Могло быть и такое. Инокиня Марфа и все ее родственники очень не любили, когда кто-либо вставал им на пути. Это поняли многие царедворцы и чиновники «на местах». Стараясь не конфликтовать с Салтыковыми, они занимались и своими, более приземленными делами: почти откровенным грабежом национального богатства.
Окружившие молодого царя «лживые и корыстолюбивые люди» «старались захватить себе как можно больше земель, присваивали даже государевы дворцовые села». Чиновники рангом пониже расхищали богатства страны на своем уровне. При этом очень часто страдали «малодушные», беззащитные, бессловесные простые люди.
Остановить этот разлагающе действующий на государственный организм лавинообразный процесс ни Михаил Федорович, ни Салтыковы, ни Марфа, ни даже Земские соборы не могли. Лихоимство, нарушение всяких норм правосудия, насилие воевод, чиновников продолжалось, «как бы их ни смещали, кем бы их не заменяли». Н. И. Костомаров, описывая это пагубное явление, не забывает указать его причины: «малодушество» и «всеобщая порча нравов». Однако на Руси и в других странах с самых древних времен существовала по данному поводу всем известная поговорка: «Рыба гниет с головы»…
Вполне возможно, что эта поговорка неверна по отношению к сложившейся в стране Московии после Смуты ситуации, и права инокиня Марфа и историк Костомаров: может быть, действительно во всем повинна всеобщая порча нравов, всенародное моральное растление. Но чем выше человек поднимается по социальной лестнице, тем виднее, заметнее становятся все его действия. Известный факт. А значит, и ответственность его за всеобщую порчу нравов возрастает в крутой геометрической прогрессии. Да и вина – тоже. Инокиня Марфа об этом не думала. Недосуг ей было.
Голландец Исаак Маас, современник тех событий, писал: «Надеюсь, что Бог откроет глаза юному царю, как то было с прежним царем Иваном Васильевичем; ибо такой царь нужен России, иначе она пропадет; народ этот благоденствует только под дланью владыки, и только в рабстве он богат и счастлив». Это нелицеприятное мнение для русского народа, вокруг которого стала собираться могущественнейшая империя, можно простить чужаку, плохо понимающему самою суть движения истории Русского государства, но в то же самое время еще совсем молодой царь однажды сказал: «Вы разве не знаете, что наши московские медведи в первый год на зверя не нападают, а начинают только охотиться с летами»[147].
Если действительно эту мысль высказал Михаил Федорович, если предположить, что она могла стать внутренним, не показным девизом его царствования, то все действия этого незлобного человека, оказавшегося на русском троне, можно считать (по двухбалльной системе) удовлетворительными, какие бы доводы ни приводили недоброжелатели этого царя. Но можно ли назвать удовлетворительными действия Земских соборов и всех, кто числился в те или иные годы в ближайшем окружении царя?
Первые три года царствования новой династии прошли в тяжелой борьбе с шайками разбойников, с корпусом Лисовского, ворвавшегося из Польши на территорию Русского государства, в поисках денег на военные нужды.
На Земском соборе постановили собрать недоимки и просить взаймы у богатых купцов, промышленников и даже у иностранцев. К братьям Строгановым отослали особые грамоты от Михаила Федоровича и от Земского собора. Промышленники тут же откликнулись, прислали в казну три тысячи рублей. Через год на Строгановых положили по разверстке сорок тысяч рублей. Государство совсем обеднело? Нет, не похоже на то. В совсем обедневшем государстве нечего было бы делать десяткам разбойничьим бандам, корпусу Лисовского, тысячам разного ранга чиновникам. Беда была не в тотальной бедности, но в разрушенных за первые пятнадцать лет XVII века экономических связях, в уничтожении технологических схем созданного Иваном III Васильевичем государства. Создать новую – сложнейшую! – технологическую схему постоянно расширяющегося на востоке государства в таких условиях было чрезвычайно сложно.
В 1614 году Московскому правительству удалось покончить с Заруцким, сидевшим в астраханском кремле вместе с Мариной Мнишек и ее сыном. Участь их была печальной. Заруцкого и «воренка» казнили, Марина Мнишек умерла в тюрьме, оставив о себе недобрую память и дневник. В том же году правительственные войска разгромили несколько отрядов казаков, не согласившихся на предложение Земского собора перейти на службу к царю. Именно от Земского собора, от «земли» шли все указы из Москвы. Русская земля объединилась в борьбе против разбойников. Михаил Федорович не распускал (а только менял состав) Земский собор вплоть до 1622 года! Все сколько-нибудь серьезные проблемы он решал только совместно с выборными со всей Русской земли людьми. Это была не Боярская дума, это был Земский собор.
Положение на русско-польской и русско-шведской границах оставалось крайне напряженным. Москва долгое время не могла справиться со свирепым и неуловимым Лисовским, а затем, после его смерти в 1616 году (он упал с лошади и разбился насмерть), – с «лисовчиками». Не в силах справиться со шведами, русские обращались за помощью к голландцам, англичанам. В Европе отнеслись с пониманием к нищим послам из богатейшей страны Московии. Голландцы, например, выдали русским послам 1000 гульденов на пропитание.
С помощью европейских дипломатов Москве удалось выйти на переговоры со Швецией, король которой, Густав Адольф, как и многие европейские монархи готовились к великой войне, к Тридцатилетней войне. Конечно же, никто в декабре 1616 года, когда в селе Столбово начались русско-шведские переговоры, не знал, когда эта война начнется, и как разложится военно-политический пасьянс в Европе, и что это даст Швеции и России, но… знали бы русские послы о предстоящих великих событиях в Европе, быть может, и вели бы они себя на переговорах посолиднее… Впрочем, Густав Адольф был очень силен, и дразнить его было опасно.
В том же году у русского царя появилась еще одна важная задача: женитьба! Михаилу Федоровичу исполнилось двадцать лет. Возраст для создания царской семьи подходящий. Этим важным для государства делом занялась мать Михаила Федоровича, инокиня Марфа. Иначе и быть не могло. До этого момента Марфа имена на сына огромное влияние. Жила она в Вознесенском монастыре по-царски. Имела богатый двор и сонм бессловесных монахинь. Любое важное дело царь обсуждал с матерью, она давала ему соответствующие наставления, благословляла или не благословляла те или иные дела, указывала ему, каких людей (естественно, из рода Салтыковых и их союзников) на какие должности расставлять.
Ее муж, Федор Никитич, «был человек крутого и жесткого нрава», но Марфа отличалась еще более крутой, властной натурой. «Достаточно взглянуть на ее портрет, на низко опущенные брови, суровые глаза, крупный, с горбинкой нос, а всего более на насмешливые и вместе с тем повелительные губы, чтобы составить себе понятие об ее уме, сильном характере и воле, но эти признаки мало говорят о мягкости и доброте»[148]. Жизнь не баловала Марфу. Гонения, которым подвергалась семья Федора Никитича Романова (Филарета) ужесточили ее нрав.
Как сильная, незаслуженно обижаемая женщина, насильно постриженная к тому же, она вполне могла мечтать о мести. Но мстить в открытую, как совсем недавно спокойно делали приближенные к трону и сами венценосцы, ни Марфа, ни кто-либо в русском государстве при постоянно действующем Земском соборе не мог, хотя, естественно, мстить-то они мстили и порою не менее жестоко, чем во времена оные.
«Сделавшись царицей, Марфа взяла весь скарб прежних цариц в свои руки, дарила им боярынь, стала жить совершенно по-царски и занималась больше всего религией и благочестивыми делами, как царственная монахиня; но имела также громадное влияние на дворцовую жизнь, направляла ее, выдвигала наверх свою родню, ставила ее у дел, и тем самым давала ей возможность, пользуясь покровительством всесильной старицы-царицы, делать вопиющие злоупотребления и оставаться безнаказанными»[149].
А тут пришла пора сыну ее жениться.
По древнему обычаю в Кремле собрали всех девиц на выданье. Боярыньки и дворяночки, робкие и смелые, нежные и суровые, все как на подбор статные, красивые, выстроились в ряд. «Каравай-каравай, кого хочешь выбирай!» Михаил, по внутреннему складу человек-однолюб, выбрал свою подругу детства Марию, дочь незнатного дворянина Ивана Хлопова. Выбрал, во всеуслышание заявил – делать нечего, надо соблюдать обычаи, на них Русь стояла веками, против них ни один великий князь, ни один царь не посягал. Марию Хлопову тут же взяли в теремные хоромы цариц, нарекли ее по воле царя Анастасией, приказали всем оказывать царские почести. Из дворяночек да в царицы? Нет, пока лишь в невесты царя молодого, неженатого.
Неожиданное возвышение бедного рода Хлоповых Салтыковым не понравилось: своих что ли мало!
Михаил Федорович – и этого очень боялись Салтыковы! – как человек тихий и сосредоточенный, мог, женившись, полностью сосредоточиться на Марии Хлоповой, и в этом состоянии полного сосредоточения он, естественно, стал бы менее зависим от инокини Марфы. А там, глядишь, и дети у дворяночки пойдут – совсем плохо будет Салтыковым жить при дворе.
Брат Ивана, Гаврила Хлопов, слабо разбирался в кремлевской жизни, был он человеком прямым и в прямоте своей неосторожным. Салтыковы некоторое время приглядывались к нему и к Ивану, будто бы приноравливались, а может быть, и с Хлоповым в Кремле не хуже будет жить? Нет, хуже.
Как-то отправился царь на экскурсию в Оружейную палату. Любил он посмотреть на красивое оружие. Сам-то невоинственный, Михаил Федорович старался держаться от военного дела подальше, но на оружие – любил смотреть. Особенно нравились ему сабли.