Записка и в самом деле помогла. Вдова строителя Волховской гидростанции приняла нас (я для храбрости прихватил с собой друга) более чем любезно. Она даже открыла перед нами двери в кабинет академика, сказав при этом, что после его смерти никто, кроме нее, не входил в эту комнату.
В огромном кабинете — чертежи, чертежи, чертежи. Они на длинных столах, на стульях, на стеллажах, на подоконниках. Одни в черных коленкоровых папках с надписями «Волхов», «Свирь», другие сложены в стопки, третьи лежат развернутые. И нигде ни пылинки. На треножнике с доской тоже чертеж, прикрепленный кнопками. Он не закончен. Вот раскрытая готовальня, остро заточенный карандаш, линейка, пузырек с тушью. Все как было при хозяине. Кажется, что он подойдет сейчас к треножнику, возьмет карандаш и продолжит начатую линию…
— Генрих Осипович всегда делал чертежи сам, — говорит вдова. — Не то чтобы не доверял никому, а просто очень любил это занятие, как другой любит шахматы, игру в карты. Он чертил и в тот вечер, когда к нам пришел посланец Ленина. Это было зимой восемнадцатого года. Я хорошо помню тот вечер. Мы коротали его вдвоем: я за вязанием, Генрих Осипович за черчением. В дверь постучали. Кто бы это мог быть? — подумали мы. Ведь к нам давно уже никто не хаживал. Время стояло неспокойное… Я пошла к двери. Спрашиваю: кто? Отвечают: из Москвы, из Совета Народных Комиссаров. Открываю, человек в кожаной куртке предъявляет удостоверение, подписанное Лениным… Я проводила гостя через столовую в кабинет мужа, вот сюда. Дверь из столовой была полуприкрыта, и я слышала весь разговор. Правительство, по словам посланца, интересуется, верно ли, что у профессора Графтио есть проект силовой установки на Волхове? За какой срок можно выполнить этот проект? Что для него требуется — какие средства, сколько людей? Какова предполагаемая мощность станции? Согласится ли Графтио возглавить работы? Все это было так неожиданно, что Генрих Осипович растерялся, сказал, что подумает. А когда
’Гость ушел, начал вслух ругать себя за то, что не дал сразу ответа. «Как невежливо мы обошлись с этим человеком, — говорил он мне. — Я даже забыл пригласить его сесть, а ты не позвала откушать чаю». Разволновался Генрих Осипович ужасно. Ведь речь шла о самом дорогом в его жизни, о проекте покорения Волхова. Проекте, которым он много лет тщетно пытался пробить глухую стену равнодушия. А тут идет только второй год революции, и о нем уже вспомнили!.. Весь остаток вечера Генрих Осипович писал докладную записку Ленину. Ответ из Москвы не заставил долго ждать себя: полная поддержка! А вскоре мужа назначили начальником строительства…
Вдова подарила мне на прощание старый журнал, издававшийся на Волховстрое. Уже само его название звучит необычно: «Как строится Волховская гидроэлектрическая станция». Мы привыкли, что она давно существует… Год издания— 1923, ноябрь, № 1. На обложке могучая фигура рабочего в фартуке, он всадил в землю лом; силуэт экскаватора, вгрызающегося в скалу; и в ореоле солнечных — нет, электрических! — лучей здание электростанции. Тысячу раз видел я его на фотографиях, да и был не раз возле этого здания, а вот художнику, рисовавшему обложку, наверняка приходилось напрягать все свое воображение, чтобы представить, как же будет выглядеть будущая ГЭС… Передовая статья: «Мы являемся… пионерами. Положение обязывает. На нашем примере… страна проверяет свои возможности, накапливает опыт… необходимый для ведения предстоящих, небывалого масштаба, работ». Прекрасно сказано! С чувством ответственности перед будущим… Весь остальной материал — в скупом, деловитом стиле. Вот заметка «Гидрография реки Волхов». Цифры, итоги многих обстоятельных исследований, изысканий на реке. Но когда они проведены? В гражданскую войну, в разруху! Как только подумаешь об этом, совсем по-иному ощущаешь сухие научные данные — за ними подвиг гидрографов… А такое сообщение: «Прибыл экскаватор». Да это же первая машина на первой советской стройке! Или коротенькая информация под заголовком «Состояние заказов». Медный провод заказан Северному кабельному заводу; стальной трос изготовляет Трест массового производства, который сдал уже 500 пудов; Петроградский прокатный завод катает металл для опор. О чем эта информация? О том, что промышленность молодой Советской республики поднимается из разрухи, встает на ноги, начинает шагать. А шагать ей далеко!
Это просто здорово, что журнал, рассказывающий, как строили первую в стране гидростанцию мощностью в шестьдесят четыре тысячи киловатт, попал мне в руки как раз перед поездкой на строительство Куйбышевской ГЭС мощностью в два миллиона триста тысяч киловатт.
Он, журнал, пригодился мне в первый же день приезда. Этот день я провел в Ставрополе, маленьком сонном городке в Заволжье, который в одно прекрасное утро проснулся знаменитым: вышло постановление о строительстве Куйбышевской гидростанции, и Ставрополь оказывался в самом центре стройки. Но знаменитым быть трудно, это всегда связано с большим беспокойством. Так случилось и со Ставрополем. Сколько людей сюда понаехало, сколько машин забегало по улицам, взметая за собой столбы пыли, как шумно стало в тихом городке! А в довершение выяснилось, что ему и вовсе придется покинуть свое насиженное место, которое станет дном будущего Куйбышевского моря, и перебраться куда-нибудь повыше.
Полдня я просидел в производственном отделе управления строительства. Начальник этого отдела, мрачноватый человек в темно-синей суконной толстовке, показавшийся мне закоренелым службистом, не был склонен к разговору и попросил подождать. Честно говоря, ему было просто некогда: со всех сторон на него наседали.
Прораб одного из участков пришел согласовать месячный график работ в портовом городке. Моря еще нет, а порт уже строится. Пока он на горе, далеко от воды, но будет время — и она подойдет вплотную к его причалам.
Вошли, вернее, ворвались в комнату взрывники. В соответствии со своей профессией они были настроены воинственно.
— Вам, — наступали они на начальника, — требуется бутовый камень для стройки. Пожалуйста, мы дадим его сколь-6 От солнца к солнцу 81 ко угодно, мы можем тут все горы взорвать, только создайте условия, а вы не создаете…
Отбившись от взрывников, начальник долго разговаривал по телефону с кем-то, кого почтительно называл «товарищ затопленец». Позже я узнал, что так величают здесь работников отдела подготовки зоны затопления. Судя по репликам, речь шла о перевозке на незатопляемые места тридцати тысяч жилых домов. Перевезти их нужно, не повредив, целенькими — с крылечком, с коньком над крышей и даже «с дымом над трубой», как выразился начальник.
Снова были люди, снова кто-то звонил, потом его куда-то вызвали, он вернулся совсем мрачный и окончательно забыл о моем существовании. Я попытался робко напомнить о себе, на что получил ответ:
— Минутку терпения.
И тогда я вот что сделал. Я вынул из чемодана журнал, подаренный мне вдовой Графтио, раскрыл и стал медленно листать, так, чтобы сидящему за столом была видна обложка.
— Что это у вас? — спросил он, перегнувшись через стол.
— Да так, — ответил я небрежно. — Журнальчик один старенький…
— Разрешите взглянуть.
И взяв у меня журнал, весь просиял, просветлел, словно внутри у него лампочка зажглась. Выяснилось, что он умеет улыбаться.
— О! — воскликнул он. — Волхов… Бывал я на Волхове. Я там в двадцатом году первую свою студенческую практику проходил. Помню, мы вели наблюдения на гидрометрическом посту. И результаты этих наблюдений даже, знаете, в официальные отчеты вошли. Да вот вам, пожалуйста, доказательство. Видите, заметка о гидрографии Волхова. Тут и моя есть цифирь… А потом я снова приезжал на Волхов уже инженером. Участвовал в испытании турбин… Потом послали в Дагестан. Там мы Гергебильскую станцию строили. Был прорабом на плотине. И после этого так и пошел — по плотинам… В Сызрани, в Иванькове, на Кавказе, в Средней Азии…
Вот тебе и закоренелый службист. Он, оказывается, полстраны объехал и меньше всего сидел за канцелярским столом, и квартирой ему очень часто служила походная палатка.
— Вы на той стороне Волги были? Там уже роют котлован под здание ГЭС. Котлованище этот будет гигантский. Я знаю, что журналисты не любят цифр. Но одну все-таки запишите: только из береговой части котлована надо вынуть пять миллионов кубометров земли. Я сказал: из береговой части. Да, котлован захватит и Волгу, потому что здание гидростанции будет на две трети своей длины вдаваться в реку. Значит, этот ее участок нужно оградить перемычками и осушить, чтобы на дно могли спуститься экскаваторы. Легко сказать: оградить, осушить. Но как? Это целый комплекс больших и сложных работ. Прошедшей зимой мы к ним и приступили. Первое, что сделали — насыпали банкет. Это подводная дамба из камня, которая должна несколько сдерживать и отводить в сторону течение. Лучшее время для насыпки банкета — зима. В другую пору все усложняется: камень подвозят на машинах к причалу, перегружают на баржи и оттуда уже сбрасывают в воду. Это долго и мешает судоходству. А зимой пробивают во льду майны — проруби — и к ним подкатывают машины с камнем. Это ведь гораздо проще. Нужно было успеть насыпать банкет до того, как река вскроется. В те дни мы все были там, на льду… И произошел такой случай. Позвонили нам сюда из какого-то московского учреждения. «Позовите, говорят, пожалуйста, вашего начальника». — «Он на банкете». — «Тогда заместителя», — «Тоже на банкете». — «Ну, главного инженера или еще кого из начальства». — «Все на банкете». — «Да что это у вас за банкеты в рабочее время…» — возмутились в Москве.
— Опешили мы зимой, — продолжал он, — и с прокладкой по дну Волги трех трубопроводов. Они нужны, чтобы гнать песок в перемычку. Каждый такой трубопровод, или, как мы говорим, дюкер, — это много труб, сваренных воедино. А сваривали их прямо на льду около майны, прорубленной во всю ширину реки. Два дюкера скатили в воду и уложили на дно без особых затруднений. Дно было предварительно осмотрено водолазами. Принялись было за третий дюкер, но вдруг потеплело, лед стал темнеть, размякать, выступила вода. А еще не все трубы были сварены. Начальник строительства пр