Ксению они могли бы той же удавкой удавить, но Лжедмитрий, даром что царь, любил боярынек красивых, а уж внучка у Малюты Скуратова была хороша. Отвели ее к Мосальским в дом. Природа одарила ее не только женской красотой, но и добрым умом, а Борис постарался дать образование. Была она «писанию книжному искусна» и «гласи воспеваемы любляше». И нравом она отличалась добрым, и с людьми самым разными находила язык: чем не невеста. Борис Годунов куда только сватов не посылал, да не вышло у него ничего с замужеством Ксении. В возрасте двадцати трех лет попала она к самозванцу. А уж этот мужик, с воспитанием боярским, покуражился над ней, повеселился. Полгода играл он с ней, чуть не заигрался, пока отец Марины Мнишек не потребовал от Лжедмитрия отослать ее подальше с глаз долой.
В одной из Белозерских монастырей появилась инокиня Ольга. Но на этом судьба на оставила Ксению-Ольгу в покое. Вскоре Василий Шуйский, воцарившись, призвал дочь Бориса в Москву, где при ее участии состоялось торжественное перенесение останков ее отца, матери и брата в Троице-Сергиев монастырь. Здесь пережила она осаду интервентов, охраняя родные могилы, а затем отправилась в Новодевичий монастырь, столь памятный всем Годуновым.
Но и здесь Ксении не повезло на душевный покой. В 1611 году ворвались в монастырь казаки Заруцкого, разграбили обитель, надругались над инокиней Ольгой, и не смогла она, красавица, каких даже на Руси было не так много, женщина с изломанной судьбой, оставаться в Новодевичьем монастыре, – перебралась инокиня Ольга во Владимир, где и умерла в 1622 году в возрасте сорока лет, никому не причинив зла.
А уж, какая невеста была!
Лжедмитрий I (? – 1606)
В тот же день, 10 июня 1605 года, когда стрельцы удавили Федора Годунова, в Москву вошло войско Лжедмитрия: 8 тысяч польской шляхты, во главе с новым русским царем. В золотом платье, украшенном богатым ожерельем, статный, широконосый, с рыжеватыми волосами, с умными глазами, верхом на красавце-коне, окруженный знатью, ехал Лжедмитрий по улицам Москвы.
Еще ликуя от переполнявших чувств, жители столицы насторожились: зачем так много шляхты русскому царю? Почему польские музыканты играют на трубах и бьют в литавры во время церковного пения? Почему русский царь (если воспитывался он, согласно слухам, долгое время в русских монастырях) совершает православные обряды не по-русски?
Что-то тут было не так. И все же Лжедмитрию народ все простил: как умеет прощать только мать. И в этом прощении кроется некая важная тайна для всех, мечтающих понравиться русскому народу.
Лжедмитрий по многим свидетельствам современников имел изысканные манеры, впрочем, выдававшие в нем польское воспитание. Правил он спокойно, казней и других жестокостей избегал.
В первый же день Басманов раскрыл заговор, доложил самозванцу о том, что Василий Шуйский пытался с помощью купцов вооружить против него народ.
Царь передал дело в суд, не стал самолично расправляться с заговорщиками. Суд приговорил признавших свою вину людей к ссылке, а Василия Шуйского – к смертной казни.
Его привели на лобное место. Он вел себя достойно. «Умираю за веру и правду!» – крикнул он пренебрежительно толпе и подошел к плахе, одетый в богатый кафтан, украшенный дорогими жемчугами. Палач пожалел жемчуга и кафтан, хотел снять их с приговоренного, чтобы не пачкать мертвою кровью. «Я в нем отдам Богу душу!» – сказал князь, ничего уже теперь не жалея, палач обиделся – ему-то еще было чего жалеть! – но на площадь прискакал гонец от царя: «Дмитрий дарует Шуйскому жизнь!». И то хорошо: кафтан не испачкан, и князь живой.
То был, пожалуй самый искренний, самый геройский поступок Василия Шуйского. Впрочем, отличился в этом эпизоде и Лжедмитрий.
В это же время произошло событие, укрепившее положение царя. Инокиня Марфа признала его своим сыном, и даже самые недоверчивые люди стали сомневаться: а вдруг и впрямь он не самозванец, но законный наследник московского трона?
Дела у нового царя пошли неплохо. Народ к нему стал привыкать, а он, в свою очередь, не делал резких движений, управлял страной мирно. Человек импульсивный, сумасбродный, он нередко поражал думцев странными идеями, мечтал, например, завоевать Османскую империю, искал союзников. В принципе, ничего странного в этом желании нет. Хорошо известно, что Лжедмитрия I поддерживал папа Римский, а тот всегда мечтал найти «пушечное мясо» для борьбы с османами, о чем, в частности, говорят события позднейшей истории России. Перед Северной войной Борис Петрович Шереметев ездил по странам Европы, искал союзников, налаживал дипломатические отношения, во многом преуспел. Папа Римский и великий магистр Мальтийского ордена вынудили его за соответствующую поддержку в будущей войне дать обещание воевать против турок. Петр I выполнил это обещание, организовав печально известный Прутский поход в 1711 году, когда до окончания войны со Швецией оставалось десять лет.
Вполне возможно, что и Лжедмитрий мог обещать папе Римскому подобное. И его планы завоевания Османской империи, о которых он громко и часто говорил, не выглядят столь уж сумасбродными.
Кроме того, как политик далеко не глупый, Лжедмитрий I понимал, что вывести страну из внутреннего хаоса быстрее всего может мощная идея. Говоря о войне с Турцией, он как бы зондировал почву, пытался выяснить настроение членов Думы, но кроме удивленных лиц он, естественно, ничего иного от них добиться не мог.
По свидетельству самих же думцев, царь неоднократно проявлял недюжинные политические способности во внешних и внутренних делах… Что же его подвело? Что привело его к гибели? Многие специалисты считают, что главную роль в этом сыграла Марина Мнишек, кто-то утверждает, будто русский народ в конце концов не принял его, отверг за чрезмерное увлечение иностранным, польским. Кто-то обвиняет Василия Шуйского, совершившего государственный переворот. Кто же из этих ученых прав? Вероятнее всего, правы все они разом. Но не по отдельности. Прав и С. Ф. Платонов, точно подметивший: «Лжедмитрий сослужил свою службу, к которой предназначался своими творцами, уже в момент своего воцарения, когда умер последний Годунов – Федор Борисович. С минуты его торжества в нем боярство уже не нуждалось»[141].
Да, бояре строили против него «ковы» с первых дней. А он, увлекшись самим собой, царем, своими делами царскими и Мариной Мнишек, этой блистательной и упрямой до фантастичности авантюристкой, он даже верного, как собачка, Басманова не слушал, когда тот взволнованно докладывал ему о заговоре. Не верил себе на беду!
Второго мая 1606 года в Москву прибыл отряд в 2 тысячи человек с невестой самозванца Мариной Мнишек. Москва взволновалась. Зачем так много оружия, так много польской шляхты в Москве, в Кремле?
Седьмого мая ночью совершился обряд обручения Лжедмитрия и Марины, и в тот же день нетерпеливый царь повелел сыграть свадьбу, пренебрегая православными обычаями.
А через несколько дней Басманов вновь доложил царю о заговоре. Не слушал его Лжедмитрий. Семнадцатого мая вспыхнуло восстание. Но лучше все же сказать – был совершен государственный переворот, организованный боярами во главе с Василием Шуйским, которого, то ли в знак благодарности, то ли из-за его неспособности взять в кулак бразды правления, то ли по иным, причинам, вскоре после убийства Лжедмитрия I боярская Дума сделала царем. Чего же, собственно говоря, хотели думцы? Если говорить очень коротко, они мечтали об ограниченной монархии. Были ли эта форма государственной власти нужна стране Московии в начале XVII века, вопрос спорный. Что из этого получилось – смута.
Василий Шуйский (1552–1612)
Шуйского избрали «криком». Поутру 19 мая на Красной площади собрался московский народ. Бояре предложили действовать в столь сложной ситуации неспеша: выбрать патриарха, разослать по всей стране гонцов, созвать в столицу «советных людей» , чтобы всем русским народом, сообща избрать нового царя.
Но в толпе раздались неистовые голоса: «Шуйского в цари! Василия Шуйского!!».
А у Шуйского в Москве сила была немалая. Стал бы он в одиночку организовывать опасное мероприятие, убийство царя! Никто из собравшихся на Красной площади не рискнул противоречить или уж хотя бы высказывать свое мнение тем, кто грозно кричал: «Шуйского на трон!».
И стал царем всея Руси Василий Шуйский.
Венчаясь на царство в Успенском соборе, он дал присягу никого не лишать жизни без приговора Думы, не преследовать родню обвиненных в том или ином преступлении, не верить доносам.
Затем в разные концы Русского государства были посланы грамоты, в которых царь пытался доказать, что Дмитрий был самозванцем, а сам он, Шуйский, имея полное право, занял престол законно.
Но еще не все русские люди узнали о новом царе, как волна народного недовольства прокатилась по Москве. Не прошло и месяца после воцарения Шуйского, как 15 июня в столице вспыхнул бунт. Царь в недоумении призвал думцев и стал укорять их, предполагая, что это они взбаламутили народ: «Если я вам не нравлюсь, избирайте другого царя. Я отдаю вам скипетр, державу и престол».
Можно обвинять Шуйского в трусости, в изворотливости, в мягкотелости, в других «грешках», но в тот день он был искренен с боярами (только с боярами, но не с народом). Они это почувствовали. И не рискнули принять из его рук престол, потому что многие понимали, что любой из них будет обречен на троне, что Русь ожидают тяжкие времена.
Бояре успокоили народ.
А в конце лета докатились до Москвы тревожные вести с юга.
Лишь только весть об убийстве Лжедмитрия и воцарении Шуйского достигла северских земель, «дикого поля» (польского юго-востока), окраинных городов, как так тут же вспыхнули антиправительственные восстания. «А как после Росстриги сел на государство царь Василий, и в Польских, и в Украинных, и в Северских городах люди смутились и заворовали, креста царю Василию не целовали, воевод и ратных людей начали побивать и животы их грабить, и затем бутто тот вор Росстрига с Москвы ушел, а в его место будто убит иной человек»