Годунова они в дни получения жалования не ругали, а хвалили. Хвалили они его долго. Но что-то после гибели царевича Дмитрия с русским народом случилось для Годунова неожиданное, странное. Мудрый царедворец, тонкий знаток политических игр совершил какой-то грубый просчет в сложнейшей многоходовой комбинации, которая в конце концов привела Бориса к трону… и погубила дело всей его жизни. Впервые об этой ошибке он мог подумать уже после воцарения, после почти двухлетнего царствования, когда в конце 1600-го года в народе слух пошел: царевич Дмитрий жив. Это была убийственная для родоначальника новой династии весть (не о том, что Дмитрий якобы жив, а в том, что народ принял этот слух за правду!). Народ доверчив, но в меру. «Оживить» в его сознании последнего сына Ивана Грозного мог в том числе и тот просчет, о котором Борис Годунов долгое время не догадывался, уверенно играя партию своей жизни, а лучше сказать – уверенно проводя сеанс одновременной игры с очень серьезными соперниками, причем выигрывая почти у всех. Выигрывая с большим преимуществом. Выигрывая до конца 1600-го года, когда на всех досках, где игра еще продолжалась, вдруг случилось страшное, непонятное, и Борис стал медленно упускать инициативу, сдавать позиции, нервничать в жестоком цейтноте. Если бы у него было время на раздумья, он бы мог хотя бы попытаться отыскать ошибку, первопричину надвигающегося краха, но у Бориса Годунова времени не было. Оно появилось у хронистов и авторов «Жития…», у историков и писателей. Все они в поисках фактов и событий волей-неволей давали оценки тем или иным ходам правителя, а позже царя, отвечая на вопрос, который безответно волновал Годунова: где же была совершена стратегическая ошибка? Почему слух о Дмитрии живом с легкостью огня в засушливое лето разнесся по стране? Когда началось то, что погубило дело Бориса?
После смерти в декабре 1586 года короля польского и великого князя литовского Стефана Батория между Речью Посполитой и Русским государством началась долгая дипломатическая игра в выборы нового короля западного соседа страны Московии. Поляки еще в 1584 году, сразу после воцарения Федора Ивановича, знали со слов своего дипломата Сапеги, что представляет из себя русский монарх.
Польский дипломат, находившийся в год смерти Грозного в Москве, дождался указаний Батория вести по отношению к Федору жесткую наступательную политику, явился на прием к царю 22 июня. Цель у него была простая: востребовать от Федора возвращения отнятых русскими земель, установить границу, существовавшую во времена Витовта. Сапега увидел Федора на троне и несказанно удивился.
Русский царь, с виду совсем ребенок, с детской наивной улыбкой, бледный, с увлечением рассматривал скипетр и тихо что-то говорил при этом обескураженному послу.
«Хотя про него говорили, – напишет позднее Сапега, – что у него ума немного, но я увидел, как из собственного наблюдения, так и со слов других, что у него вовсе его нет!» Вот радость-то для всех недругов русских. Вот о чем могли мечтать они в счастливых снах: на Руси царь-дурачок!
Но радость та была преждевременной. Потому что рядом с троном стоял Годунов. В 1584 году Сапега не придал этому обстоятельству большого значения. Но в 1586 году, после смерти Батория, поляки уже знали, кто на Руси царь, а кто – вершитель всех дел.
Более того, к этому времени они, как и другие соседи Русского государства, догадывались о том, что в Москве грядут великие события, и Годунов в них будет играть главную роль.
Дипломатическая игра в выборы польского короля закончилась явно не в пользу Москвы. Королем Речи Посполитой в 1587 году стал Сигизмунд III Ваза, крупный государственный деятель своего времени. В 1592 году он займет и шведский престол, а в начале XVII в. станет одним из организаторов интервенции в страну Московию.
Так может быть, беды Годунова начались именно с осечкой на «польском дипломатическом фронте»? Нет, ошибок русские в той схватке не совершили, как и в других международных делах. Стараясь не ввергать страну в военные конфликты, Годунов, тем не менее, доказал в 1590 году, что он может в силу необходимости организовать и вывести на поля сражений крупные, боеспособные войска. В начале того года русские собрали трехсоттысячное войско на северо-западных границах, объявив войну шведам, разбойничавшим в Заонежье, в Олонецкой земле, в долинах Ладоги и Двины.
В той войне принимал участие царь Федор Иванович. Вместе с царицей он выехал из Москвы в Новгород, затем, оставив супругу в городе, сел на боевого коня… Сделал он это не по собственной воле. Для счастливой жизни ему вполне хватало Московского Кремля, походов с женой по московским и подмосковным монастырям, но Годунову царь нужен был в той войне, царь нужен был войску. Борис собрал огромные силы. Русские полки возглавляли: Федор Мстиславский, Дмитрий Хворостинин, сибирский царевич Маметкул, Ураз-Магмет Онданович Киргизский, известные в ратном деле воеводы. Руководить ими Борису было сложно из-за местничества, с которым боролись русские цари до него и будут бороться еще долгие десятилетия.
Федор Иванович, каким бы слабоумным его ни называли, удовлетворил просьбу правителя и, пока хватало у него сил, одним своим видом помогал Борису совладать с местническим упрямством знатных полководцев.
В той войне Россия одержала победу. Но – незначительную по своим последствиям. Шведы, не обладавшие столь громадными людскими ресурсами, достойно сражались против русских. Этот факт мог подсказать и Годунову, и воеводам, и царю многое. Уже в той войне русские могли почувствовать пока еще едва заметное отставание русских в вооружении. Они не почувствовали этого. Они надеялись на безграничные людские ресурсы, на огромные средства, с помощью которых всегда можно было собрать трехсоттысячное войско.
Никто из русских не обратил внимания на тот факт, что у шведов было людей гораздо меньше! Но они были лучше оснащены и организованы. Годунова нельзя винить в том, что триста тысяч русских воинов не смогли одержать в той войне полную победу, хотя он мог на нее рассчитывать. Но, помимо военных аспектов, мягко говоря, неудавшейся затеи, есть и еще одна, на первый взгляд, незначительная деталь, которая говорит о том, что даже в 1590-1591 годах положение правителя не было прочным и устойчивым.
Все иностранные министры и монархи той эпохи, принимая посланников Москвы, первым делом слышали от них следующее: «Борис Федорович Годунов есть начальник земли; она вся приказана ему от самодержца и так ныне устроена, что люди дивятся и радуются. Цветет и воинство, и купечество, и народ. Грады украшаются каменными зданиями без налогов, без работы невольной, от царских избытков, с богатою, платою, за труд и художество. Земледельцы живут во льготе, не зная даней. Везде правосудие свято: сильный не обидит слабого; бедный сирота идет смело к Борису Федоровичу жаловаться на его брата или племянника, и сей истинный вельможа обвиняет своих ближних даже без суда, ибо пристрастен к беззащитным и слабым!»
Казалось, такому авторитетнейшему человеку не стоило большого труда выиграть самому, без присутствия в войске царя, войну со шведами. Нет! Все оказалось гораздо сложнее. «Всесильный правитель» просил царя сесть на коня, гарцевать перед воинами, поднимая их боевой дух, а заодно тихим голосом укоряя воевод в непослушании Годунову! Ситуация анекдотичная. «Вань, я медведя поймал» – «Ну, так веди его сюда» – «А он меня не пускает»… «Я всесильный правитель при царе Федоре» – «Ну так правь воеводами!» – «А они меня не слушаются».
Не такой уж он был и всесильный, если не смог один справиться с войском. Приглашая царя поучаствовать в войне, он показал всему миру свою беспомощность не столько перед Рюриковичами, которых бил-бил – не добил еще Грозный, затем добивал – не добил сам Годунов, сколько перед обычаем. Физически уничтожив род Рюриковичей, оба эти государственных деятеля не смогли уничтожить местничество – древний обычай, прочно укоренившийся в сознании русского человека. Впрочем, не эта его ошибка (призывать на помощь блаженного царя и устраивать из войны спектакль с неизвестным финалом) явилась тем стратегическим просчетом, о котором идет речь.
Здесь была другая стратегическая ошибка: мудрый Годунов, блаженный Федор Иванович, сонм бояр, приближенных ко дворцу, неверно распорядились потоком богатств, поступающих из Сибири, Астрахани, Казани, других регионов, пошли по пути, чем-то напоминающем испанский путь с 1492 по 1700 годы. Этот путь не привел к «войне за российское наследство», но надо помнить, что начался он именно во времена правления и царствования Годунова, сделавшего для страны очень много… на средства Сибири.
В 1591 году греческое духовенство одобрило Соборной грамотой учреждение Московской патриархии. Как считает Карамзин, в этом важном деле особую роль сыграл Годунов, надеясь якобы на то, что избранный не без влияния Бориса Федоровича первый Московский патриарх Иов будет верным сподвижником и единомышленником, помощником правителя, уже возмечтавшего о царской власти.
Однажды, как говорят летописцы, он призвал к себе предсказателей и спросил их о своем будущем. Волхвы ответили, что его ждет трон, но затем они добавили, что царствовать он будет всего лишь семь лет. На это счастливый Годунов воскликнул: «Хотя бы семь дней, лишь бы царствовать!».
Трудно сказать, реальна эта сцена или вымышлена, но именно в ней заложена та трагическая ошибка, которую совершил Борис Федорович и которая часто остается за пределами размышлений историков.
Вся жизнь Годунова, начиная с того момента, когда он был приближен ко двору после свадьбы Ирины и Федора, была нацелена на трон. И в этом ничего плохого для соотечественников и ничего опасного для «соискателя» нет. Он честно и с полной отдачей отрабатывал свое желание, являясь гарантом мира в стране, уже вплотную приблизившейся к гражданской войне и смуте. Его нельзя винить даже в том, что, имея для этого некоторую возможность, он не смог направить потоки богатств в развитие экономики, не попытался даже, используя опыт Строгановых, дать подобным людям возможность работать с полной отдачей сил, строить промышленные предприятия, выводить страну из державы сельскохозяйственной в промышленную… Совсем недавно многие историки, сетуя на отставание России от стран Запада, обвиняли во всем так называемое татаро-монгольское иго. Но после 1586 года, когда в Москву ежегодно стали поступать из Сибири сотни тысяч шкурок драгоценнейшего меха, у правителей и царей появилась прекраснейшая возможность «догнать и перегнать» страны Западной Европы. Борис Годунов в силу самых разных, в том числе и объективных, не зависящих от него причин, об этом даже и не думал.