Он продолжал управлять государством уверенно и спокойно. Сделал много хорошего как во внешней, так и во внутренней политике.
В 1597 году Борис «подтвердил закон о прикреплении крестьян к земле», то есть отменил Юрьев день окончательно. В этом указе было объявлено о поимке бежавших из поместий в течение пяти лет. Те, кто не хотел быть пойманным, уходили на юг к вольным казакам. Прикрепление крестьян к земле явилось объективной необходимостью, оно улучшило положение служилых людей, являвшихся производителями материальных благ. Они нуждались в постоянной рабочей силе. Им трудно было работать с перекати-поле. Отмена Юрьева дня и последующее издание холопского закона очень не понравилось тем, кто превращался после полугода работы на хозяина в крепостного. Борис Годунов иного способа придержать людей в центральных районах страны не знал, как и любой другой политик. Но людей это не интересовало. Они не приняли душой отмену Юрьева дня, не изъявили никакого желания добровольно превращаться в холопов, в рабов. То там, то здесь начались волнения.
А 7 января 1598 года после недолгой, но тяжелой болезни умер царь Федор Иванович. Тихо умер, без хлопот. Уснул с блаженной своей улыбкой и не проснулся.
Борис Федорович Годунов (1552–1604)
Английский дипломат Джайлс Флетчер был послом в Москве в 1588-1589 годах. Еще живы были царевич Дмитрий, королевна Евдокия, внучка Владимира Андреевича Старицкого, еще не был ослеплен и сослан Семен Бекбулатович, еще сильны были некоторые представители рода Рюриковичей.
Вернувшись на родину, Д. Флетчер написал и издал в 1591 году (до гибели царевича Дмитрия!) книгу «О государстве Русском». В этом сочинении, в частности, сказано: «Младший брат царя (Федора Ивановича), дитя лет шести или семи, содержится в отдаленном месте от Москвы (т. е. в Угличе) под надзором матери и родственников Нагих. Но, как слышно, жизнь его находится в опасности от покушения тех, которые простирают свои виды на престол в случае бездетной смерти царя»[137].
Там же английский дипломат делает вывод о том, что «царский род в России, по-видимому, скоро пресечется со смертью особ, ныне живущих, и произойдет переворот в русском царстве».
Этот вывод, конечно же, не являлся плодом размышлений лишь одного английского дипломата. Наверняка многие способные трезво анализировать ситуацию подданные Федора Ивановича догадывались, куда тянется нить истории страны Рюриковичей. Предполагаемая Д. Флетчером смена династий в Русском государстве была, если так можно сказать, скрытой реальностью. Скрытой, потому что в Москве существовали и активно действовали люди, мечтавшие занять престол.
В этой борьбе, потаенной, коварной, Борис Годунов имел значительное изначальное преимущество на отметке 1584 года, когда Федор Иванович, взобравшись на неуютный для него престол, стал щедро раздавать милости, подарки, дары. Многих он осчастливил в те дни. Бориса Годунова он сделал страшно богатым человеком. Страшно – потому что богатство в руках таких людей может превратиться, и в руках Годунова оно превратилось, в мощный движитель не только личных амбиций и помыслов, но самой истории – в данном случае истории Русского государства.
По оценке того же Д. Флетчера Борис Годунов имел со своих владений, в основном дарованных ему царем, такой доход, который позволял ему выставлять в поле крупное войско. Имея такие средства, а также организаторский талант, правитель во время царствования Федора Ивановича скопил громадный политический капитал: средства, практически безграничные; верных людей, готовых за деньги делать все; опыт; связи; поддержку духовенства; международный авторитет; страх тех, кто иной раз вставал у него на пути…
Можно без преувеличения сказать, что более могущественного и влиятельного политического и государственного деятеля в Восточной Европе в 1598 году не было. Он просто обязан был занять престол. Но сделал это Борис Годунов не грубо, а изящно. Он вынудил просить его, уговаривать. Да не только бояр, но духовенство и народ. Об этом великолепном политическом спектакле написано много и красиво. Не стоит повторяться. Следует лишь напомнить о главном: в той Годунов одержал победу над боярами, пытавшимися ограничить самодержавие, установив над царем думский контроль, и потешил свою душу роскошным зрелищем.
После заседания Собора, на котором волю Годунова диктовал патриарх Иов, было назначено три дня молитв и поста. Три дня молились русские люди, отмаливали грехи свои, очищали себя постом. Очистились.
И двадцатого февраля патриарх Иов во главе выборных со всей русской земли людей (впрочем, преобладали на том Соборе москвичи) отправился из Кремля в Новодевичий монастырь, где молился гениальный сценарист, режиссер и дирижер. 474 человека вышли из Кремля, но с каждым шагом к торжественной процессии присоединялись люди, народ. Народ, как известно, зрелища любит. А тут, если верить летописцам, люди Годунова стращать стали доверчивых москвичей, пугать их: если не пойдете уговаривать Бориса на царство, то по два рубля пени сдерем с вас. Почему не пойдем – пойдем! Люди-то понимали, что если Годунова не поставят на царство, то и брать пени некому будет, разбегутся от него «верные люди». Но все равно шли. Почему? Потому что борьба? Нет, потому что спектакль.
Пришел народ к Годунову в Новодевичий монастырь. А тот сказал Иову: «Не буду я царствовать, не мое это дело». Патриарх вернулся к людям, объявил им решение Бориса и сказал, что назавтра надо принести к нему икону Богородицы. «А уж если он опять откажется, то отлучу его от церкви», – заявил решительно патриарх. Интрига-то какая! А вдруг и впрямь отлучит? Как тут не пойти на следующий день к Борису на поклон?
Двадцать первого февраля еще больше народу собралось, во всех московских церквах зазвонили колокола, и под звоны колокольные отправилась Москва в Новодевичий монастырь. Отлучать или не отлучать?
Поначалу казалось, что Бориса надо отлучать от церкви: опять заартачился Годунов! Уж и сестра его, сданная им в монастырь и в иночестве принявшая имя Александры, уговаривала брата, и патриарх грозился очень артистично отлучить непослушного от церкви, и народ давил из себя слезу на февральском морозце, а он все упирался, не хотел брать царство. Но вдруг устал от всего этого спектакля, сдался и согласился! Только не плачьте, не уговаривайте, не давите из себя слезы на морозе – буду царствовать!
И стал Борис Годунов царствовать. И делал он в первый год все для людей. «…Он освободил весь сельский народ от податей на один год, а равно и всех инородцев от платежей ясака. Всем торговым людям Борис дал право беспошлинной торговли на два года, служилым людям выдал одновременно годовое жалованье… Закрыл кабаки… Преследовал бесчинное пьянство, что нравилось добронравным людям. Сидевшие в тюрьмах получали свободу, опальным прежнего царствования давалось прощение; вдовы, сироты, нуждающиеся получали от щедрот царя вспоможение. Борис непрестанно кормил и одевал неимущих. Казней не было. Борис даже воров и разбойников не наказывал смертью…»[138]
Какой замечательный царь! Но почему же, почему в народе потаенно, с самых первых дней царствования Годунова, росло недовольство им, его политикой? Почему? Может быть, люди не могли простить ему невинных жертв – но Иван IV Васильевич в этом отношении намного его превзошел! Может быть, они обиделись на него в те дни, когда стояли у Новодевичьего монастыря, а люди Годунова беззастенчиво пинали их в спины и шипели зло: плачьте! – но не такая уж это большая вина, чтобы запомнить ее на всю жизнь. Почему народ не принял Годунова?
Любое государство, страна, племя развивается по сложным, запутанным, уже описанным мастерами мысли и еще непознанным линиям, закономерностям. Существует и такая закономерность движения: от генераторов каких-то политических идей к производителям, от них – к накопителям и далее – к потребителям.
Ивана III Васильевича (тоже Грозного) с некоторыми оговорками можно назвать генератором идеи единодержавного национального русского государства. Судебник 1497 года – правовое воплощение этой идеи. Василий III Иванович по сути своей был производителем. Своей деятельностью он экономически укрепил эту идею. Иван IV Васильевич, используя, как рычаг, достижения деда и отца, стал накапливать богатства, в том числе и территориальные, незаметно даже для самого себя создавая условия для генерации новой идеи. Она пробивала себе дорогу в жизнь через время потребителей.
Период правления и царствования Бориса Годунова является ярко выраженным временем потребителей, у которых есть все: идеи, материальные богатства, технологические схемы экономики, политики и даже морали. Не надо ничего выдумывать, не надо генерировать, создавать новые производства, что-то серьезное менять: нужно просто брать, хапать, как в народе говорят, загребать. Конечно же, в чистом виде не существуют генераторы, производители, накопители, потребители – человек не робот, его «программа» бесконечно сложнее любого механистического объекта, любой схемы. Нет в чистом виде и соответствующих эпох (генераторов, производителей и т. д.), но есть в каждом человеке и в каждой эпохе доминирующее, векторное начало.
Борис Годунов был гениальным потребителем. Об это говорит в своем очерке и Н. И. Костомаров: «Ничего творческого в его природе не было. Он неспособен был сделаться ни проводником какой бы то ни было идеи, ни вожаком общества по новым путям: эгоистические натуры менее всего годятся для этого»[139]. Нельзя согласиться с категоричным приговором эгоистическим натурам, потому что и среди них были великие генераторы, например, тот же Александр Македонский или Чингисхан. Не эгоистичность, а именно ярко выраженная потребительская сущность Бориса Федоровича, оказавшегося ко всему прочему в потребительской эпохе истории страны, «делала» его и как политика, и как человека. «В качестве государственного правителя, – совершенно справедливо подметил Н. И. Костомаров, – он не мог быть дальнозорким, понимая только ближайшие обстоятельства, и пользоваться ими мог только для ближайших и преимущественно своекорыстных целей»