— Имейте в виду, товарищ Миронов, моей бригаде нужен квалифицированный бурильщик. Придется вам подучиться… У нас теперь техника!
Теперь, когда я сам в бригадирах, а Михаил у меня в звеньевых, мне легко рассказывать про тот случай. А тогда коломутно было на душе. Начинать на шахте все снова… Не горько ли? Хотел уж податься на какую-нибудь канцелярскую должность. А потом сказал себе: «А ну-ка, вперед, Костя!» Я сейчас бригадиром не потому, что обогнал в мастерстве Михаила. Нет, и он не стоял на месте. Просто меня первым перевели на этот новый рудник, а Михаила позже. Вот он и попал ко мне в бригаду, чтобы подучиться. И Николай тоже с нами. Не выдержал в канцелярии-то, сбежал…»
Мы стоим с Мироновым в забое, и он, поглядывая на новую машину, снова говорит:
— Здорово однако… Сами управились!
И это уже относилось, наверно, не только к рудокопам двадцатых годов, а и к изобретателям этой машины, и к авторам метода массового обрушения, и к нему самому, бурильщику Миронову с братьями…
«Сами управимся!»
Я вспомнил снова эти слова, читая в газетах о трубах. О стальных трубах большого диаметра, по которым гонят на дальние расстояния нефть, газ и которые оказались вдруг в центре напряженной экономической, точнее говоря, политической схватки.
Вот как об этом сказал Никита Сергеевич Хрущев:
«Недавно правительство Соединенных Штатов предприняло грубый нажим на Западную Германию, Японию, Швецию и другие страны, чтобы сорвать выполнение ими договора о поставке стальных труб в Советский Союз. Американское правительство, видимо, так напугано коммунизмом, что не только отказывает себе в выгоде торговать с нами, но и другим странам мешает».
В связи с этим припоминается и письмо рудокопов Рид-дера и то, что я увидел недавно на Южном Урале, на челябинском Трубном заводе.
У него, у Трубного, подобно многим уральским заводам, две жизни, два возраста. Как бывший Мариупольский он справил тридцатилетие, а под небом Челябинска живет с войны. Начинал с одинокого прокатного стана, вывезенного с Мариуполя, да наспех сколоченного барака, половину которого отвели под заводскую контору, а другую под жилье эвакуированных.
И вон как вымахал! Я смотрю на завод, склонившись над столом в одной из комнат московского Гипромеза. Проектировщики знакомят меня с планом реконструкции и расширения Трубного. Они показывают чертеж, исполненный в две краски. Синие прямоугольники — существующие цехи. Красные — те, что должны быть построены в семилетку. Красный цвет преобладает над синим.
Завод, объяснили мне, и сейчас не из малых. А превратится в трубную Магнитку. Хотя это не совсем точно сказано. В общесоюзном балансе выпуска труб ему предстоит сыграть большую роль, чем Магнитке в производстве металла. Почти треть всех стальных труб страны будут давать челябинцы. От малютки диаметром в мизинец до такой, что и обеими руками не обхватишь.
Оглянитесь вокруг себя. Всюду трубы, это простейшее и гениальное изобретение человека. Воду, пар, нефть, природный газ несут они нам. Жизнь без них была бы затруднительной. Без трубы и в космос не взлетишь…
Ох, как много нужно нам всяких труб! Потому и преобладает на плане завода красный цвет, огненные бруски строящихся цехов. Есть и сине-красный прямоугольник: трубоэлектросварочный, гордость и главная забота челябинцев.
Трубы идут отсюда на строительство магистральных газопроводов, которые растягиваются обычно на сотни, а то и на тысячи километров. Ставрополь — Москва. Или того дальше: Бухара — Свердловск. По узенькому горлышку газ на этакую даль не подашь. Нужна труба большая, в метр и шире. А такую, да еще с тонкой стенкой, трудно получить из слитка цельной, без шва. Газовые трубы формуют из широких стальных листов. А как кромки соединить? Нагревали их на газовых горелках, и по расплавленному металлу-молотом! Внахлестку, старинным кузнечным способом. Сваривали так трубы на Харцызском заводе в Донбассе. Жуткая была работа! Человека обдает нестерпимым жаром. Шум от горелок такой, что за три версты слышно. А темпы? Шесть коротких труб за день…
А в стране то тут, то там находили все новые и новые месторождения природного газа. И росла потребность в трубах большого диаметра. Со всех сторон атаковали Харцызский завод. А что он мог поделать? Труба была с трубами. Пока не вмешался старый академик Патон, пока не предложил трубникам автоматическую электросварку под слоем флюса. Сомневались: будет ли шов, сваренный электрической дугой, достаточно прочен? Выдержит ли он давление, которое возникает — в газопроводе? Расчеты показывали, что выдержит.
Создали стан-автомат, варивший трубы в две электрические дуги. Скорость! Да и заготовки автомат брал гораздо длиннее тех, что сваривали на горелках. Это сразу же почувствовали на трассах — строящихся газопроводов. Туда пошли трубы длиной не в шесть метров, а в двенадцать. И это вдвое облегчало труд сварщиков, соединяющих трубы в единую нить. Автомат Патона многое за собой потянул. Прежде стальной лист гнули, не торопясь, на вальцах. За газовыми горелками они вполне поспевали. Темпы же автомата были им не по плечу. Нужен был пресс, который угнался бы за патоновской машиной, годился бы ей в соратники.
Так родилось новое направление в трубной промышленности, возникла новая отрасль производства. Автоматическая электросварка труб широкого диаметра. В стенах старого цеха в Харцызске ей было тесно, задыхалась она там. Решили проектировать специальный цех. Построили его в Челябинске. Вот он на чертеже, сине-красный прямоугольник. Но почему в две краски? Я спросил об этом у гипромезовцев.
— Две краски, — объяснили они, — означают реконструкцию. Цех молодой, а собираемся уже реконструировать, расширять, прибавлять ему мощности, хотя и сейчас она у него велика… Но сорок магистральных газопроводов, которые построят в семилетку, растянутся на двадцать шесть тысяч километров! Одному Челябинску уже не справиться. На по-70 мощь ему должны подоспеть еще несколько трубоэлектросварочных цехов, сооружаемых в разных районах страны. А пока усилим челябинский. Товарищи с завода предложили установить дополнительное оборудование. И сделать это на старых площадях. Предложение приняли. Мы составили технический проект, который предусматривал удвоение производственной мощности цеха. Реконструкция уже началась, заводам заказаны новые машины. И тут возникло одно обстоятельство. Какое? Знаете что… Вы, кажется, собираетесь в Челябинск? Там, на месте, вы, пожалуй, лучше поймете, о чем идет речь…
И вот я «на месте», в Челябинске.
Я провел неделю в трубоэлектросварочном. Много раз прошел вдоль машин, наблюдая за превращениями стального листа. Поначалу обхождение с ним весьма деликатное. Центруют, выравнивают, слегка, конечно, надавливая, но только слегка. Потом он попадает под резцы, под двадцать четыре резца, стоящих в два ряда. И нечего упрекать их в жестокости, если у проходящего меж ними листа неровные кромки. Где выступ, безжалостно обрежут, так им и поручено. Ну, а затем давление на лист усиливается. Сперва ему загнут края — и он превратится в огромный, широкий противень для пирогов. Листу еще идти под прессы. Два их, оба гидравлические. Уже у первого хватает силенки. Штампует с усилием в тысячу восемьсот тонн. А второй обрушивает на жертву все двенадцать тысяч. Двести шестьдесят пять атмосфер давления! После первого пресса лист хотя уже и загнут подковой, может еще считаться листом. А после «ласк» второго богатыря— нет листа! Стал трубой? Еще не совсем: приобрел форму трубы. Меж кромок остался узенький прогал. Вот как разделались со стальным листом дружные эти машины, работающие в крепчайшем сговоре между собой, в теснейшем союзе, послушные все одной кнопке. Линия-то полностью на автоматике! Лист гонят почти без передышки, только чуть, только самую малость задерживается он перед каждой машиной. Но к этому «чуть» мы еще вернемся…
А пока — на участок сварки, куда рольганги и самодвижущиеся тележки уже понесли трубу-заготовку. Вот они, патоновские станки-автоматы, младшие братья харцызского первенца. Бесшумно исполняют свою огненную работу. Подплывает труба. Валки «дожимают» ее кромки, вплотную стыкуют их. Сверху сыплется порошок — флюс, образуя по стыку желтоватую дорожку. Кончики электродов не видны: они укрыты флюсом, корочкой. Ни ослепительных вспышек, ни брызг раскаленного металла. Не очень эффектно, но очень здорово. Сварщик сидит перед автоматом и тоже выглядит буднично, не так, я бы сказал, романтично, как сварщик, работающий вручную. Нет синих очков, нет в руках держателя с электродом, на конце которого трепещет лиловый цветок. Но зато как удобно! И какая превосходная электрическая машина в полной твоей власти!
Плывут и плывут заготовки, подставляя незаштопанные бока сварочным автоматам. А тем только дай работу! Вмиг наложат шов. Могут варить непрерывно. И им все равно, какой длины труба: в десять метров или в сто… Лишь бы электродной проволоки хватило. За этими работягами не так просто угнаться. Тем более, что их шестеро. По три в линии. И вот эти две сварочные так и подгоняют формовочную линию. Трудновато ей было на первых порах, в дни становления цеха.
Об этом многие мне рассказывали.
Рассказывал Иван Алексеевич Дудинов, коммунист, инженер-механик с многолетним стажем, через чьи руки прошло все оборудование, поступавшее в цех. Через руки! Иван Алексеевич из тех инженеров, ладони которых всегда в мозолях и машинном масле. Может быть, такое и не обязательно для инженера. Но у Дудинова твердое мнение по этому поводу. Грош цена, считает он, инженеру, не умеющем; держать в руках напильник.
Рассказывал «юный бог автоматики», как называют в цехе комсомольца Владилена Ковзуна, инженера-электрика, «директора-распорядителя» двух тысяч моторов, десятков тысяч реле, контакторов, магнитных усилителей. У молодого человека, недавнего выпускника московского Энергетического института, нервное, подвижное лицо, всклокоченная шевелюра. И пожалуйста, не обижайтесь на его немножко отсутствующий взгляд во время разговора с вами. Просто он подумал в эту минуту о том, как бы упростить схему одного из автоматических устройств, и, кажется, нашел оригинально