— Нет ли табаку? Меняем на рыбу.
По-немецки кричит, судно-то перед ним немецкое. А вахтенный в ответ по-латышски:
— Есть табак!
У него табака полная наволочка. Не курит, накопил из пайка на всякий случай. Вот он и подошел, этот случай. Бесшумно соскользнул по шторм-трапу в шлюпку. Рыбаки ни о чем не расспрашивали. Просто подбросили к берегу. И табака не взяли, нет, взяли на одну закурку… С самым ранним утренним поездом — в Ригу, домой.
В Риге его выручала немецкая мореходная книжка, паспорт. Левая сторона заполняется при найме на судно, правая при увольнении. А он не увольнялся, страничка чистая. Наткнешься на патруль, паспорт в зубы: «Германия, пароход «Алиса Фрейман», старший матрос». И в армию не берут: моряк дальнего плавания. Это по паспорту. А так его плавания были не очень дальние: по Даугаве на буксирном катере. Сам себе и рулевой и моторист. Перед приходом наших затопил катерок под мостом, чтобы немцы с собой не угнали. И сразу в советскую комендатуру: не нужен ли совершенно целый катер? Ого, еще как нужен! Долго ли поднять такой катеришко со дна… И снова забегал кораблик вдоль рижских набережных. Только матрос на нем новый. А прежний в дальних плаваниях, теперь по-настоящему дальних.
Через много лет он снова пришел в западногерманский порт Любек, на этот раз как капитан «Немана», большого рефрижераторного судна, которое несет в океане «материнские» функции. Это плавучая база, «матка», опекающая траулеры на далеких промыслах, — дает им топливо, воду, снабжает экипажи продуктами, забирает у них улов. В Любеке «Неман» зашел на ремонт. Как положено, представители судоремонтной фирмы нанесли визит вежливости капитану. Он принимал гостей в салоне, говорил с ними по-немецки, выказал отличное знание как порта, так и самого города. Очевидно, господин капитан бывал уже в Любеке и, наверно, не раз? Нет, только однажды. Правда, несколько задержался здесь, сидел в концлагере, вон там, в районе сухих доков. Он сказал об этом, глядя в лицо сидевшему напротив господину. Сказал, что хорошо помнит место, где был расположен лагерь, и вообще не забудет всего, что связано с этим лагерем, в частности «зеленую смерть». Так называли суп из травы, которым кормили заключенных… Говоря об этом, он продолжал в упор смотреть, в глаза немцу, потому что узнал в нем одного из сотрудников лагерной администрации…
Теперь, я считаю, мы познакомились с капитаном, и нам самая пора в Гвинейский залив. «Неман» уже там. С ним на южных параллелях трое «крошек», три океанских траулера: «Сергей Есенин», «Леон Паэгле» и «Кришьян Вольдемаре», два поэта и мореплаватель. Я давно заметил, что у рыбаков особое пристрастие к литературе. В Мурманске, например, есть флотилия русских классиков: «Пушкин», «Гоголь», «Достоевский», «Салтыков-Щедрин», «Чехов» — целая плавучая библиотека. Латыши любят поэзию. У них полно плавающих «поэтов». Вот и с «Неманом» пришли к африканским берегам двое. А на самом «Немане» третий, живой поэт — Ян Плотниекс. Весь рейс он писал книгу, которую собирается назвать «Восемь раз через экватор».
Восемь раз в этом плавании пересекал «Неман» экватор: дважды на пути из Риги и в Ригу и шесть раз, когда ходил из района промысла в северное полушарие — в Республику Гана— и обратно. В Гане сдавали рыбу, три улова трех траулеров, местной национальной фирме «Манкоадзе фишерис». И только с четвертым уловом «Неман» пошел домой. А с пятым уже сами ловцы — «Есенин», «Паэгле» и «Вольдемаре».
Гвинейский залив набит рыбой. Ставрида, морской карась — розовый и черный, — скумбрия, паламида, тунец, рыба-капитан и рыба-сабля. Есть хирург-рыба, которую следовало бы назвать для точности бандиткой: у нее рядом с хвостом припрятаны два длинных острых ножа, сих помощью она нападает на облюбованную жертву. Есть флейта, названная так то ли питому, что внешне похожа на этот инструмент, то ли потому, что сама звучит как флейта. Не удивляйтесь, многие рыбы издают звуки. Меня уверяли, что селедка чирикает, как воробей, и ее по этому признаку обнаруживают гидроакустики.
Искать в этом заливе рыбу почти не приходится. Сама ищет тралы. И, угодив в полон, не стремится вырваться, выскользнуть на волю, как это всегда старается сделать пронырливая и свободолюбивая селедка. Тут другие заботы: освободить трал от рыбы так, чтобы не повредить ни трала, ни рыбы. Цепляется проклятая своими колючими плавниками, попробуй отдери. Первое время латышские рыбаки просто мучались. И тралы рвали и рыбу калечили. Помогли калининградцы, не впервые уже промышлявшие в этом районе. Посоветовали вымывать рыбу из тралов насосами. Они же научили, как вернее всего замораживать добычу в этакой жарище: пересыпать мелко-мелко раздробленным льдом, дольше хранится.
Получается, что в Гвинейском заливе труднее не поймать рыбу, а обработать, подготовить к сдаче в достойном виде. Что ж, справились, кажется, неплохо. Александр Кондратьевич показал мне документ. Называется «сертификат», удостоверение. Выдан в ганском порту представителем фирмы. Гласит: «Удостоверяется, что вся свежемороженая рыба в количестве 3255 тонн принята от моторного судна «Неман» высоким качеством и в экстраупаковке». Улова было столько, что часть добычи пошла в кормовую муку, которая пользуется большим спросом. Особенно аппетитен перемолотый морской петух. Коровы, говорят, обожают этого петушка, который не кукарекует. А настоящим, земным курочкам рыбная мука просто на пользу — несутся лучше…
Перед «уходом» из Гвинейского залива, то есть в конце интервью, капитан «Немана» положил передо мной четыре фотографии, снятые на африканском берегу в рыбачьем поселке. Первый снимок: океан. У самой кромки воды высокий негр, ганец, взметнул над головой руки. Он кричит, у него за спиной вдалеке гигантская откатная волна, на гребне которой крошечная точка, гибнущий, уносимый в океан человек, и негр кричит, сзывая на помощь людей. Вот они на втором снимке, сбегаются со всех сторон. Рослые мужчины и под стать им женщины разматывают длинный канат, и первые уже в воде. Третья фотография: цепочка, вереница людей в океане, они идут, плывут, и все держатся за веревку, один конец которой в руках тех, кто на берегу, а другой уже намотан вокруг тонущего, только так можно его спасти, один, два, даже десять человек ничего не сделают, их унесет океанским откатом, а против многих, против сотни океан бессилен, они крепко держатся за канат, и волнам не вырвать его из их рук… Четвертый снимок: ликующая, пляшущая толпа на берегу, Мужчины, женщины, дети и на руках у них спасенный ими человек — русский человек, механик с «Немана».
Как ловить рыбу?
В самом деле, как ее ловить, чтобы поймать? И чтобы сразу много. Не везде же она сама плывет на ловца, как в Гвинейском заливе. И не всякая рыба желает добровольно в трал или в сети. Селедка страсть этого не любит. Вспомните, как мы гонялись за ней у Камчатских берегов: только самолет выручил… Нужно ловить момент. Когда брать селедку на севере? С января по март она — в фьордах, нерестится, трогать нельзя. А потом истомленная, исхудалая уходит разрозненными стайками на параллели за полярным кругом. Кому она здесь нужна такая? Пусть попасется в планктоне, наберет силы, скомплектуется в мощные косяки и уйдет нагуливать жирок к Исландии, к Фарерским островам. Это начало лета. Самое время для разведки, для поисковых судов. Гидрологические съемки, пробные выловы… Нужно уточнить маршруты косяков, узнать, чем рыбка кормится, созрела ли. Это важно для ловцов, которые выходят вслед за разведчиками расставлять в океане силки и капканы. Я не оговорился, назвав эти орудия охотников: рыбный промысел — это та же охота, горячая, азартная, с погонями, с удачами и промахами, с немалыми порой огорчениями.
Ловцы в море бывают разные, как и охотники в лесу. Одни спешат туда, где уже обложили зверя, спешат к «мятой» воде, где сгрудились траулеры и мечут, мечут сети. Другие не лезут в гущу, не ищут легкого промыслового счастья. Оно легкое и в том смысле, что легко улетучивается. Настоящий ловец не боится поднять пустые сети — они о многом ему расскажут, о многом предупредят. Конечно, команде невесело «гонять пустыря». Но капитан улыбается, и команда понимает, что значит его улыбка: еще разок, еще разок, и косяк будет подцеплен. Говорят, должно быть чутье на рыбу. Возможно. Но я скажу так: чутье плюс приборы — вернее, приборы плюс чутье. Думаю, вы понимаете, что под чутьем я имею в виду опыт. А приборы? Приборы всякие. Их много на траулерах.
Термометр. Обычный, вроде комнатного. Но он под самым днищем корабля, а датчик от него в штурманской рубке. Вахтенный всегда знает, какова температура воды. Скакнула вверх, понизилась — насторожись! Тут должна быть рыбка. Она накапливается на температурных гранях. Никогда не перейдет сразу из холодного течения в теплое и наоборот. Долго-долго движется по рубежу, по невидимой, но хорошо ощутимой границе температур. Ставь сети — не промажешь.
Эхолот. Думаете, что только глубины измеряет? Отличнейшим образом «вынюхивает» рыбу. Лучше борзой на охоте. Перо эхолота усердно пишет, ничего не пропустит. Но надо уметь читать его записи. Как азбуку морзе. Для кого тире точка тире, а кому — смысл! Так и тут. Эхолот докладывает, что обнаружил рыбу. А какая — это уж дело опыта капитана, его чутья, если хотите. Кинешься на треску, а выловишь медузу. Она обманчива, эта медуза, армадами идет, густо-густо, легко принять за стоящую рыбу.
Или был случай. Один капитан оповестил на все море по радио:
— Вижу сельдь. Много!
К нему траулер за траулером. Но то была не сельдь, а стая акул, гнавшаяся за сельдью. Таких акул называют сельдяными. Но они все-таки немного отличаются от селедки… Эхолот подвел капитана? Нет, не эхолот. Грамотности не хватило: не так прочел. И, наверно, не поглядел в фиш-лупу, электронный прибор, который уточняет, расшифровывает запись эхолота. Ущучил рыбу, докладывает эхолот. А фиш-лупа говорит, какая рыба. Но говорит только тому, кто умеет смотреть.
Разные бывают случаи, всякие бывают уловы.