Тело трехлетней Синди Бауман обнаружили у озера Кристал в Ньютоне, когда мама была ребенком. Судмедэксперт признал, что малышка умерла в результате несчастного случая. Играла у воды, поскользнулась, упала на камни и разбила голову.
Конечно, об этом писали все местные газеты, однако история не была достаточно громкой, чтобы попасть в британскую прессу. Мэтти мог узнать о случившемся только от мамы.
Я пытаюсь сохранить невозмутимый вид, смотрю на него с презрением.
– Сам себе противоречишь. Сначала намекаешь, что мама виновна в смерти Синди. Теперь говоришь, что у нее смелости не хватало реализовывать свои фантазии. Как так, Мэтти?
– Я не утверждал, что она убила девочку.
Я убираю волосы со лба, глубоко вздыхаю:
– Что ж…
Он глядит не моргая, как хищник.
– Не убивала, но смотрела, как та умирает. Тогда в ней проснулся голод. В день похорон она пришла к родителям погибшей девочки и попросила посмотреть на Синди. Отец объяснил, что Синди мертва, что она на небе с ангелами. А твоя мама ответила этому болвану, что прекрасно это знает и хочет посмотреть на Синди в гробу.
– Не хочу слушать, – обрываю его я, хотя с места не двигаюсь.
– У Амелии были потрясающие фантазии, а я их осуществлял. Она любила повторять, что жизнь – игра и в ней можно все, что вздумается. Хотя одно правило она все же придумала: выбирать только определенных жертв. Не трогать знакомых. Не заводить разговоры в барах и клубах, чтобы не было свидетелей. Жертвы должны быть самые разные, из разных районов. Это Амелия придумала, чтобы запутать копов. Пусть они не знают, где искать и чего ждать. Правда, нельзя было выезжать из Северного Лондона. Амелия считала, что, если мою машину будут видеть по ту сторону реки, это может вызвать подозрения. Я бы и сам додумался, но мама у тебя уж очень умная была. Да и в двадцати районах Северного Лондона есть чем поживиться.
Наконец мне удается вставить слово:
– Каждый раз, когда ты убивал, мама понятия не имела, где ты. И если ты говоришь правду…
– В этом же самое веселье! Для нее убийства всегда оказывались сюрпризом. Такой ритуал, свадебный обряд. Мы были созданы друг для друга. В доказательство моей преданности, нашей вечной близости я выбирал женщин, похожих на нее. Дань уважения, понимаешь? Подарки, перевязанные бантиком.
Я вспомнила, как мама набросилась на Мэтти, когда тот посмеялся над тем, что Джемму Николс поначалу приняли за манекен. Вспомнила отвращение, написанное на ее лице. Сообщаю ему, пусть ответит. Он и бровью не ведет.
– Она очень осторожничала в твоем присутствии. Считала, что дети повторяют, что слышат. Вспомни нацистскую Германию: дети сдавали своих родителей гестапо. Кто знает, кому они проболтаются и что расскажут…
Я мотаю головой:
– У тебя на все готов ответ?
– Говорю как есть.
– Ты не распознал бы правду даже если б она тебя по яйцам ударила! – кричу я, брызгая слюной.
Мэтти ухмыляется.
– Какая ярость! Яблоко от яблони… – Я не успеваю ответить, как он продолжает: – Ну, спроси еще. Мне скрывать нечего.
Конечно, нужно спросить о жертвах. О тех, кого так и не нашли. Позднее я буду винить себя за то, что не сделала этого. Однако сейчас я думаю только о маме, о том, в чем он ее обвиняет.
– Я до сих пор помню, как мама расстроилась из-за убийства в Грейстоуне. Тогда в кафе она говорить с тобой не хотела – была уверена, что ты виноват. Ты даже не представляешь, как она страдала. Не похоже на то, что ты рассказываешь.
Мэтти тихонько цокнул языком:
– Ты права. Ее обидело убийство в Грейстоуне, но не из-за самого убийства, а из-за того, как я это сделал. Я ошибся – проболтался в Килберне о том, что работаю психологом. Твоя мама предупреждала, что это опасно. Гордыня до добра не доводит. Моя тяга убивать росла, выходила из-под контроля. Мне нужно было уехать, подождать, пока все уляжется. Грейстоун – тихое местечко, подходящее. Только я уже не мог себя сдерживать. Твоя мама пришла в ярость. В убийстве девочки не было никакой игры. Ее взбесило, что девочка даже не была кудрявая. А то, что я вернул женщине кофту, ей понравилось. Какая тонкая шутка: потенциальная жертва благодарит убийцу… Ее беспокоило лишь то, что у полиции копятся улики. И то, что я сорвался с цепи, как она сказала.
Я массирую горло, надеюсь справиться с подступающей тошнотой.
– Чушь.
Он не слушает, твердит свое.
– Она из-за Грейстоуна на меня донесла. Побоялась, что я слетел с катушек. Или решила, что пришла ее очередь лишить кого-то жизни. Лучше на миг побыть львом, чем сто лет прожить агнцем. Так она говорила. Поэтому настояла, что заплатит за адвокатов. Она была у меня в долгу и знала это.
Я качаю головой, не могу больше слушать это вранье.
– Она искала связи между тобой и убийцей, мучилась. Обсуждала с Линдой, со своими родителями. Зачем ей это? Скажи, зачем ей привлекать к тебе внимание?
Мэтти ответил, не задумываясь ни на секунду:
– Думаю, хотела проверить общественное мнение. Разобраться, насколько сильно я оступился, подставил ли этим ее. Наверное, поэтому и обратилась в полицию. Спасала свою шкуру. Твоя мама умела выживать любой ценой. И ревновала ужасно. Спроси у Джейма Бреннана, если сможешь. Что вряд ли.
Я вижу перед собой мужчину, которого когда-то любила, а сейчас ненавижу. Он умирает и хочет смертельно ранить меня. Нельзя позволить ему воткнуть нож.
Я смотрю ему в глаза, отодвигаю трубку, чтобы он мог читать по губам.
– Мама не звонила в полицию. Это сделала я.
По лицу Мэтти пробегает тень, он обмякает. Я зову охрану:
– Мы закончили.
Глава 64
В тот день, когда Мэтти вернул женщине кофту в кафе «Ферко» и проболтался о том, что Тень делает с пальцами ног своих жертв, я ждала, пока мама выйдет из ванной. За дверью играла ее любимая песня «Эй, Джуд», под которую они с Мэтти когда-то танцевали.
Я не была уверена в своем решении. Даже набирая номер горячей линии, не осознавала, что все реально. Что я смогу.
Трубку снял дежурный полицейский. Он явно устал. Голос скучающий, с хрипотцой заядлого курильщика. Пока мы говорили, я то и дело слышала, как он делает затяжку и выдыхает дым.
– Горячая линия по убийствам в Северном Лондоне…
В полиции никогда не использовали прозвище Тень, чтобы не возвеличивать убийцу.
Я оглянулась на дверь убедиться, что мама еще занята и меня не застукает.
– Я…
Все шло по плану, но язык отказывался поворачиваться.
– У вас есть информация?
– Думаю, да, – прошептала я.
– Слушаю.
Он отвечал раздраженно, не зная, что стоит на кону для нас обоих. Убийства продолжались уже два года, и следователи начинали сомневаться, смогут ли поймать преступника. Об этом тогда не говорили вслух, я все узнала много позднее из документальных фильмов.
– Думаю, я знаю убийцу, – сказала я чуть слышно.
– Имя?
Я не поняла, про кого он спрашивает.
– Мэтти Мелгрен. Он друг моей мамы.
Полицейский не стал меня поправлять.
– Адрес?
Я назвала адрес, упомянула, как близко к Хэмпстед-роуд-лок расположена его квартира. Полицейский заинтересовался. Еще больше его впечатлило то, что Мэтти был в Грейстоуне в день убийства девочки и даже участвовал в ее поисках.
– Как тебя зовут? – поинтересовался он очень мягко, как разговаривают с ребенком.
Я немного поколебалась и положила трубку. Хватит и того, что я назвала имя Мэтти.
Тут же зазвонили. Я инстинктивно почувствовала, что отвечать не нужно.
Выйдя из ванной, мама нашла меня у телефона. Я сидела, прижав колени к груди, и раскачивалась туда-сюда.
– Ты бледная как смерть, – сказала мама. – Что случилось?
Я сразу сменила тему:
– Ты когда-нибудь видела мертвецов?
– Какой странный вопрос… Будешь рыбные палочки на ужин?
Тот роковой звонок запустил мои мучения. Мэтти осудили на основании косвенных улик, самая весомая из которых – отпечатки босых ног – сейчас признается спорной.
Если б не я, он остался бы на свободе. Если я ошиблась, то виновата не меньше, чем настоящий преступник.
Наконец я получила ответы, которые искала всю жизнь. Только ничего не закончилось. Возникли новые вопросы, ужаснее прежних.
Глава 65
– Вот ублюдок! – Я выезжаю из тюрьмы, едва вписываясь в поворот. – Чертов ублюдок!
У дороги неспешно прогуливаются подростки в худи с капюшоном и джинсах с низкой посадкой. Они перешептываются и смеются. Не надо мной, конечно, только мне все равно не по себе.
– Ублюдок! – говорю я уже громче и стучу по рулю. В носу щекочет, что-то давит на глаза, по щекам скатываются слезы.
В зеркале заднего вида бледнеет и уменьшается здание тюрьмы.
«Все позади, – говорю я себе. – Ты справилась».
Мне должно быть хорошо, ведь я наконец-то получила ответы на вопросы, мучившие меня всю жизнь. Мэтти – Тень, убийца. Я правильно сделала, что обратилась в полицию. Он умрет за решеткой, и поделом.
Определенность приносит облегчение, однако я ждала не того.
Дженис сказала мне однажды, что счастливые концовки бывают только в кино. «Даже если ты узнаешь наверняка, виновен он или нет, тебе придется заплатить».
И все же я не оставляла надежду, пыталась докопаться до истины. Дженис права. Теперь я знаю, как все было, а на душе не легче.
– Он обманывает, – обращаюсь я к маме. – Как он может такое о тебе говорить?
Я не сразу начала с ней разговаривать – слишком много обид накопилось между нами за эти годы. Сложно было простить ей алкоголь и таблетки, то, как после ареста Мэтти она ушла в себя. Ей был важнее тот, кого она потеряла, чем я, которая оставалась рядом.
Тем не менее с каждым годом после ее смерти я прощала маму все больше. За то, что она сделала, за то, что сделала со мной. Время сгладило острые углы. Я столько всего не успела спросить и сказать… Вопросов без ответа больше, чем таблеток, которые она принимала за обедом.