Весной 1598 года до Москвы дошли слухи о том, что крымский хан двинулся с крупным войском в центр Русского государства. Годунов – прекрасный организатор, ничего не скажешь! – собрал под Серпуховым крупнейшее войско за всю предыдущую историю Руси: по сведениям летописцев в нем было около полумиллиона человек.
Великий Собор, полностью подчиненный его воле, повелел боярам и дворянам забыть местничество, и знатные воины исполнили этот приказ, они становились в строй по первому слову Годунова, не спрашивая, где им положено стоять согласно разрядным книгам, в которых тщательно велись записи (своего рода военная летопись) о том, какой князь или боярин, дворянин или воевода командовал таким-то полком, чтобы потомки его знали и свой полк, и свой чин. Подобная практика часто очень мешала выявлять талантливых военачальников… Борис в том царском походе решил проблему местничества.
Воины подчинялись ему беспрекословно. Он ощущал себя на вершине счастья. (Вероятнее всего, тот поход и являлся апофеозом политической карьеры Годунова.) Царь, еще, правда, не венчанный на царство, так полюбил военное дело, что ежедневно устраивал смотры, руководил войсками – это очень будоражит тщеславие.
Крымцы не появились. То ли испугались они пятисоттысячную армию, то ли слухи оказались ложными, то ли царь-батюшка сам их пустил через своих людей (есть и такие предположения!), но 18 июня вернулся в русский лагерь посланный к Казы-Гирею гонец и сообщил Годунову о том, что крымский хан очень ласково его встретил, «наградил деньгами и чином».
Это демонстрация силы Годунова (но не Русского государства) породила и порождает до сих пор разные толки среди военных специалистов и историков. Но Борис свое дело сделал, по-доброму простился с войском и, оставив на полумиллионный пикник яства, мед, вино, одарив бархатами и парчами чиновников и воевод, поехал в Москву. Прямо тебе царь Дарий, на которого в Европе не нашелся (к счастью для русских людей) юноша Александр.
Первого сентября 1598 года Годунов венчался на царство. В 1599 году, в январе, в Москву прибыл победитель Кучума воевода Воейков, после чего освоение Сибири приняло еще более широкий размах, а значит, увеличилось количество шкурок ценнейшего меха, поступавшего в Москву.
Дела международные развивались успешно. Все шло хорошо у основателя новой династии. И вдруг…
В конце 1600 года среди самых разных русских людей слух пошел упрямый, будто бы не убили царевича Дмитрия, спасли его, припрятали до поры до времени добрые люди. Об этом узнал Борис Годунов, содрогнулся в сердце своем. Злым он себя никогда не считал, даже тогда, когда замысливал лютые казни против врагов, оттесняя их подальше от царей; сначала от Ивана Грозного, затем – от его сына. И теперь он себя злым не считал, но дело было очень серьезным, и царь Борис, не задумываясь, вступил в войну с невидимым, грозным врагом: со слухом народным.
С первых же дней этой ни на день не прекращающейся битвы Годунов резко изменился. Если раньше он старался быть на виду у всех этаким спокойным, умудренным многолетней работой на вершине власти, то теперь лицо его стало мрачным, взгляд – недоверчивым, слово – резким. Через верных людей царь пытался отыскать следы того, кто называл себя царевичем Дмитрием, но сделать ему это не удалось. И тогда он нанес удар по предполагаемым противникам: отправил в ссылку Богдана Бельского, который был ближе всех к Дмитрию, а затем – бояр Романовых, приходившихся Федору Ивановичу двоюродными братьями. С точки зрения добросовестного сыщика он сделал верный ход: отдалил от центра страны и нейтрализовал тех, кому распространение слухов было наиболее выгодно. Самого мудрого из Романовых, пятого брата Федора, «насильно постригли под именем Филарета в монастыре Антония Сийского».
Слухи о живом царевиче Дмитрии не утихали – наоборот, распространялись все быстрее по огромной стране.
Годунов, не понимая куда ведет каждый его последующий шаг, нанес второй мощный удар по возможным распространителям зловредных слухов. В ссылку отправились близкие Романовым люди: Черкасский, Репнины, Пушкины и другие.
Слухи не угасли.
В стране появились шпионы. Сначала только из близких людей Годунова, но вскоре шпионили уже и попы, дьяконы, бояре, холопы… Доносили друг на друга все, даже родственники. За каждый сколько-нибудь обоснованный донос холопы, например, получали свободу, остальные – хорошо награждались либо из казны, либо из средств отправленного в ссылку.
Бориса Годунова уже нельзя было назвать ни мудрым, ни добрым, ни спокойным. Он взрыхлил и удобрил то поле, которое несколько десятков лет назад засеял Иван Грозный, когда во времена опричнины дело дошло до того, что муж доносил на жену, брат на брата. Опасные зерна! Из них обычно вырастают демоны смуты, люди без душевных тормозов, способные на любые злодеяния. Годунова это не интересовало. Он, видимо, надеялся, что ему удастся вовремя остановить этот процесс, убить демона смуты, как это удалось сделать Грозному.
Не раскрывая свою тайну, он повелел пытать обвиненных по доносу. Многие не выдерживали пыток, «сознавались» во всех грехах, но… о Дмитрии они сказать ничего не могли, потому что никто толком ничего не знал! Только – слухи. Где-то живет-поживает-мужает царевич Дмитрий. Страшная это опасность – слухи – для любого правителя. Опасаться их надо как огня в знойное лето. Слухи – это первый показатель растущего недоверия к любому правителю, это первое предупреждение о том, что в государстве какие-то неполадки, что их надо устранять.
Быстро распространяющиеся слухи о царевиче Дмитрии говорили о большем: народ отказывает в доверии царю Борису. Но… он не верил в это и о народе не думал! Он ввязался в войну со слухами – с этими невидимыми призраками людского недовольства – и повелел перекрыть границу с Польшей, расставить на дорогах караулы. Годунов ловил слухи, позабыв о том, что их поймать нельзя, что эта возня порождает в народе новые слухи. То был неравный бой.
В 1601 году страну поразил неурожай. Борис Годунов сделал все от него зависящее, чтобы спасти малоимущих от голода, но справиться с несчастьем ему не удалось, быть может, потому, что с каждым днем, с каждым месяцем крепли слухи о царевиче Дмитрии, и росло в народе недоверие к царю. Хлеб дорожал. Люди съели всех собак, кошек. В Москве, на рынках, появилось человеческое мясо. В 1602 году опять был неурожай! У Годунова было много денег, много сибирского меха. Но почему-то ему не удалось закупить в других странах хлеб. Почему?
«Современники говорят, будто в эти ужасные годы в одной только Москве погибло до 127 000 человек» (Н. И. Костомаров). По другим данным, голод тех лет в одной только Москве сгубил 500 тысяч человек, «а в селах и в других областях еще несравненно более, от голода и холода…» (Н. М. Карамзин). К этим цифрам нужно относиться очень внимательно. Они могут рассказать о многом. В том числе и о путанице в самих цифрах. Так, например, некий автор утверждает, что после опричнины и последующей жесткой политики Грозного в Москве якобы осталось всего чуть ли не 30 тысяч жителей. И вдруг через неполных двадцать лет в городе по одним данным умирает 127 тысяч, а по другим – 500 тысяч (не считая погибших в подмосковных селах). Но человек, как известно, не обладает свойством ваньки-встаньки. Он еще не научился вставать из могил. И несмотря на бурную рождаемость, а также на приток в окрестности Боровицкого холма людей из других областей страны, цифры – 30, 127 и 500 – никак не стыкуются. Хотя, конечно же, нужно верить летописцам: голод и холод первых трех-четырех лет XVII века унес много жизней. И как тут не вспомнить некоторые показушные дела Годунова! На одном только пикнике осенью 1598 года под Серпуховым полмиллиона воинов съели столько яств, сколько спасло бы тысячи, десятки тысяч человек от голодной смерти. Народ не мог не знать о том пикнике…
Тяжело было Борису управлять страной, по которой шальным ветром носились слухи о законном престолонаследнике. Чтобы поправить государственные дела, он попытался выдать свою дочь за Иоанна, брата датского короля, но тот неожиданно скончался в октябре 1602 года, и вновь заметался в разгоряченных мозгах очередной слух, будто бы сам царь отравил своего будущего зятя. Это уже были не слухи, но слухами выражаемый протест против всего, что делает царь. Годунов, однако, еще сопротивлялся.
Лишь в начале 1604 года Борису удалось ухватиться за одну ниточку: он узнал, что назвавший себя Дмитрием находится у казаков, и они ускоренными темпами готовятся к походу на Москву. Войну со слухами царь Борис проиграл подчистую, потери его были невосполнимыми, он напрочь потерял доверие среди разных слоев русского народа, и это самым непосредственным образом сказалось на войне между Лжедмитрием и Годуновым, которая началась после того, как 16 октября 1604 года самозванец с небольшим войском польской шляхты и примкнувших к нему казаков пересек границы Русского государства.
Кто был в действительности Лжедмитрий I (да и Лжедмитрий II тоже) не столь важно, в конце концов подобные «герои» в истории человечества встречались не раз, и мало кто из них надолго задерживался на тронах и делал для народов той или иной страны нечто славное, доброе. Главное в данном случае другое: кому же нужен был самозванец, кому принес он больше пользы.
Польские магнаты Вышневецкие и Юрий Мнишек очень скоро поверили молодому человеку из придворной челяди, назвавшемуся сыном Ивана IV Грозного, оповестили об этом короля Сигизмунда III, а тот, в свою очередь, еще быстрее понял, какую прибыль от него может получить Речь Посполитая: смута в соседнем большом государстве – что может быть лучше! Между прочим, еще год-два назад, до «появления на свет» самозванца из Руси, польский король строго потребовал от казаков отваживать от себя «разных господарчиков», а тут он вдруг проявил неожиданное рвение в деле придворного человека Адама Вышневецкого, пригласил к себе Лжедмитрия I, выделил ему ежегодный пансион в сумме 40 000 золотых в год за обещание возвратить в случае победы Смоленск и Северские земли Польскому государству.