«Это злодей, и он опасен, однако мы все ближе к его поимке. С каждым новым преступлением он понемногу выдает себя. Выбор жертв, то, как он убивает и что делает с телами, – все это зацепки, по которым мы его отследим».
Однако по сей день в деле нет никаких подвижек. Тем временем Мэл, мать Фэры Лоусон, передала в СМИ фотографии дочери с просьбой к свидетелям сообщить о том, что им известно.
«Фэра видела в людях только хорошее. Добрейшая душа, она всю жизнь помогала другим. Мне невыносимо больно от мысли о том, как жестоко с ней расправились».
Глава 28
Я смотрю на фото Фэры Лоусон, восьмой жертвы Тени. Прокурор показывал снимок на суде над Мэтти. Подруги-медсестры, с которыми на фотографии она сидит за обеденным столом, отзывались о ней так: «Добрейший человек. Никогда не отказывала в помощи. У нее вся жизнь была впереди».
Во время судебного процесса прокурор зачитал их показания, что, по словам адвокатов Мэтти, настроило присяжных против обвиняемого. У присяжных, в отличие от меня, не было и мысли искать оправданий его преступлениям.
Прокурор Тристан Амброуз вторил подругам Фэры Лоусон: «Девушка с блестящим будущим, пока обвиняемый так жестоко не лишил ее жизни».
Адвокат Мэтти возразил, сославшись на то, что такая формулировка предвзята и не относится к делу. А по-моему, очень даже относится. Она могла прожить целую жизнь, которой, возможно, лишилась из-за меня.
Мы с мамой не присутствовали на суде. Не знаю, пойди мы туда, стало бы от этого лучше или хуже. Читать судебные стенограммы – одно, видеть реакцию Мэтти на предъявляемые обвинения – совсем другое.
Неужели, как писали некоторые журналисты, он действительно пришел в восторг, когда были представлены посмертные изображения жертв? Газетные заголовки кричали о том, как он каждое утро озарял зал суда ослепительной улыбкой. Но что скрывалось за ней? Высокомерие? Или нервное напряжение?
Может, он и не снимал маску, пока был с нами, но пять лет – долгий срок. За это время успеваешь узнать человека очень близко, а по малейшим изменениям лица и голоса угадываешь его истинные чувства.
Что прочитала бы я по его лицу, если бы присутствовала на заседаниях? Какие подсказки нашла бы в его глазах? О каких тайнах они мне сообщили бы?
Журналисты, освещавшие процесс, изо дня в день смаковали каждую деталь происходившего в суде Олд-Бейли. Все они сходились в одном: Мэтти был уверен в себе, спокоен, перекидывался шуточками с юристами, улыбался толпе.
Толпа собралась такая, что не помещалась в зале заседаний. Женщины выстраивались в очередь и часами ждали на морозе, чтобы попасть хотя бы на галерку. Несмотря на постоянный поток все новых страшных подробностей и фотографий с мест преступлений, красавчик Мэтти влюблял в себя сотни воздыхательниц.
Девушки не могли поверить, что он виновен. На зарисовках и видео из зала суда они накручивают локоны на пальцы и строят ему глазки.
– Я его не боюсь, – заявила в одном интервью миниатюрная брюнетка с вьющимися волосами – его типаж. – Он совсем не похож на убийцу.
Провожу пальцами по лицу Фэры Лоусон. Тогда она казалась мне взрослой, а сейчас я вижу, что она была совсем юной.
«Что он с ней сделал, с моей девочкой? – сказала ее мама интервьюеру из «Ньюснайт». – Выбросил, как мусор. Оставил на съедение крысам…»
Перебираю пожелтевшие от времени газетные вырезки. Чернила потускнели и стерлись.
Дженис думает, что я их выбросила, как и обещала. Она называет мою одержимость прошлым «саморазрушительной». Говорит, что мне нужно отгонять эти мысли и перестать ими упиваться. Дженис не понимает, что я не могу закрыть глаза на произошедшее, пока не узнаю точно, что он сделал. Если он это сделал.
Я не присутствовала на процессе, и сейчас приходится взвешивать свидетельства самостоятельно. По-своему, только я могу его судить, в отличие от сторонних присяжных. Тем не менее долгие годы поисков не приблизили меня к разгадке.
Не помню, кто сказал, что мы – это наши воспоминания. Для меня это больной вопрос. Если я не доверяю своим воспоминаниям, то как же могу доверять себе?
Еще одна статья: на первой полосе опубликовано второе письмо убийцы в «Трибьюн». В очередной раз перечитываю, хотя и без того знаю его слово в слово. Не нахожу ничего нового, а по спине все равно бегут мурашки. Привидение над моей могилой.
Командую себе «хватит», убираю вырезки и плотно закрываю коробку.
Собирать заметки предложил Мэтти. Что это подтверждает? Его вину или невиновность? Это какая-то двойная игра? Хвастовство?
В любом случае маме эта идея пришлась не по душе:
– Какая жуть!
То же я могла бы сказать о коллекции косточек, которую она собирала в детстве.
Я пыталась объяснить ей, что так справлялась с происходящим. С тех пор как преступления возобновились, меня не покидал страх, что убийца придет за мамой, только она меня и слушать не хотела. И тем более не поменяла свой обычный маршрут, которым возвращалась с работы.
– Есть вещи, которые нам неподвластны, – сказала она мне, издалека разглядывая коробку с заметками. – А есть то, чего лучше не знать.
– Почему?
– Потому что понять – значит разрешить.
О чем-то подобном накануне писали в газете.
– Может, Софи обнаружит то, что ускользнуло от внимания полиции, – подмигнул мне в знак поддержки Мэтти. – Если убийца допустит промах, то попадется.
– Я не была бы так уверена. Прошло полтора года, а никто не попался.
– Самоуверенность ведет к провалу.
Я почувствовала нарастающее напряжение и сменила тему.
– В кино показывают «Инопланетянина». Пойдешь сегодня с нами? Там инопланетянин поселился в обычной семье. Говорят, классный фильм.
– Извини, тыковка, не могу. У меня дежурство в кризисном центре.
На следующий день редактор «Трибьюн» получил второе письмо от Тени.
Глава 29
Мама отвозила меня в школу. Стоял конец января. Со второго анонимного письма в «Трибьюн» прошло два месяца.
Каждое утро мы просыпались в потемках, соскабливали лед с лобового стекла и включали обогреватель на полную мощность. Сказать по правде, погода не лучше, чем в Массачусетсе, разве что пар изо рта не застывает кристальным облачком и морозный воздух не обжигает легкие.
Мама пристегивает ремень безопасность. Теперь того требует закон.
– Включить музыку?
– Конечно.
В колонках бодро заиграла песня «Наш дом», я отбивала пальцами ритм.
– Это «Мэднесс»?
– Что?
– Так группа называется.
– Да, они, кстати, из Северного Лондона, из Кэмдена, – мама улыбнулась. – Почти соседи. Грустные слова. Такая ностальгия…
– Просто в твоем возрасте прошлое кажется таким хорошим.
– Большое спасибо, но я пока хожу без палочки…
Ей тогда было столько же, сколько мне сейчас. Разве это возраст? Хотя я чувствую себя старой. И далеко не все в прошлом видится мне в хорошем свете. Прошлое не оставляет меня и мало отличается от настоящего. Жестокость, гнев, безумие. За прошедшие десятилетия существенных изменений не произошло: люди продолжают убивать друг друга, воруют, обманывают близких.
Песня затихла, начался выпуск новостей: «Сейчас ровно восемь, и в эфире утренние новости…»
Я не успела переключить станцию.
«Накануне редактор газеты «Трибьюн» Эдвин Берк сообщил полиции, что получил второе письмо от человека, который заявляет, что с июля 1981 года убил восемь женщин в Северном Лондоне. Письмо содержит всего три строчки, набранные заглавными буквами, и адресовано инспектору Гарри Коннору, возглавляющему расследование.
ВЫ УЖЕ НАШЛИ ЛИДИЮ ДЕВАЛЬ? В ГАЗЕТАХ НИ СЛОВА…
В Скотленд-Ярде уже подтвердили, что женщина с таким именем числится пропавшей без вести с октября прошлого года».
…Октябрь 1982 года, вскоре после пожара и нашей безумной поездки. Мэтти тогда несколько недель пребывал в мрачном настроении, отменял наши встречи или вовсе про них забывал. Даже не пришел ко мне в школу на вручение наград.
Я ужасно нервничала, боялась, что споткнусь на сцене или забуду поблагодарить. Мама тоже казалась взволнованной, поправляла мне прическу, уговаривала надеть платье. С тех пор как мы переехали с Годдард-стрит, кое-каким приличиям я научилась, однако платья и юбки все так же терпеть не могла.
Мама отошла на два шага и оценивающе оглядела мой наряд:
– Ты выросла. Не коротко ли?
– Штаны точно не коротки.
Глубокий вздох, протяжный выдох.
– Так тоже хорошо. – Она посмотрела на свое отражение, покусывая нижнюю губу. – Интересно, в чем придут другие мамы? Наверное, сплошь «Ральф Лорен»… – Еще вздох и легкая улыбка. – Ты красавица, солнышко.
Затем мама посмотрела на часы и нахмурилась:
– Где запропастился Мэтти? Он должен был приехать минут сорок назад.
Она зашагала по комнате, сказала, что подождем еще десять минут. «Мы и так опаздываем».
Всю дорогу мама сетовала на опоздание Мэтти, высматривая его машину.
– Может, он думает, что мы встречаемся на месте?
В школе его тоже не оказалось. Так и не приехал.
– Мэтти не будет? – спросила меня девочка, которая на моем дне рождения назвала его «шикарным». Мы сидели в ожидании вызова на сцену.
– Я тоже думала, что он, как обычно, сядет в первом ряду со своим огромным фотоаппаратом, – вставила другая.
В ответ я притворно уверенно бросила, что он «обязательно придет».
Выходя на сцену, я засмотрелась в зал – искала его – и действительно споткнулась. Мэтти не был мне отцом, но он был членом моей семьи. Так хотелось, чтобы он смотрел и радовался за меня…
– Почему он не пришел? – выспрашивала я у мамы, когда церемония закончилась.
– Не знаю, – задумчиво ответила она. – Что-то случилось, наверное.
Мэтти не позвонил и не ответил на ее звонок. Мы поехали к нему, но никто не открыл. Шли дни. Он как сквозь землю провалился, без объяснений и извинений.