Ловили рыбу, а поймали сундук. Это было не в океане, в Рижском заливе. Подняли рыбаки трал, а в трале старый, серебром кованный сундук. Ткнули его, чтобы очистить от ржавчины, рассыпался. Лежит, свернутый аккуратно, старинный офицерский мундир. И еще пистолет с деревянной резной ручкой, роговая пороховница, монеты. Ствол у пистолета бронзовый, на бронзе гравировка: «1811. Тульский оружейный завод». Сундук — в музей. Там говорят: ценная находка! В 1812 году в Ригу приходили русские корабли. Они доставляли оружие, порох в крепость — для воинов, отбивавших атаки наполеоновской армии. Французам не удалось взять Ригу… Кто же был владелец сундука, найденного рыбаками? Видно, офицер одного из кораблей, приходивших в Ригу. Корабль, возможно, попал в шторм и затонул.
Вот какие бывают уловы.
Но вернемся к рыбе. Найти ее при помощи эхолота, фиш-лупы не значит еще поймать. Сельдь хитра. Сельдяной косяк маневрирует, увертывается от погони, независимо от того, где вы за ним гонитесь — возле Камчатки или в Атлантике. Утверждают, что сельдяной косяк неким чутьем чует, кто его преследует и преследует ли; будто бы он не боится торговых судов и улепетывает от траулеров, каким-то образом их различая… Кажется, засекли, настигли, но не успели заарканить, выскочил из петли. Бывает, эхолот пишет, фиш-лупа фиксирует — по всем признакам селедка. А в сетях опять медуза, пертуй и прочая океанская чепуха. Потому что ночь, а ночью сельдь подымается на верхние горизонты, смешивается со всякой мелочью, которой тьма-тьмущая, с планктоном, как бы прикрываясь, камуфлируясь, обманывая эхолот, фиш-лупу и самого ловца, даже очень бывалого. Но можно и хитрую селедку перехитрить. Идет косяк. Вы знаете его направление, его скорость, а также скорость течения. Перебегите дорогу косяку, поставьте ему сети на пути. Так, чтобы он сразу, не очухавшись, не подозревая никакой угрозы, с ходу, с разгона — да в капкан!
Автора спросят: откуда такая осведомленность, такой опыт? Не таюсь: чужой опыт. Изложил как мог то, что узнал от капитанов. И, в частности, от Хария Лидакса, Героя Социалистического Труда.
Харий Лидакс — один из детей капитана Гранта. Не Гарри Гранта с исчезнувшей «Британии», а Яна Валтовича Гранта, старейшего на Балтике судоводителя. Всех, кто плавал когда-нибудь под его командой, зовут «детьми капитана Гранта».
Харий Лидакс, как и капитан Гайлитис — помните? — тоже бывший самый молодой. Но это было совсем недавно, шесть лет назад. Сейчас ему 27, и он не очень-то бывший, он «еще из самых молодых.
Когда старик Грант уходил на пенсию, его спросили:
— Кого вместо вас?
Ян Валтович сказал:
— Лидакса, я думаю.
Он сказал так, хотя Харий ходил с ним как штурман только в два рейса. Только в два? Но рейсы-то в Северную Атлантику чуть не по полгода каждый. Можно за это время узнать человека, тем более — в море. В море верная проверка. К тому же капитан Грант был знаком с Фрицасом и Яном Лидаксами, плавал с ними на парусных ботах, под веслами и помнил мальчишку, который помогал на каникулах деду и отцу. Это был Харий. Мальчишки в рыбачьих поселках знают, что такое море. И море их знает.
— С морем шутки не шутят, — говорил дедушка Фрицас.
А вообще-то он не любил говорить. Бабушка жаловалась:
— Сорок пять лет живем вместе, и сорок пять слов слышала я от него. В год по слову.
С дедом Фрицасом случилась однажды беда в заливе. Он вышел в декабре под парусом снимать сети. Штормило — обычное декабрьское дело, но ветер усиливался. Лодку относило от сетей, старик спустил паруса, сел на весла. Волны перекатывались с кормы на нос. Вокруг сетей кипело, рыбак попробовал вытащить их, не смог, отнесло. Сладил с ветром, волной отбросило, обошел волну, сети снова не поддались. Еще раз попытался, раскровянил руки. Решил возвращаться к берегу. Выгреб к мысу, вытащил лодку на берег, свернул парус. Но не ушел. Кто знает, какие у него были мысли? Боялся, что сочтут трусом? Или решат, что бросил сети потому, что они колхозные, свои бы не бросил… Словом, не ушел. Столкнул лодку в воду, сел — и к сетям. Ветер переменил направление, спал, волны укладывались. Сети враз поддались. И все-таки старик опоздал. Чувствовал, что мороз крепчает, спешил — и не успел. Залив начал замерзать, а замерзает он в этих краях моментально. Волны еще рябили — и уже намертво скованы. Все вокруг в ледяной корке. Она достаточно крепка, чтобы лодке не пробиться, и не такой еще толщины, чтобы идти по льду. Так старый Фрицас оказался в плену. Нужно было ждать, чтобы лед или растаял, или стал крепче. На оттепель не надейся — декабрь! Но и мороз не прибавлял. Лед нарастал медленно. Прошла ночь Старик вылез из лодки, ступил ногой, провалился. Стал грести, чтобы протолкнуться сквозь лед. А он — молодой, острый. Пробьет брешь — погибай. Жди! Продуктов не захватил, курево кончилось, сосал пустую трубку. А погода издевалась: то таяло, то морозило. Еще сутки прошли. Лодка вмерзла в ледяное поле. Не сдвинешь. Ткнул палкой в лед — кажется, окреп. Ступил обеими ногами, потрескивает, а держит. Но взвалил на плечи сети с замерзшей рыбой, под ногами треснуло, раздалось. Успел ухватиться за борт лодки, выкарабкался. Что делать? Ноги мокрые. Пока не замерз, надо идти к берегу. Не пошел. Сидел, ждал, пока лед станет еще крепче, чтобы можно было идти с грузом… Когда люди двинулись по окрепшему льду на поиски старого Фрицаса, они встретили его в двух милях от берега. Старик тащил тяжелые, полные улова сети. Он сказал, чтобы все шли за лодкой, а он дойдет сам. Не послушали, уложили в санки. В больнице врач сказал, что отморожены ступни, удивительно, как он шел… Поправившись, старик не хотел рассказывать, что с ним приключилось в море. Потребовалось полгода, чтобы выпытать у него некоторые подробности, вытягивая по словечку. Тогда-то он и сказал внуку:
— С морем не шутят.
Внук вырос, стал капитаном дальнего плавания. Это уже без деда, когда тот умер. Возвращаясь с моря, капитан Лидакс всегда посылает три радиограммы о результатах промысла. Первую — в Управление экспедиционного лова. Вторую — в рыболовецкий колхоз «Энкурс» («Якорь») бригадиру Яну Лидаксу, отцу. Третью — капитану Гранту. И все адресаты бывают довольны радиограммами: полный улов!
А как он получается, этот полный улов, я рассказывал выше, выдавая некоторые секреты капитана Лидакса и других.
С Харием мы встречались на ходу, на бегу. Спешил человек! Приехал из отпуска — ездил в Кисловодск, потом рыбачил с отцом под парусом — и узнал о новом назначении. Сдать СРТ, принять БМРТ. Сдать и принять схожие суда — и то забота. А тут средний рыболовный траулер, который берет 65 тонн рыбы, и большой морозильный рыболовный корабль на 650 тонн. Разница! Экипаж — 24 человека и экипаж — 96. Это не просто новое для Лидакса судно, а совсем другое, на таких он еще не плавал. Ни матросом, ни штурманом. И вот капитаном! «Линард Лайцен» идет с моря, с Ньюфаундлендской банки, сдаст улов и сразу туда же, к Канаде. Поведет уже Лидакс. Надо же к этому подготовиться. На своем старом тральце он все знал. А на новом… Бегает Харий — то в диспетчерскую, то к капитану порта, то в отдел кадров, то по складам. Ничего бы не забыть! В море уйдешь, рукавиц хватишься, мало взял, или соли недобор, доньев бочечных нехватка, а то и вовсе пустячок — пробок, чтобы те же бочки затыкать, неполный комплект. Пустячок, а нет их — иди к плавучке, проси, унижайся, да пока идешь к «матке», сколько рыбы упустишь!
Некогда было Лидаксу, и мы встречались с ним накоротке, на ходу. Но мне интересен этот человек, и я буду следить за его судьбой, за рейсами его корабля. В моем домашнем архиве среди прочих газетных вырезок появится и такая:
«ХИРУРГИЧЕСКИЙ СТОЛ НА ВОЛНАХ.
Траулер «Линард Лайцен» вел промысел у берегов Западной Африки. Вдруг вахтенный матрос заметил шлюпку, направлявшуюся к кораблю. Она принадлежала португальскому рыболовному судну «Алкоа». В шлюпке находился тяжелораненый моряк. Судовой фельдшер Ярослав Исаева оказал ему первую помощь. Но больному была необходима сложная операция.
Своего врача на борту «Линарда Лайцена» не было. Поэтому капитан, судна, Герой Социалистического Труда Харий Лидакс, приказал немедленно сняться с якоря и идти к другому латвийскому траулеру — «Эдуарду Вейденбауму», где был хирург М. Донской.
У португальского моряка оказался перелом лобной кости с повреждением вещества головного мозга. Михаил Донской, которому ассистировала молодой хирург Парсла Круминь, прямо в океане сделал пострадавшему трепанацию черепа и удалил часть кости. Операция прошла благополучно».
Спешу в порт: пришел «Сильный», давно я его жду. Это — спасатель, корабль, который ищет бури. В шторм, в ураган надо бы в укрытие, в бухточку какую. А для «Сильного» — самая работа! Он дежурный по океану, по штормам. Он там, где плохо, где несет на рифы, где тонут…
У нас много таких спасателей. «Стерегущий», «Стремительный», «Стойкий», «Смелый», «Славный»… Это и в самом, деле стерегущие, стремительные, стойкие, смелые, славные корабли. «Сильный» — молод, ходок, остойчив на любой волне, у него мощная машина, мощные буксирные средства, насосы для откачки воды, брандспойты, аппаратура для надводной и подводной сварки, водолазные станции. И ракеты! Спасательные.
Тонет угодившее на рифы судно. Но как подойти к нему на высокой штормовой волне, как перебросить буксирный конец, как стащить с камней? Над морем летит с борта спасателя ракета, выпущенная из «пушки». Вокруг ракеты намотан линь, длинный тонкий трос. Полет ее точен, линь подхвачен там, на попавшем в беду судне. Два корабля соединены между собой, и теперь несложно передать любой конец, любой самый толстый буксир.
Побольше бы в мире таких ракет! Спасательных…
Капитан «Сильного» — Иван Петрович Четыркин. 34 года. Смоленский, земляк Нахимова. Внук матроса, погибшего в Порт-Артуре. Сын танкиста, гвардии майора, павшего под Жлобином.
Прошу Четыркина рассказать о случаях.
Но это же обычная для «Сильного» работа — случаи. Вот, пожалуйста, вахтенный журнал.