В Дмитрове, в Песношском Николаевском монастыре, царь посетил бывшего коломенского епископа Вассиана. Во времена правления Василия III он пользовался огромным авторитетом у великого князя, имел большое влияние, большую власть. Боярам такой человек понравиться не мог. Они лишили его сана и сослали в монастырь. Не только влияние и политический вес Вассиана пугали бояр, но его образ мышления. Находясь в «системе ценностей» страны Рюриковичей, бояре не могли признать и не признавали самодержавие. Вассиан же стоял именно на этой системе государственной власти, понимая, что время удельщины прошло, что прошло время Ивана III с его национальным государством, в некоторой степени схожим с западными королевствами, что Восточно-Европейское русское государство устремилось на быстрых скоростях к империи.
Иван IV по молодости лет не знал и не мог знать этого. Его разговоры со священнослужителями остались за пределами исторической науки. Кроме одного разговора. С Вассианом. Царь спросил у старца, как править страной? Бывший коломенский епископ сказал ему: «Если хочешь быть истинным самодержцем, то не имей советников мудрее себя; держись правила, что ты должен учить, а не учиться – повелевать, а не слушаться. Тогда будешь тверд на царстве и грозою вельмож. Советник мудрейши государя неминуемо овладеет им».
Эти слова Иван IV Васильевич услышал впервые в 1553 году, и, надо думать, они не только глубоко врезались в память, но и частенько требовали от царя соответствующих действий, решительных мер. Я – царь! А вы – мои подданные! Но Иван IV не спешил, понимая свою беспомощность, неопытность в государственных делах. Он ждал, набирался ума, учился всему, что необходимо для крупного государственника, многому так и не научился (отсюда – его провалы в Ливонской войне, в хозяйственных делах), но помнил слова Вассиана постоянно. Он мечтал стать полновластным самодержцем многонациональной державы, не понимая даже, что страна Московия сделала лишь первые шаги к такой державе, что находится она, если сравнивать ее с Римской империей, на уровне 146 года, когда закончились Пунические войны, когда была одержана победа над Ахейским союзом и был разрушен Коринф, его столица. Римская держава, став по сути своей, как говорилось выше, империей уже в середине II века до нашей эры, еще около ста пятидесяти лет «привыкала» в муках гражданских войн к новой своей политической одежде. Подобных примеров в истории мировых империй немало. Страна Московия просто обязана была пройти через свои гражданские войны, смуты, через жестокую бескомпромиссную борьбу. Она закончится не скоро, через сто пятьдесят лет после разговора Вассиана и Ивана IV Васильевича, состоявшегося в Песношском Николаевском монастыре.
Многие добролюбивые историки ругают бывшего коломенского епископа за то, что он напитал душу юноши-царя ядом. Нет. Знаменитый старец меньше всего повинен в бесчеловечных проделках Ивана Грозного.
Рассказ об опричнине нельзя начинать без еще одного вводного слова! Оно необходимо не для того, чтобы миловать или казнить, но чтобы глубже вникнуть в ту беду, которая низринулась на страну Московию с небес, грохотала несколько лет ударами копыт опричниных коней, визжала диким голосом откормленных в Александрове самцов, выла тихонько голосом обреченных… Практически все человечество, оценивая опричнину, делится на два лагеря: одни считают, что злодейская мера оправдана сложившейся ситуацией, другие ругают изверга-царя и всех его подручных. И мало кто задает себе вопрос: откуда же явилась в Восточную Европу эта напасть?
Этот вирус неутолимой кровожадной злобы налетает на человечество с необратимой периодичностью. На рубеже XV–XVI веков он в очередной раз расшевелил звериные инстинкты в душах людей, обитавших в самых разных точках земного шара. Появившиеся в бассейне Карибского моря испанцы, по свидетельству испанского же монаха Бартоломео де Лас Касаса, уничтожили за два-три года практически все местное население, что-то около 3 миллионов человек. Опомнившись, конкистадоры собрали с многочисленных островов оставшихся в живых аборигенов (всего 300 человек!) и поселили их на небольшом острове… Чуть позже на западном побережье Южной Америки, в стране инков, незаконнорожденный полукровка Атауальпа, совершив переворот и захватив власть, сгубил весь род инков, почти всех полукровок, а также тех, кто прислуживал инкам во дворцах. Государство инков к тому времени стало империей. Император Атауальпа правил, однако, недолго. Страну, резко ослабленную погромом незаконнорожденного, захватили европейцы. В 1526-1527 годах потомок Тамерлана Бабур прошел с огнем и мечом из Средней Азии в Индию, основал империю Великих Моголов. Человеком он был талантливым. Его лирическая поэзия вошла в золотой фонд мировой литературы. Но и он приказывал резать, вешать, убивать непокорных. Прекрасная империя Великих Моголов рождалась на крови далеко от родины Бабура, где у него был небольшой удел. В 1572 году в ночь на 24 августа в Париже католики вырезали несколько десятков тысяч гугенотов! Об изощренных пытках XVI–XVII веков в самых разных точках планеты написано много… В конце XVI века на Дальнем Востоке «заговорили» маньчжуры. Вскоре они набросятся на Китай, погрязший в гражданских войнах. В начале XVII века в Османской империи расплодились разбойники. Они ради наживы вытворяли с несчастными жертвами такое, чему позавидовали бы мастера пыток всех времен и народов. Восточный сосед Османской империи, Иран, в те же годы нападал на Армению, захватывая пленных селениями и городами, перегонял армян в Иран, как табуны лошадей. Работорговля в XVI–XVII веках процветала в Азии, Европе, на севере Африки. Торговали людьми все, кому не лень. Человек был меновой монетой. Да и костры инквизиции, полыхавшие в странах Западной Европы в те века, являются яркой характеристикой описываемой эпохи.
Неизвестно, почему эпидемия злобы разбушевалась на огромных пространствах планеты, почему человек перестал уважать себе подобного, ценить себе подобного. Может быть, в том повинна чума, которая, появившись в середине XIV века, волнами накатывалась на людской род в последующие 150-200 лет, осуществляя страшный по дикости естественный отбор, приучая человека к массовым смертям, к убийству целых городов, районов, обесценивая человека. Может быть, что-то другое подготовило почву для резкого размножения вируса злобы, но Иван IV Васильевич (Грозный) был не одинок в своих зверствах, да и, если говорить начистоту, далеко не первое место занимает он в ряду государственных деятелей своей эпохи и других времен по этому античеловеческому показателю. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить китайского политика Цинь Шихуанди, который, создавая империю, уничтожил бесценную гуманитарную литературу и приказал закопать живьем 460 ученых; а также дюка Нормандии Вильгельма Завоевателя, сокрушившего Альбион и сгубившего на туманном острове сотни тысяч местных жителей.
После смерти Анастасии царь будто бы сорвался с цепи. Первой жертвой его стали Сильвестр и Адашев. Их обвинили в том, что они будто бы извели злыми чарами жену Ивана IV. Он легко поверил злому навету. Ему не нужно было советника умнее его. Сильвестр через митрополита Макария просил царя разрешения явиться в Москву и на суде доказать свою невиновность. Иван IV боялся Сильвестра, вспоминая первый день знакомства, когда пришелец из Новгорода потряс юного самодержца силой своего духа. Не зря некоторые историки говорят о «злых чарах» Сильвестра. Вполне возможно, что он обладал сильнейшим даром внушения, даром экстрасенса. Царь не раз испытывал на себе эту завораживающую силу. Он легко согласился с теми (новыми своими) друзьями, которые были против приезда в Москву Сильвестра. На соборе, специально созванном по этому поводу, приговорили его к ссылке в Соловки.
Затем последовал удар по Адашеву, его отправили в Дерпт, заключили под стражу. Вскоре Алексей Адашев скончался от горячки.
Начались расправы над сторонниками и единомышленниками Сильвестра, Адашева и Курбского. Но опричнины еще не было. Для нее не хватало чего-то важного. После смерти Анастасии царь стал вести откровенно разнузданную жизнь. Все последующие женитьбы не изменили его. Окружение (он ведь сам набирал себе друзей!) этому очень радовалось. Иван IV Васильевич превращался в озленного зверя. Казалось, пора, пора было объявить опричнину. Но! Опричнину объявил – и это обстоятельство многие историки и политологи упускают, каждый по своим причинам, из вида! – не царь-зверь, желая покуражиться над жертвами перед тем, как их либо придушить, как сытый кот несчастную мышку, либо сожрать, как голодный зимний волк попавшую ему на зуб зверушку, а крупнейший и очень рисковый государственный деятель, на беду свою понявший, что время Рюриковичей кончилось, что новому государству (то есть созревающей в недрах страны Рюриковичей империи) Рюриковичи не нужны, они бесполезны, они опасны для него, они являются тяжкими, неподъемными веригами для бегущей в новое время Московской державы. Не сумасбродство или бесчеловечность стали причиной опричнины, но фатальная необходимость сокрушить, пусть даже физически, государственный порядок, созданный Рюриковичами.
Об этом говорит в своих лекциях С. Ф. Платонов.
«В полемике Грозного с Курбским вскрывался истинный характер «избранной рады», которая, очевидно, служила орудием не бюрократически-боярской, а удельно-княжеской политики, и делала ограничения царствующей власти не в пользу учреждений (думы), а в пользу известной общественной среды (княжат)…
Такой характер оппозиции привел Грозного к решимости уничтожить радикальными мерами значение княжат, пожалуй, даже и совсем их погубить. Совокупность этих мер, направленных на родовую аристократию, называется опричниной. Суть опричнины состояла в том, что Грозный применил к территории старых удельных княжеств, где находились вотчины служилых князей-бояр, тот порядок, какой обыкновенно применялся Москвой в завоеванных землях. И отец, и дед Грозного, следуя московской правительственной традиции, при покорении Новгорода, Пскова и иных мест выводили оттуда наиболее видных и для Москвы опасных людей в свои внутренние области, а в завоеванный край посылали поселенцев из коренных московских мест… Лишаемый местной руководящей среды завоеванный край немедля получал такую же среду из Москвы и начинал вместе с ней тяготеть к общему центру – Москве. То, что удавалось с врагом внешним, Грозный задумал испытать с врагом внутренним. Он решил вывести из удельных наследных вотчин их владельцев – княжат – и поселить их в отдаленных от их прежней оседлости местах, там, где не было удельных воспоминаний и удобных для оппозиции условий, на место же выселенной знати он селил служебную мелкоту на мелкопоместных участках, образованных из старых больших вотчин. Исполнение этого плана Грозный обставил такими подробностями, которые возбудили недоумение современников»