В Пушгорах я была два раза. Впервые в конце восьмидесятых, когда шумно и пышно праздновалось столетие великого поэта. А второй раз совсем недавно, лет пять назад, когда все изменилось, и изменилось кардинально. Но Пушкинские Горы остались Пушкинскими Горами. Точнее – Святыми Горами.
До боли в сердце я люблю российскую северную природу, высокие травы, березы и сосны, степные колокольчики, лесные фиалки, немыслимые просторы, высокое небо, аистов, чинно расхаживающих по обочинам дорог, чьи гнезда свиты на столбах и крышах, заброшенные деревенские погосты, простой и добросердечный народ. Святые Горы для меня место силы, место священное.
Там мне не хочется говорить, не хочется открывать интернет, не хочется звонить по телефону. Хочется бродить по полям и лугам, лесам и припыленным местным тропам, вдыхая запахи леса и трав, реки и недавно прошедшего дождя. Хочется слушать пение птиц и монотонное, обманное и назойливое кукование, ловить неожиданный вскрик совы. Мне хочется уединения. Нет, не так – оно мне просто необходимо.
Итак, мое первое посещение Пушкинских Гор. Конец восьмидесятых.
Гостиница была похожа на общежитие. Номера с металлическими кроватями, один туалет на две комнаты, в холле два дребезжащих холодильника, куда мы положили привезенную колбасу. Исчезла она со скоростью света – кажется, мы не успели дойти до своего номера. Ладно, история известная, переживем. Питание оплачено, думать не надо, к тому же мы с ребенком.
Завтрак похож на все завтраки советских времен – полузастывшая каша, сыр, масло, хлеб, вареные яйца, что-то еще. Нормально, с голоду не помрешь. К тому же мы люди привычные. И вот обед. Какой-то суп и отварной язык. Ого, прямо настоящий советский деликатес. Я-то большая любительница этого блюда, а вот мой ребенок… Ладно, обошлись супом и гарниром, ничего страшного. Время ужина. Подают тушеный язык. Ничего себе, а? Опять деликатес. Лично я довольна. Но по столовой проходит волна тихого ропота. Ох, наш народ! Гоняетесь за дефицитом, а всем недовольны! А ведь язык блюдо исключительно праздничное – язык отварной с зеленым горошком, язык с чесноком, язык заливной. А тут вам в будень, как говорится, день, а вы лица кривите! Всегда вы чем-нибудь недовольны, нехорошо.
Но завтра, и послезавтра, и во все последующие дни два раза в день нам подавали язык – отварной и тушеный, под соусом и томленный в духовке, с макаронами и гречкой, с картофельным пюре и с рисом. И, кажется, только я была довольна этим, мягко говоря, странным обстоятельством. А вот народ забастовал. Требовали мяса, кур, чего-нибудь рыбного.
Ну да, я их понимала.
Во время очередного бунта вышел шеф-повар в огромном, до потолка, колпаке. Оглядев толпу, здоровенный дяденька чуть попятился и с тяжелым вздохом развел руками – дескать, простите, люди добрые:
– Мяса нет, рыбы тоже. Вот, завалил совхоз языками! А мне что делать? И так стараюсь, как могу, ночами не сплю, блюда выдумываю. А что тут выдумаешь? В общем, рвите на части, а пока языки не съедим – уж извините! – Повар почти плакал.
Народ наш жалостливый притих и даже начал сочувствовать. Основных бунтарей заглушили: не нравится – идите в ресторан! А мы уж как-нибудь, мы перетерпим. И не такое терпели! В общем, очередной абсурд.
Но ни языки, тушеные и вареные, ни справедливое народное возмущение не смогли испортить впечатления от Пушкинских Гор.
Кстати, на деревянной, сколоченной к празднику сцене выступали поэты и литераторы, был даже какой-то прапраправнук Александра Сергеевича, разумеется, «важняки» из местного обкома, или как он тогда назывался, начальство из Министерства культуры. Но все это, если честно, было весьма так себе. Обычное, стандартное, запланированное мероприятие.
Мы не стали слушать до конца и пошли по аллее Керн, вдоль высоченных сосен, сквозь которые проглядывало нежаркое июньское солнце, вдали серебрилась речка Сороть, поднимались высокие северные травы, пахло лесом и свежестью, нагретой солнцем хвоей и счастьем. Да, пахло счастьем. И это острое ощущение со мной навсегда.
А все остальное – ей-богу, пустяки.
Второй наш приезд в Святые Горы был в постсоветские времена. И гостиница была совершенно другая, и колбасу из нашего личного холодильника никто не воровал. И номер соответствовал европейскому стандарту – словом, все было чин чинарем. И завтрак в отеле был отменным – фермерский творог, разнообразные домашние варенья, сыр местного производства, местная же ветчина, соленья, моченья, три вида яичницы и замечательные травяные чаи – с черной смородиной, с малиной, черникой и клюквой. И рестораны в Пушкинских Горах появились, в основном русской кухни. И были в меню кулебяки, и пирожки, и кислые щи по местному, особенному, рецепту, и знаменитые пожарские котлеты, и, безусловно, грибы – соленые, маринованные и жареные.
И замечательное Михайловское стояло на берегу реки Сороть, и знаменитый могучий дуб. И Тригорское, и Петровское, и «племя младое и незнакомое», давно уже не младое и могучее.
И аисты у дорог, и запах пыли, смешанный с запахом хвои и трав.
И бабули с букетиками скромных астр и колокольчиков сидели у стен монастыря в надежде, что туристы непременно купят их букетики, чтобы возложить на могилу поэта.
А над всем этим, над деревенскими, мало изменившимися домиками, над палисадниками и многочисленными кафе, над полями с жужжащими пышными шмелями, над скромными бабочками и полупрозрачными стрекозами, над птичьими гнездами, над кронами берез и сосен, незримо витал дух поэта.
Я читала про себя его стихи и думала, что вот сейчас иду по тем же дорогам, мимо скромных деревенских погостов, мимо леса и поля, мимо реки.
А он где-то здесь, где-то рядом…
Я это чувствовала.
Минск
Белоруссия – это отчасти и моя родина, из Белоруссии, из маленького местечка под Минском под названием Острошицкий городок, родом моя любимая бабушка, Софья Борисовна Метлицкая. В Минске чисто и очень по-советски. Это вам не Москва, не Питер и не Ростов. Все скромно, точек общепита немного, есть и японские рестораны, и итальянские. Но видно – народ живет небогато и в рестораны не ломится.
А вот продукты в Белоруссии прекрасны – например, колбасные изделия. Про грибы я уже писала, хороши и молочные продукты. И не только продукты – в Белоруссии отличные трикотаж и косметика. В общем, бренды свои страна поддерживает.
Командировка в Минск была стандартной – три встречи с читателями и еще выступление на конференции менеджеров и директоров книжных магазинов.
Утро, завтрак в отеле. Что-то наподобие шведского стола, но с явно белорусским акцентом – в одном из лотков лежала жареная колбаса с жирком – такое любимое советское блюдо. Ох, аппетитно!
Народу на завтраке немного. Взяли мы творог, сыр, что-то еще и присели. Ждем кофе – кофемашиной неумело заправляет какая-то девушка. В зал выходит женщина в туго накрахмаленном марлевом, сложном сооружении типа «поварской головной убор». Женщина грузная, немолодая. Прищурившись, она обводит взглядом зал и направляется к нашему столику.
– Ты, что ль, Мария? – сурово спрашивает она.
Я робко киваю.
И женщина расплывается в широченной улыбке.
– Люблю я твои книги, Марийка! Люблю, потому что про жизнь! Про нас, баб! И все – правда! Как мне сказали, что ты здесь, у нас, так я и… Щас, подожди! – Тетенька быстро засеменила на кухню. И минут через десять появилась с подносом. На подносе – свежие, только испеченные булочки, вазочка с паштетом, не уступающим домашнему, что-то еще, честно, не помню. И вишенка на торте – вазочка с белой гвоздикой.
Вот когда я по-настоящему ощутила народную любовь. И поверьте, это дороже всего остального.
И еще эпизод – на встрече в книжном магазине ко мне подошла женщина. Ничего особенного, стандартный случай. Обменялись репликами, подписала книгу. И тут она пригласила нас на ужин – оказывается, в соседнем доме ресторан, где она работает администратором. Время вечернее, работа закончена, и мы не отказались.
Какой нам накрыли красивый и вкусный стол! Как были прекрасны знаменитые белорусские драники! С каким радушием и теплотой нас принимали!
И это снова о моих дорогих и любимых читательницах. И о прекрасном городе Минске.
Казань
Казань для меня – это прежде всего люди, мои дорогие, бесценные друзья. И поэтому, еще не побывав в этом славном городе, я уже полюбила его всей душой.
Конечно, Казань меня не разочаровала – город велик и историей, и архитектурой. Про казанский рынок я уже рассказала выше. Теперь о кухне, знаменитой татарской кухне.
Так, как умеют обращаться с тестом татары, пожалуй, не умеет никто. Татары и тесто – это история, бренд. Баурсаки, эчпочмаки, кыстыбай, хворост, зур-бэлиш, перемячи, элеш, татарские пельмени и лапша, губадия, чак-чак.
Достаточно? Ну и, конечно, специалитет – конская колбаса.
Казанские кафе и рестораны ощутимо дешевле московских, что и понятно. А вот по качеству уступают едва ли. Все вкусно в татарской столице, и все представлено – и европейская кухня, и паназиатская, и, разумеется, русская. Но мы-то, конечно, пошли в ресторан кухни татарской.
Ресторан был не из дешевых и, судя по месторасположению, определенно туристический.
Вот с чем нам не повезло – так это с погодой. Март был холодный и ветреный, что очень осложняло наши прогулки. Вот и забежали мы в этот известный ресторан на центральной улице, чтобы поскорее согреться и заодно пообедать. Нет, ничего плохого там не было, ни в коем случае! И даже наоборот – тяжелые плюшевые шторы, мраморные лестницы, хрустальные люстры, белоснежные накрахмаленные скатерти, тяжелые приборы. Вышколенные официанты в белых перчатках – ого!
Но там с нами произошла смешная история.
На первое мы заказали бульон с пельменями. Кто не любит бульон с пельменями? И этот бульон был прекрасен.
А на второе решили попробовать что-то с национальным названием. Что это было, не помню, но помню нашу растерянность и удивление, когда молодой официант в белых перчатках принес точно или почти такой же бульон с пельменями. Может, они отличались по форме и размеру, но все-таки это был бульон, и это были пельмени.