В конце семидесятых годов у русских начались неприятности в Прибалтике, и Кучум отправил царевича Алея в Пермский край. Он постоянно готов был нанести удар по русским владениям, он даже не догадывался о том, что Белый Царь в столь сложный для него момент рискнет снарядить войско и отправит его в Сибирь. Но восточной проблемой Иван IV занимался постоянно. Еще в 1567 году по его приказу два атамана, Иван Петров и Бурнаш Ялычев, прошли с дружественным визитом в Китай и описали земли от Байкала до Корейского полуострова. Русских манила Сибирь, в те десятилетия слабая в военном отношении и богатейшая ресурсами. И в этой связи нужно признать, что слишком пристальное внимание, уделяемое Иваном Грозным Ливонской войне, его неуемное желание вернуть стране западные области, было, мягко говоря, преждевременным.
Древние китайцы говорили: «Вода течет туда, где ниже…». Военно слабая Сибирь с ее необъятными богатствами и возможностью относительно мирными способами осваивать их, являлась именно той низиной, куда, хотел того Иван Грозный или нет, устремился энергетический поток формирующейся империи.
На западных границах страны Московии ситуация была прямо противоположной. Союз Литвы и Польши резко увеличил военные возможности Речи Посполитой, поддерживаемой католической церковью, сильными государствами Центральной и Западной Европы. Во второй половине XVI века стала усиливаться Швеция. Русские войска одерживали над ней победы, но это лишь раздражало молодого зверя, всегда готового к прыжку. Странное поведение крымских ханов, в любую минуту способных переметнуться на сторону Речи Посполитой, отрицательно отражалось на балансе сил в данном регионе для Русского государства… Воевать до победного конца с могучими соперниками на западных и северо-западных границах стране Московии было рановато. История «поправила» яростное желание Ивана IV Грозного выиграть, причем обязательно с большим преимуществом, Ливонскую войну. Здесь нужно было, вспомнив Эпикура, довольствоваться малым. Русский царь по своей натуре не мог стать эпикурейцем. В результате жизнь вынудила его довольствоваться ничем. Но в делах восточных история проявила завидную благосклонность по отношению к русским, которые еще после Стефана Батория, а также в последующие годы стали упрямо диффундировать в долины Камы и Двины. Иван IV Грозный поддерживал это, надо подчеркнуть, невоенное проникновение русскоязычного элемента на восток, на северо-восток. Среди «всельников», селившихся в этих богатых краях, был и купец Аникин; согласно легендам, он первый стал торговать с зауральскими жителями. Происходил он, опять же, если верить легендам, от ордынца Спиридона. Однажды его схватили татары и за какую-то провинность пытали несчастного тяжкой пыткой, застрогав беднягу насмерть. Его потомки стали носить фамилию Строгановых, столь известную в России и в Москве.
Царь обратил внимание на братьев Якова и Григория Строгановых, деятельных и удачливых, в 1558 году, призвал их к себе и после разговора с ними, дал им жалованные грамоты на громадные территории Пермской земли, разрешив купцам осваивать богатый край, возводить здесь крепости и опорные пункты, строить селения, открывать соляные варницы, предприятия по рудному делу.
Строгановы взялись за дело, переманивая в свои владения «бродяг и бездомников». Вскоре братьям понадобились воины, способные защитить их людей, их труд от набегов кучумовских отрядов. Строгановы, не надеясь на царские полки и дружины, заручившись поддержкой Ивана IV Грозного, обратились к волжским атаманам, Ермаку Тимофееву, Ивану Кольцу и другим. Их шайки наносили большой вред государству. Иной раз дело доходило до того, что царь посылал на Волгу и Дон, где буйствовали казаки, крупные карательные отряды, а Ивана Кольцо он за его «подвиги» приговорил к смерти.
Строгановы в своем письме к атаманам обещали им и их казакам не только милость царя, но и возможность разбогатеть и прославиться ратным трудом.
Суровый царь и в этом вопросе (с подачи Строгановых, разумеется) проявил завидное благоразумие, предоставив буйным казачкам возможность влиться в жизнь страны, проявить себя и свои способности (в данном случае – воинские), как говорится, во благо Родины. Этот ход еще раз говорит о том, что Грозный в своей внутренней политике пытался опираться на те слои населения, которыми гордые Рюриковичи пренебрегали, если не сказать больше. А ведь казачки появились на больших торговых дорогах не сами по себе. Сами по себе даже грибы не растут – им почва нужна соответствующая да дожди теплые вперемежку с солнцем. Иван Грозный относился к атаманам как к врагам отечества, посылал на казачков крупные отряды, в частности, в 1577 году стольник Мурашкин осуществил карательную экспедицию на Волгу. Но просьбу Строгановых он исполнил, разрешив им набирать в свои дружины казаков.
Прочитав послание братьев, атаманы решили круто изменить судьбу и приняли приглашение знаменитых купцов, явились к ним с отрядом в 540 человек. Какая малость! – может воскликнуть читатель, вспомнив приведенную выше фразу Н. М. Карамзина, в которой он говорит о том, что у Грозного было на счету около 300 тысяч воинов, да не бродяг-убийц, а героев, неоднократно подвигами своими спасавших родину. Ну, во-первых, войско у русского царя было нерегулярным, во-вторых, у него и средств не хватало оплачивать сомнительные экспедиции и мероприятия, а в-третьих, – о чем уже говорилось, – эксперимент Строгановых с Ермаком сотоварищи мог в значительной степени разрядить «разбойное напряжение» на торговых дорогах страны.
В июле 1581 года отряд Ермака разгромил Мурзу Бегулия, и, поверив в казаков, в их воинский талант, Строгановы снарядили 840 человек во главе с Ермаком для похода в Сибирь, в ханство Кучума.
О том знаменитом походе написано много книг, много песен сложено, и поют их благодарные потомки по сей день. Три года шла неравная борьба отряда Ермака с войском Кучума, Маметкула, Карачи. Много побед одержали казаки, но, не поддержанные центральной властью, они не могли справиться с многочисленными врагами да на чужой территории в одиночку. Отряд Ермака таял. Продолжая борьбу, Кучум заманил Ермака в ловушку, напал ночью на его совсем крохотный отряд. Ермак погиб.
Но дело он сделал для страны Московии великое: он сокрушил Сибирское ханство, развеял над таежными просторами силу хана Кучума и, главное, веру его подданных в свои силы. Это было приговором одному из последних осколков некогда могучей Орды.
Казаки Ермака «прорубили ворота» в богатейшую страну Сибирь. Местные племена, несмотря на громадную разницу в культуре, истории, обычаях и так далее, были чем-то удивительно похожи на русских людей. Может быть, потому что и те, и другие – трудяги-«лесовики»: как русского человека, так и сибиряка невозможно представить себе оторванными от леса.
Неизвестно, как бы наградил Иван IV Грозный героев того беспримерного по сложности похода и Ермака, не случись с атаманом беда неминучая, но сибирские богатства (мех, дерево, мед, ягода, другие дары леса, могучих рек) укрепляли казну и в значительной степени влияли на все дела русского государства. Сибирь явилась тем самым рычагом, который, опираясь на Югорский камень, как точку опоры, стал медленно поднимать страну Московию над Евразией.
Зимой 1584 года к Земле явилась комета. Иван IV, увидав ее с Красного крыльца, сказал гордо и грустно: «Вот знамение моей смерти». До этого момента он упорно боролся с болезнью, с общей усталостью, все чаще давившей на плечи. Его организм, измотанный громадными перегрузками, постоянным нервным напряжением, адскими сценами пыток и убийств, сладострастными оргиями, обилием огня и крови, уже давно отработал свое. Но неутолимая воля Грозного еще заставлялаа его работать. Тупое, бессмысленное убийство сына подорвало эту могучую силу. Царь угасал на глазах, но сопротивлялся, не верил в близкую смерть, мечтал… жениться (в восьмой раз!) на племяннице английской королевы, несмотря на то, что очередная его жена родила ему сына Дмитрия. Он верил в чудо. Но вместо чуда явилась на земные небеса комета, и царь резко сдал.
Не доверяя никому, даже Богу, Иван IV Васильевич призвал в Москву волхвов из глухих русских селений и из Лапландии, поселил их, числом 60, в столице и ежедневно посылал к ним Бельского, которому языческие знатоки комментировали поведение земной гостьи. Видимо, ничего хорошего для Грозного они не говорили, и царь вдруг опасно заболел: тело его стало пухнуть, гнить изнутри, источая отвратительный запах разложения.
Смерть надвигалась быстро. Комета не улетала. Волхвы не радовали. На вопрос о том, когда он умрет, они ответили единогласно: вечером 18 марта. Иван IV, узнав об этом, приказал им молчать, чтобы не тревожить московский люд, а заодно уведомил их о том, что если они обманулись в своих расчетах, то их всех сожгут на костре.
Щестьдесят волхвов, царские слуги, бояре, приближенные к дурно пахнущему телу, сам Иван Грозный с волнением ожидали этот день. Семнадцатого марта царю стало лучше. Он тут же забыл о думах, истомивших его в последние недели. Он быстро превращался в самого себя. На следующий день он сказал Бельскому: «Объяви волхвам, что я не забыл про казнь. Костер ждет их». Волхвы на это спокойно ответили: «Еще не вечер. Солнце еще не зашло». Уговор есть уговор. Зайдет солнце, и заполыхает костер.
Царю приготовили теплую ванну. Он пролежал в ней три часа. Ему было хорошо. Все лучше становилось Ивану IV Васильевичу, и, видимо, в головушке его буйной рождались страшные мысли и планы. Шестьдесят волхвов-болтунов сгорят завтра прилюдно. Но останавливаться на этом никак нельзя. Надо всех волхвов изничтожить, дров в стране хватит. Впрочем, Грозный мог думать и о другом. Например, о племяннице английской королевы, о будущих ласках перегнившего, перестрадавшего, победившего болезнь пятидесятитрехлетнего монарха с недавно пережившей оспу, но победившей болезнь англичанкой.