У нас машина, но Ваня прикатил на мотоцикле, не бросать же эту лошадку у ворот, оседлал, обдал нас бензиновым дымком, махнул рукой, показывая, куда держать путь, — и был таков. Мы его потеряли из виду. Вокруг поля, поля, и среди кукурузы, подсолнухов, арбузов — нефтяные качалки, стальные журавли, которые методично и равнодушно клюют землю, высасывая черное жидкое золото. Этим меланхоликам все равно, где работать — на Сахалине или на Полтавщине.
А Вани нет. Вдруг вынырнул откуда-то из кукурузы, кричит:
— Давайте сюда!
Вон его хозяйство: пять скважин, пять качалок. Прежде, еще года два назад, он добывал мед на колхозной пасеке. А нефть — тот же мед, только для машин. С их участка половина добычи идет на трансформаторное масло. Первая очистка, от воды, сразу на месте, способом подогрева. Используется для этого попутный газ, которого тут полно. Водяные пузырьки испаряются, и очищенную от них нефть направляют в цистернах в Херсон на нефтеперерабатывающий завод. Далековато? Будет свой такой завод и на Полтавщине — запланирован в семилетке. Без него нельзя, раз вокруг столько нефти. Нашли ее даже в самой Полтаве, на привокзальной площади.
Филипп Иванович слушает Ваню, а сам все по сторонам озирается, ищет чего-то. Нашел!. Тычет пальцем в сторону поросшего травой холма.
— Бачьте, — говорит радостный, — це добра, цикава могилка! Времен скифов и древнейших славян. И ось же друга могилка…
— Ни, — качает головой Ваня. — Це не могилка, Филипп Иванович. Це мы нагреблы бульдозером.
Бойко ошарашен. Тащит за собой Ваню и долго ходит вокруг холмиков, ковыряя их палкой. Трудно признаться: научная объективность на стороне бригадира, тут поработал бульдозер. Смущен Бойко. Но Ваня Лисовец — вежливый, добрый малый. Ему уже жаль, что принес огорчение старому человеку. Он показывает Филиппу Ивановичу еще на два холма, которые побольше тех. Это настоящие древние курганы — погребальницы предводителей первобытных племен. А казаки использовали их позже как наблюдательные пункты в боях.
— Тоди ще радиво не було, — шутливо поясняет Ваня. — Связь как держали? Накладалы по купе хворосту и, колы побачать ворога, пидпалюють. То був сыгнал до наступу…
Бойко одобрительно кивает, покручивает ус. У этого хлопца, добывающего нефть, тоже, видать, интерес к истории. Очень он нравится старику.
В Кременчуг Бойко не смог поехать, и в пути ощущалось его отсутствие. Проезжаешь мимо развалин какой-то крепости, а что за крепость — спросить не у кого. Филипп Иванович снабдил меня на дорогу кое-какими сведениями, но всех случаев, всех крепостных руин не предусмотришь. И мне не хватало милого Бойко, не раз я жалел об этом. Хотя в самом Кременчуге к будущему приходилось обращаться чаще, чем к истории.
Какая история, какое прошлое у автомобильного завода, у КРАЗа? Он еще в пеленках. Дату его пуска можно считать днем рождения новой промышленности на Украине. У республики появился собственный грузовой автомобиль — «Днепр-222», десятитонный самосвал. Название пришло сразу, поскольку завод на Днепре. А над эмблемой думали. У горьковчан на «Волге» — олень, на белорусских МАЗах — зубр. А украинцам тоже зверя посадить на радиатор или что-нибудь другое? Чем всегда славилась Полтавщина? Галушками? Не пшеничную же галушку лепить к автомобилю. Решили так: раз нарекли «Днепром», реку и изобразим. И уже бегают по дорогам зеленые самосвалы с красно-голубым флажком и серебристой речной волной на радиаторе.
Завод в поре оперения. Но ощущаются уже огромные крылья, которые он собирается размахнуть. У него самый длинный в стране конвейер — четверть километра!' Как на железной дороге, на конвейере станции. Их двадцать две. На первой — рама, на последней готовую машину заправляют горючим. Она почти без задержки, свежевыкрашенная, тепленькая, пойдет своим ходом — и это будет ей испытанием — в Кривой Рог, на новый горнообогатительный комбинат. Оттуда телеграмма за телеграммой: нужны самосвалы! Отправлено сорок, все первые сорок, выпущенные заводом, и эта, сорок первая, рвется в дорогу, к своим сестрам, которые уже-в деле, в горячем деле. Кривой Рог значится в моем маршруте, и, может быть, мы еще раз встретимся с этой кременчугской уроженкой. Там она пронесется, тяжело нагруженная рудой, покрытая розоватой пылью, и я не узнаю ее.
Завод собирает машины пока по «чужим» чертежам, которыми любезно поделился Ярославль. Это временно. Создано, действует свое конструкторское бюро, и ложатся на стол листы с эскизами будущего автомобиля, полностью-своего, кременчугского. Пока многие узлы — привозные: механические цехи еще не развернулись во всю мощь. Но рама — своя! И воздушный баллон тоже. А со вчерашнего дня. кузов собственный. Растет число узлов, деталей, сработанных непосредственно на заводе, и это свидетельство его быстрого становления.
Был в этом краю, в сущности, один действительно большой завод, как принято говорить, союзного значения — вагоностроительный в Крюкове, по соседству с Кременчугом. Заслуженный, с твердой репутацией. Кто ж не знает его грузовых гондол, развозящих по стране руду, уголь, лес, а в урожайную страду и зерно. В Крюкове рождена цельнометаллическая гондола на 93 тонны, великолепная конструкция, удостоенная золотой медали на Брюссельской выставке. Эти вагоны — на потоке. Есть второй, еще более совершенный вариант — с автоматической выгрузкой. Завод — старый по возрасту, современный по характеру, по технической вооруженности. И, естественно, задавал тон в округе, был лидером. Но вот подал голос новорожденный автомобильный, пока тенорок, скоро заговорит басом. И ветеран вагонный не приревновал, не отвернулся в гордости. По-отцовски помог людьми, техникой. Автомобильный, возникнув, потянул за собой и другое крупное производство — шинный завод. А у шинного наметился сосед — нефтеперегонный.
Будет так: самосвал сойдет с конвейера, обутый в местные шины, заправится местным горючим и — на К. МА, руду возить. На Курскую магнитную аномалию? Нет, на Кременчугскую магнитную аномалию! Открыта такая, с Курской покуда не тягается, но запасы тоже немалые. Она отпрыск Криворожского железорудного бассейна, его северное продолжение. У этого продолжения, похоже, нет конца, и когда-то оно, возможно, сомкнется и с Курской магнитной. Возникают первые рудники, первые открытые карьеры, первый горнообогатительный комбинат — молодежная стройка. И — обычное дело! — растет новый город. Нетрудно угадать его название: Комсомольск-на-Днепре.
Хлебная Полтавщина становится нефтяной и металлической. Точнее: и хлебной, и нефтяной, и металлической.
На этой земле поднимается (сегодня, когда перечитываю старый блокнот, надо написать: поднялся!) еще один гигант, без которого всем остальным не прожить. Правой ногой он ступил на кировоградские владения, левой на полтавские. Днепр разделяет две области, а сооружения Кременчугской гидростанции связывают их, протянувшись от правого берега к левому в таком порядке: дамба-волнолом, огораживающая порт от волн с нового моря, судоходный шлюз, трехсотметровая плотина, сама станция. Незаметно как-то, тихо выросла Кремгэс: о ней сначала редко писали.
А между тем с первых же дней это была стройка своеобразная. Я не собираюсь подробно рассказывать о ней, чтобы не повторяться. Перед читателем прошла уже картина волжской стройки. А многое в сооружении гидростанций на больших реках сходно: укладка плотины, затопление котлована, перекрытие реки. Мне же хочется подчеркнуть особенности Кременчуга, строительства под Кременчугом. Правильней сказать: над Кременчугом. Город ниже по течению, иначе его бы затопило.
Как выбирали место для станции?
Когда-то, в тридцатых годах, во время катастрофического паводка Днепр разлился здесь на много верст и пробил себе новую дорогу, покинул прежнее ложе, не вернулся в него, когда схлынуло половодье. Не совсем покинул, оставил на всякий случай на память рукавок, мелкий, несудоходный, летом и вовсе пересыхающий. А гидростроителям этот рукавок как раз и на руку. Им бурная жизнь реки с ее быстрыми течениями, паводками, с пароходами, снующими туда-сюда, ни к чему, только помеха. Удобно строиться в кутке, в загородке, на боковой дорожке, где ты никому не мешаешь, и тебя не тревожат. А Днепр еще возвратится туда, откуда сбежал. Перекроют его на главном русле, куда деваться? Повернет на старый путь. Но там уже все будет готово к приему (так и случилось. Беглец вернулся восвояси).
Хорош Кременчугский плацдарм и своим скалистым грунтом. По справке Филиппа Ивановича, «Кременчуг» — слово татарское: кремень-гора. Гранит отсюда развозят по всей стране, вы можете увидеть его, спустившись в московское метро. Строить ГЭС на граните легче и проще, чем на песках. При современной гидротехнике и песчаные основания не страшны: Каховская вся на песке. Но сколько бетона съела! В два раза больше, чем понадобилось Кременчугской, хотя эта вдвое мощней.
Тихое место, скала. И чаша для водохранилища, приготовленная самой природой. Отличная посуда для воды: широкая ровная пойма с крутыми берегами. Можно было создать море, способное кормить водой не только саму Кременчугскую, но подкармливать и все нижележащие гидростанции: Днепровскую, Каховскую, строящуюся Днепродзержинскую. А это особенно важно на Днепре с его страшно неровным характером. Весной несет тысячи кубов в секунду, а летом, в межень, сотни. В апреле — мае топит, в июле сажает на мель. Днепрогэс задыхается в эту пору: воды хватает ей лишь на две турбины. А теперь Кременчуг, накопив запасы у себя в гигантском хранилище, сможет страховать своих сестер, по-братски делясь с ними водой в трудную минуту. Реке не дадут своевольничать, поступать, как ей хочется. Река будет в узде: когда надо — ее сдержат на полном скаку, когда надо — пустят аллюром в разгон.
Кременчугская стройка развернулась в знаменательный для нашей энергетики период.
Между строителями тепловых станций и гидравлических идет давний спор.
Первые говорили:
— Мы строим быстрее и дешевле.