не отменили телесные наказания. Иван III в Судебнике 1497 года ввел этот метод воспитания преступников. По степени жестокости кнутотерапия мало чем отличалась от других «цивилизованных» способов наказания. В Европе, например, в те века ярко пылали костры инквизиции, на Индостане палачами служили хорошо натренированные слоны, подбрасывающие приговоренных высоко вверх, а затем нанизывающие их на острые толстые бивни. Средневековое человечество понимало гуманность несколько иначе, чем в более поздние века. Но Иван III и в этом оставался великим патриотом.
Однажды он стал свидетелем страшного для русского человека поединка. Жил в те годы в Москве прекрасный боец. Никто не мог его одолеть. Схватился он на поле брани с литовским поединщиком. Русский-то силушкой и ловкостью намного превосходил соперника, но литовец был хитер и знал неизвестные на Руси приемы военного единоборства. Да, в стародавние времена, еще до прихода в Восточную Европу варягов, здесь были великие мастера этого дела. О них ходили легенды далеко за пределами Восточной Европы. Еще в VI веке нашей эры разведчиков-славян охотно нанимали в войска Велизарий и Нарзес, знаменитые византийские полководцы. Куда все делось?! Кольчуга варягов отучила славян, соверщавших подвиги похлеще, чем современные ниндзя, воевать тем, что дает им в руки природа. Литовец исхитрился, провел один прием, другой, русский боец, из Москвы родом, запутался, потерял бдительность и получил смертельный удар в висок.
Тут Иван III Васильевич разволновался не на шутку. Наших бьют! Разве это мыслимо?! Надо что-то делать. И очень срочно. Пока на поединках не полегли все русские богатыри. Времени на обдумывание ситуации у великого князя, к сожалению, не было. А то бы он открыл в каком-нибудь монастыре школу военного искусства, дал бы приказ русским богатырям в совершенстве овладеть всеми хитростями и подлостями искусства военного единоборства, но… в этот раз он так сказал: не нужны нам судные поединки между русскими и чужеземцами, без них разберемся, кто прав, а кто виноват. И баста. Хороший пример монаршего патриотизма продемонстрировал Иван Васильевич.
Василий III Иванович (1479–1533)
Иван III Васильевич в конце жизни «заблудился в двух соснах», да так и не выбрался из этой непролазной чащи, оставил сыновьям одну из важнейших задач для любого государства: задачу передачи власти. Умирая, он призвал к себе внука Дмитрия и, как написано в труде Герберштейна, сказал: «Я согрешил перед Богом и пред тобою, заключив тебя и лишив законного наследия. Прости мне сию жестокость. Ты свободен, иди и пользуйся своим правом!».
Сейчас, спустя почти пять столетий, проверить достоверность этого разговора трудно, но поверить в его реальность – еще труднее! Иван III, если болезнь не лишила самодержца всея Руси здравого смысла, должен был знать, что сын Василий, который являлся соправителем отца в последние три года, имел во дворце много преданных слуг, готовых исполнить любой приказ сына Софии. Разве справедливо поступил дед, признавший свой грех и отправивший внука «пользоваться своим правом», не объявив об этом во всеуслышание?!
Дмитрий, совсем еще юный и кроткий, простил деду его грех, нежно простился с умирающим и… оказался в руках слуг своего дяди, который повелел препроводить племянника (законного престолонаследника с точки зрения той схемы передачи власти, о которой мечтал еще митрополит Алексий!) в темницу. Если поверить в правдивость описанной чужеземцем сцены, то Василий III Иванович предстает пред потомками как обыкновенный узурпатор власти. Историки, называя «царствование Василия продолжением Иванова» и описывая в подробностях успехи и неудачи правления этого самодержца, как-то вскользь, словно бы с неохотой, повествуют о тех событиях в судьбе сына Софии Палеолог, которые так или иначе связаны с упомянутой выше не решенной Иваном III задачей.