ьный механизм. Он исполняет дошедшую до него по цепи команду: поднять температуру на столько-то градусов!
Система хороша, но, рискуя скаламбурить, скажу: в применении ее не было системы. В каждой отрасли промышленности имелась своя схема регулирования: у металлургов — одна, у химиков — другая, у энергетиков — третья. Принцип схожий — исполнение разное. Правда, и производства разные. И все-таки, можно сконструировать систему регулирования, годную для любого производства. Такую, из приборов которой, как из кубиков, складывается любая схема. Универсальную эту систему и собирает завод в Чебоксарах.
В наше время никого не удивишь автоматической линией станков. Но та, что я увидел, привлечет внимание не только дилетанта.
Станки шлифуют деталь, передавая ее из рук в руки. Что ж, это дело обычное. Наладил автоматы, и они пошли, пошли. Подналаживай, если собьются с размера. Но вот тут-то и вся хитрость. Эти в подналадке не нуждаются. Они приняли на себя часть обязанностей наладчика. Электронные контролеры следят за размерами и сами командуют шлифовальным кругам сблизиться! Абразивы-то стираются, зазор между кругами увеличивается. Разве уследить за этим человеческому глазу? Микроны… «Контролеры» стоят по всей линии, и самому махонькому микрончику не проскользнуть у них «между рук». А наиболее бдительный караульщик в конце линии — на приемке. Подержите деталь в ладони, суньте «контролеру» — не примет, отшвырнет в сторону. Вы нагрели ее, она «потолстела» на 4 микрона, и такую «толстуху» аппарат бракует. Он ощупывает детали придирчиво, проверяя по всем статьям. А статьи такие: овальность, конусность, бочкообразность, корытность. Чуть «фигурой» не вышла — брак, загорается красная лампочка. Такой контрольный аппарат работает на электронике, на полупроводниках. Устройство настолько сложное, что инженер сказал мне:
— Принцип могу объяснить, а о деталях — слово наладчику!
Наладчик — молоденький, бойкий, чуточку с гордецой. Еще бы, такая машина в руках! Записываю о нем: побывал уже в армии, служил радистом в авиации. И сейчас в авиации: летчик-спортсмен, планерист. Откуда родом? Есть такая деревня Томак-кассы. Ого, так он земляк старика Федорова. Он из деревни, где когда-то родилась песенка, упрятанная ныне в федоровской «шкатулке»:
Чем приметны такие, как мы, бедняки?
Подолом шубенки в грязи — тем мы и приметны.
Попробуйте сказать такое про этого юного хранителя электронных тайн!..
Я узнал Чувашию еще до того, как ее сын Андриян Николаев взлетел в космос.
Но, думается, имею право назвать этот очерк: «Республика космонавта».
ИЗ УКРАИНСКОГО БЛОКНОТА
Но солнце, солнце зовет нас за собой! Оно уже над Украиной.
Маршрут — индустрия.
Решаю начать это путешествие с Полтавы, чтобы, выбравшись затем у Кременчуга к Днепру, продолжить его вниз по реке — к Днепропетровску и Запорожью. Но почему все же избрана такая необычная исходная точка для индустриального маршрута по Украине? Вы думаете, что Полтавщина — это хлеб. Ошибаетесь, не только хлеб!
Главная улица Полтавы выводит к откосу над Ворсклой. За рекой — простор, раздолье, синий лес. И в том лесу, чудится мне, скопились войска Петра: гренадеры, драгуны, артиллерийские полки. Ждут сигнала к переправе, к бою со шведами…
В Полтаве, которая старше Москвы на триста лет, царицей— История. Тут сам как-то сразу настраиваешься на исторический лад. А к тому же еще и слышишь, как кто-то позади тебя рассказывает сочно, вкусно, мешая русскую и украинскую речь:
— …Перед вами усадьба письменныка Котляревського. За собором в кинци площади була ратуша. Там працював возный — по-нынешнему председатель горисполкома. Левее внизу бачым садыбу Терпелыхи, матери Наталки Полтавкы. Сюды до нее, до Наталкы, ходыв возный. Але зря, бо вона ждала свого нареченного. Котляревський все це бачыв и опысав в пьесе…
Тесным кружком сгрудились приезжие школьники вокруг пожилого человека в широкополой шляпе и с такими же традиционными запорожскими усами. Он словно и сам только что шагнул сюда из пьесы Котляревского. Шагнул и движется вдоль откоса по площади, и за ним, как за чародеем, бредут ребята.
Он и в самом деле чародей: к чему бы ни прикоснулось его слово — все оживает.
Так познакомились мы с Филиппом Ивановичем Бойко.
В каждом городе есть такой любитель старины, знаток своего края. Этот образ стал уже тривиальным в очерковой литературе. И я не вводил бы Филиппа Ивановича в свой рассказ о Полтаве, если б не считал его самым страстным, самым одержимым из всех подобных энтузиастов. А я немало повстречал их, странствуя по стране. Хочется, чтобы вы тоже повидали собранную Бойко коллекцию древней утвари, прочли отчеты о пятнадцати археологических экспедициях, лично им предпринятых, перебрали его картотеку знаменитых полтавчан, в которой более 600 имен. Выньте из нее несколько карточек. В Москве есть больница Склифосовского, он здешний. И певец Козловский отсюда, только редко навещает свой город. А местная речушка Тарапунька дала псевдоним другому артисту, тоже полтавчанину. Да и напарник его Штепсель — тутошний… Знаете ли вы, что Полтавщина вскормила 128 Героев Советского Союза? Об одном из них, о Щербакове, идет давний спор со смолянами. Как установил Бойко, Щербаков родился в пути, в поезде, стоявшем в тот момент на станции Смоленск. Но сразу был привезен в Полтаву, где рос, учился, работал до самого ухода в армию. Так чей же, спрашивается, Щербаков — полтавский или смоленский? Могут ли претендовать на него смоляне?
Извините, пожалуйста, я заговорил уже так, словно и сам из Полтавы. Но это влияние Филиппа Ивановича!
Два дня бродили мы с ним по городу, по его окрестностям, по местам былых сражений, по залам музеев, от памятника к памятнику, а их тут не счесть.
Стоим возле Петра перед входом в музей Полтавской битвы. Царь — «в натуру»: 2 метра 5 сантиметров. На бронзовом мундире несколько вмятин: на груди, на рукавах. Эти боевые ранения «Петр» получил, защищая семью Бойко. Дело было летом 1941 года. Филипп Иванович, как уполномоченный обкома партии, вывозил в Башкирию ценнейшие экспонаты полтавских музеев. Времени почти не оставалось— враг уже подходил к городу — и не все успели заколотить в ящики. Скульптуру Петра уложили в вагон, укутав лишь в рогожу. В этом же вагоне ехал и Бойко с домочадцами. За Харьковом — немецкие самолеты. Прошли низко над эшелоном и прошили его из пулеметов. Филипп Иванович, жена, четверо их ребятишек лежали на полу вагона за спиной у «Петра». Он и спас их своим телом, своей бронзой, в которую угодило с пяток пуль…
Захватила, полонила в Полтаве история. Пора и освобождаться из ее цепких объятий. Вырываюсь в современность! И увлекаю за собой Филиппа Ивановича. Едем с ним к нефтяникам. Это ему кстати: надо побывать в Гоголеве, в Миргороде по делам лекторской группы обкома партии. Говорит, давно собирался на нефтепромыслы, чтобы почерпнуть кое-какие факты и цифры для лекции «Прошлое и настоящее Полтавщины».
Гоголево, Миргород… Чуете, какая опасность снова нависла над нами? Глядишь, и мелькнет в окне Параска, которая задумалась в ожидании Грицька, «подперши локтем хорошенький подбородок свой». А то наткнешься и на Пацюка, что глотает летящие ему в рот вареники в сметане. Или привидится вдруг усадьба, где, оставшись без Пульхерии Ивановны, доживает свой век Афанасий Иванович, согнувшийся «уже вдвое против прежнего». Нет, нет, мы не поддадимся искушениям. Мы проносимся в Миргороде на машине мимо бывшей улицы Старосветских помещиков, переименованной в Комсомольскую. Мимо, мимо! Нам — на нефтяной промысел.
Контора в Гоголеве. Управляющий оказался бесценной находкой для нашего Бойко. В гражданскую войну воевал в этих же местах, где добывает нефть. Махно били. Встречался ли с Фрунзе? А как же, Михаил Васильевич числился почетным красноармейцем у них в полку, бывал не раз. Он и ранен был тут неподалече в бою с махновцами.
Карандаш Бойко так и бегает по бумаге, так и бегает. Старику все интересно: и про гражданскую войну, и про нефть.
Нефть в районе Миргорода нашли недавно. Есть же такие счастливые местечки на земле, как этот городок. Обессмертил его Гоголь. Прославлен лечебной водой, прекрасным курортом.
И в третий раз уготована ему слава — нефть! А когда бурили разведочные скважины и брали пробы, наткнулись на залежи соли. Мало Миргороду минеральной воды, мало нефти, давай ему еще и соляные копи.
Напав на золотую, то бишь нефтяную, жилу, разведчики намертво вцепились в нее и идут вглубь и вширь. Все новые и новые месторождения вступают в строй. Управляющий называет некоторые: Сагайдак, Глинск, Кибенцы.
Надо видеть в эту минуту Филиппа Ивановича. В глазах у него и страдание и порыв. Звучат столь близкие его сердцу названия, и так хочется сказать, что в Глинске Петр наголову разбил конницу Карла, что под Сагайдаком русские бились с татарами. Само слово «сагайдак» означает — сумка для стрел. Что в Кибенцах… Сдерживает себя бедный Бойко, помалкивает, сосредоточенно работая карандашом. А управляющий говорит, что в этих краях не только нефть, должен быть и газ. Идут поиски. Пока такого месторождения, как сказочная Шебелинка под Харьковом, не найдено. Но ищут те же люди, что обнаружили Шебелинку. Есть надежда, что разыщут подобное богатство и на Полтавщине. На днях забил сильный газовый фонтан на хуторе Солохи в Диканьском районе… И тут уже Филипп Иванович не выдерживает.
— Где, где? На хуторе Солохи? — переспрашивает он, и в голосе его восторг. — Вот це диво!
А что, в самом деле, забавно! И не чуяла предприимчивая гоголевская Солоха, что у нее под хатой природный газ. Развела бы уж коммерцию, приготавливая свои вареники да галушки на газовой плите, и народ бы к ней валом повалил…
Едем на один из участков. С нами — Иван Лисовец, мастер-добытчик, по молодости просто Ваня. Он заехал в контору похлопотать о новом оборудовании. Увидел нас в кабинете управляющего, пригласил к себе. Это поблизости, в Сагайдаке, в «сумке для стрел».