Но рыночки эти, как и все дачные места, где нам довелось снимать дачи – Ильинка, Кратово, Отдых, Зеленоградская, Валентиновка, – навсегда в моем сердце. Тихой и печальной, радостной и горькой болью.
Никогда их больше не будет. Как и меня молодой.
Сейчас столичные рынки – сплошной гастрономический восторг. Кажется, нет такого, чего бы вы не нашли на московском рынке: малина и черешня, абрикосы и персики, вне зависимости от сезонов.
Икра красная и черная, осетры, стерлядь, камбала, черная треска.
Парные телятина и баранина, маленькие порционные цыплята-корнишоны. Домашние сыры, слоистый домашний творог, густая желтоватая сметана – хоть ножом режь.
Ряды с маринадами и соленьями, кислой капустой, корейской морковкой – уф, устанешь перечислять.
А колбасные ряды! Ветчины и окорока, колбасы копченые и вареные, сосиски, сардельки.
К тому же московские рынки стали зоной фуд-кортов, то есть там, на рынках, куча кафешек с разной кухней – греческой и испанской, модной вьетнамской и японской, грузинской и узбекской – в общем, на любой вкус и, заметим, на очень толстенький кошелек. Что поделать, модное место, вот вам и цены.
Брак – это обязанности
Замуж я вышла рано, в девятнадцать лет. Бабушка шутила – «боишься не успеть?». Нет, не успеть я совсем не боялась, причин для этого не было.
Просто так получилось – любовь.
Жить мы сразу стали отдельно, в бабушкиной комнате на улице Марии Ульяновой, в пяти минутах от Ленинского проспекта. Сталинский дом, комната в пятнадцать метров, окно на всю стену. В квартире всего три комнаты, одна наша, две другие у наших соседей. Они, что называется, лимитчики, приехали на заработки из дальнего Подмосковья. Сначала получили одну комнату, после смерти старушки-соседки им досталась вторая. А что, логично – их трое, муж, жена, сын.
Людьми они были спокойными и невредными, никаких склок и скандалов у нас не было. Он – мастер на заводе, она медсестра. Мы с мужем студенты.
На десятиметровой кухне газовая плита, два столика, два подвесных шкафа для круп и посуды. Мойка, и все.
Мы ели в комнате за журнальным столом. Соседи – за кухонным, он же рабочий.
Вскоре их семья увеличилась – из родного села приехала племянница, скромная и тихая девочка. Мы не возражали, нам никто не мешал. Да и дома нас толком не было – то учеба, то театры, то кино, то гости. Убегали утром, приходили вечером.
Нет, я не манкировала обязанностями жены – ни-ни! Но помню, как впервые сварила мясо для супа. Поставила кастрюлю, сняла пенку и… минут через десять кастрюлю выключила. Пробую мясо – что-то не то.
Звоню бабушке. На том конце провода смех:
– И как тебя, такую безрукую, замуж взяли?
– Это ты виновата! – обижаюсь я. – Ничему не смогла научить!
Но через год – через год! – я сварила свой первый в жизни холодец, испекла торт и вполне достойно приняла родственников. В общем, доказала, что не боги горшки обжигают.
И правда, не боги.
Так вот, соседи. Помню, как я удивилась, увидев, как они едят: по-деревенски, из одной сковородки. Сковородка посредине стола, тарелок нет, и каждый черпает своей вилкой или ложкой. Вот что значит привычка.
Итак, я стала женой. И надо сказать, сразу поняла, что брак – это прежде всего обязанности. Но в молодости к обязанностям серьезно никто не относится. Да и были мы неприхотливы, что-то пожевали – и вперед! Перекусывали мы в институтских столовках, дешево и сердито: винегрет, котлета с пюре и компот – или шли к родителям, вот там уж точно накормят! К моим мы наезжали на каждые выходные. Скучали друг по другу, радовались общению и, конечно, с удовольствием ели бабушкины котлеты, борщи и пироги.
Сам быт был для нас чем-то побочным, несущественным. Но красоту в своей комнате навели: повесили над столом абажур, на окна красивые шторы, купили торшер. Но, если честно, не помню себя в молодости с пылесосом. Кажется, его у нас не было. Не помню и стоящей часами у плиты. Не помню вообще, чтобы я заранее размышляла, что сделать на ужин или подать на обед.
Да, у меня была отговорка – готовить на коммунальной, серой, унылой и чужой кухне было неприятно. Войдя в нее, хотелось одного – поскорее поставить чайник, вымыть посуду и уйти в свою комнату. Да и семейство соседей, черпающих щи из общей кастрюли, смущать не хотелось.
Но через полтора года мы въехали в собственную квартиру. Каким же это было счастьем! Во-первых, квартира была хорошая – девятиметровая кухня с балконом, совмещенный, приличный туалет, нормальная прихожая со встроенными шкафами и девятнадцатиметровая комната. Правда, райончик был так себе, но главное – наш отдельный, собственный угол.
Вот тогда гость повалил косяком, и мне пришлось осваивать кухню, отговорки уже не проходили. Но надо сказать, процесс этот был безболезненным. А если точнее – даже приятным.
Винегрет, салат с рисом и лососем, мясо по-французски, запеченная курица. Да все прекрасно! Главное – мы наедине со своими друзьями, мы общаемся до глубокой ночи, мы молоды и свободны, впереди у нас ого-го – словом, мы счастливы.
Там же, на улице Рябиновой, родился наш сын. И вот тогда начались настоящие хлопоты на кухне.
Кормила я недолго, месяца три, потом молоко закончилось. В советских детских смесях был сплошной сахар, а значит, диатез, проверено.
В валютных «Березках», конечно продавалось нормальное детское питание – помню жестяные красивые банки со смесью «Симилак». Но потянуть это было нам не по силам.
Слава богу, нашелся аналог – в то время в Одессе построили завод по производству детского питания, который выпускал аналог заграничного «Симилака». И стоил он совершенно других денег.
Что делать? Ехать в Одессу и запасаться питанием?
Обошлось – выручили мамины коллеги, статистическое управление было и там. В общем, два раза в месяц мы встречали одесский поезд, и проводница вручала нам коробку с питанием.
Я часто думала – ну почему все так сложно? Все с напрягом, все через одно место? И все-таки выход был найден, и мы были счастливы.
А потом пошли овощные супы, протертое мясо и курица. И никаких блендеров, все вручную! Овощи протирались через сито, сквашенное на творог молоко сливалось через марлю, а вот с мясом было совсем сложно – трудно протереть через сито мясо. Трудно и нудно. Но приходилось.
Когда я начала готовить по-настоящему? Наверное, после тридцати. Нет, до этого тоже готовила: обед, ужин – все как у всех. Но осваивать более сложные блюда начала годам к сорока.
И ничего, знаете, никуда не опоздала. Не опоздала, сделав свое первое сациви, первое чахохбили, первую долму, первую фаршированную рыбу. Освоила восточную, кавказскую, даже узбекскую кухни. Ну как освоила – конечно, не получалось так, как у настоящих грузин или узбеков, но было вкусно, поверьте.
Вот только с тестом не подружилась. И слава богу. Конечно, несложные пироги пекла и пеку, пельмени тоже, даже домашнюю лапшу делала. Но многослойный наполеон для меня загадка, дрожжевые пирожки тоже, и очень хорошо – голодных нет, худых, увы, тоже.
Но вот мой сыночек вырос, и начались у него различные, как бы помягче сказать… Назовем это поиски себя. Например, веганство. Не вегетарианство, а именно веганство. Что это значит? Веганство запрещает любые продукты нерастительного происхождения. Даже яйца. И даже мед! Этому есть объяснение – использование труда пчел. Бороться с ним было бессмысленно. Объяснять, что молодому организму нужны белки, тоже. В общем, почти три года мы «веганизировали»: свежие салаты, фрукты, любые овощи, крупы.
Попробуй накормить растущий организм одной травой – есть он хотел постоянно. Настругаешь здоровенную миску салата, наваришь картошки или риса, а через час ребенок снова голодный.
В те годы появились отделы здорового питания. Мало, но появились. В основном это были продукты из сои – соевое мясо мерзейшего вида, которое я называла китикет, по аналогии с кошачьим кормом. Соевая колбаса и сосиски, соевый сыр – тофу и ему подобные. Соевая сметана, соевое молоко. Но, во-первых, это надо было еще купить, а во-вторых, вкус и вид этого лично у меня вызывал отвращение.
Но куда деваться? Тушила соевое мясо – брррр! Тушила, как обычное, – лук, морковка, сладкий перец, помидор. Хозяйка всегда снимает пробу. Всегда. Но попробовать это я не могла.
Даже ради собственного ребенка.
Рис с овощами, гречка с грибами. Нет, это вкусно, но каждый день есть не станешь. Постные щи, в которые я – прости господи – добавляла кусочек сливочного масла. Каюсь – иногда вместо соевой сметаны клала настоящую. Но сын стоял начеку. Обмануть его было непросто.
Да, веганы не носят одежду и обувь из натуральной кожи и натурального меха. Так что мой ребенок в самую лютую зиму ходил в пластиковых кроссовках. Заметьте, без шерстяных носков и в куртяшке на синтепоне.
Ладно, его выбор. А сердце матери? Ей-богу, я очень страдала.
И вот однажды – я помню тот вечер до мелочей, еще бы! – мы покончили с веганством. Дело было так. Приходит мой мальчик домой, подходит к плите, а там в сковородке только что пожаренные котлеты. Пухлые, сочные, пахучие.
Постоял мой сынок над котлетками минут пять и… положил себе две. Я молчу. Никаких вопросов. Только удивляюсь своей выдержке.
За пару минут смолотив две котлеты, ребенок спросил:
– Мам, а можно еще?
Господи, он еще спрашивает! Еще! Да всю сковородку! Все, что там есть!
– Хочешь, еще нажарю? Еще штучек пять? А хочешь супчику, рассольничка на мясце? А яичницу хочешь? Три яйца, пять? Колбаска вон в холодильнике – и докторская, и копченая! Сосиски, пельмени! Что хочешь, сынок!
День счастья – по-другому и не назвать.
Наутро я выкинула все пакеты с «кошачьим кормом», остатки серо-бурых соевых сосисок, соевое молоко – в общем, с того дня мы зажили обычной, нормальной жизнью.
И стоило столько мучиться?