Столетье с лишним — не вчера,
А сила прежняя в соблазне
В надежде славы и добра
Глядеть на вещи без боязни. /…/
Но лишь сейчас сказать пора,
Величьем дня сравненье разня:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Итак, вперед, не трепеща
И утешаясь параллелью…
Но сейчас, восемьдесят лет спустя, параллель не утешает, перед нами уже не начало славных дней, а их бесславный конец. Можно бестрепетно ринуться вперед, и в этом обаяние риска, но ринуться бестрепетно назад, — это уже инерция заколдованности и гибельной обреченности. Тогда «в эту дыру сквозило будущее», а сейчас — прошлое. Такова разница поступательной и возвратной тотальгии.
Лучшее, что было в истории тоталитарной державы, — это именно перемена масштаба, переход от первоклассной диктатуры к посредственной. От Сталина к Брежневу. И далее к Путину. Да здравствует посредственность! Если страна обречена на диктатуру, то пусть как можно более посредственную. Если убивает, то пусть не миллионами, а единицами, в надежде, что дальнейший рост посредственности сведет число жертв к нулю. Если вектор власти по-прежнему направлен ко злу, то спасение — не в укрупнении, а в предельном измельчении масштаба.
Конец советского строя со всей наглядностью прояснил то, что еще не было ясно в его начале. Пастернак, современник восходящей утопии, имел хотя бы эстетическое право на моральную ошибку. У нынешних тотальгистов такого права уже нет.
27 октября 2011
«Итак, хвала тебе, Чума…» Как отделить больного от болезни?[26]
Своей статьей «Чума и чумка. Об удобстве антисоветской риторики и благотворности абсолютного зла» Быков повысил ставки в игре — с той силой, которую он сам назвал «абсолютным злом» и обыграть которую невозможно. Кто только не пытался: Фауст, Вальсингам с его гимном чуме, Карамазов с его поэмой о Великом Инквизиторе… Из русских писателей — Горький и Маяковский, персонажи биографических книг Быкова. Порою кажется, что эти персонажи стали переселяться в автора, подсказывая ему «буревестническую» интонацию статьи: обличение «дряни» («уютец в болотце», «скромное суши по выходным») и прославление всяческого «громадья», даже тоталитарного.
К огромному моему сожалению — потому что я люблю лирику, сатиру, биографическую прозу Быкова, — его статья, за вычетом нескольких формальных оговорок, оправдывает тоталитаризм и, по контрасту с нынешней «посредственной диктатурой», даже содержит неявный, скорее всего, невольный призыв к нему.
Центральный тезис Быкова:
«Первосортная диктатура потому и плодит великие поколения, что абсолютное зло действительно благотворно в нравственном отношении: оно вызывает желание бороться, желание бескомпромиссное, отважное и страстное… Полноценная диктатура, даже и вырождаясь, воспитала несколько поколений людей, для которых милосердие, свобода, правда не были пустым звуком».
Вовсе не диктатура воспитала эти поколения, а сопротивление диктатуре, которое исходит из нравственного закона в человеческом сердце. Нельзя ставить борьбу со злом в заслугу самому злу. Так можно приписать не только Брежневу заслуги Солженицына и Сахарова, но и Гитлеру заслуги людей, одержавших победу над фашизмом. Почему бы не восславить само добро в его противоположности злу, зачем подводить их под одну категорию «первосортной диктатуры», уравнивая вклады злодеев и их жертв в величие эпохи?
Такая позиция, может быть, и приемлема для историка, удаленного на тысячи лет от предметов своего изучения. Но ведь Быков пишет по-живому и для живых. Для него СССР — не отдаленная история, а ориентир для современников. Быков оговаривается: «Ни о каком «моральном превосходстве» [тоталитаризма] у меня речи нет — я в моральных категориях историю не оцениваю, это ничем не лучше этических претензий к закону всемирного тяготения». Это двойная неправда, неправда вообще и неправда о самом Быкове. История — все-таки не космос, она творится людьми и для людей и подлежит моральной оценке, а тем более близкая нам история, в формировании которой мы еще участвуем. И собственная статья Быкова переполнена моралью и морализаторством. «Благотворность абсолютного зла» — ключевая фраза, вынесенная в подзаголовок его статьи, — разве это не моральное суждение? Беда не в том, что Быков морализирует, а в том, что такая мораль переписывает добро на баланс зла, т. е. совершает самую страшную из всех возможных моральных подмен.
Быков пишет: «Тарковский, Высоцкий, Шукшин, Ромм, Сахаров, шестидесятники, советское инакомыслие — это порождения и части советского проекта..» Модное ныне слово «проект» здесь особенно выразительно. Можно ли сильнее оскорбить всех вышеупомянутых? А заодно, кстати, и советских проектантов, которым виделось совсем другое: не Сахаров и Солженицын, не Бродский и Тарковский, а Дзержинские, Чапаевы, Павлики Морозовы, Фадеевы… Если же дело не заладилось, если возникли такие непослушные, как Солженицын и Сахаров, то заслуга в этом не «советского проекта», а Господа Бога и матушки-природы, которые не оставили своими дарами даже детей страны Советов. Зачем же отнимать у Бога Богово и отдавать цезарю, который ни сном, ни духом не повинен в том, что у него выросли такие своенравные подданные? Миллионы перерезал, все поле зачистил и подровнял, а вот несколько ростков не приметил, они-то и расплодились.
Конечно, Солженицын и Сахаров выросли из советской почвы, а из какой другой им было расти? Но человека создают не обстоятельства, а сопротивление им. И определять человека по совокупности обстоятельств, т. е. возводить исторический детерминизм в моральную догматику, «благотворность абсолютного зла», — значит отрицать в человеке то, что делает его человеком.
По Быкову, «тоталитаризм сыграл большую роль в формировании достойной оппозиционной интеллигенции». Эта сентенция отнимает достоинство у борцов и жертв и приписывает источник их активности тому режиму, с которым они сражались. Здесь тоталитарна даже грамматика, поскольку тоталитаризм оказывается субъектом тех действий, которые совершала оппозиционная интеллигенция. Оказывается, не интеллигенция нашла в себе силы и мужество бороться с тоталитаризмом, а тоталитаризм ее построил в ряды и повел против себя. Не подавлял и не уничтожал оппозицию, а «формировал»! Быков как будто почетную грамоту выдает тоталитаризму, и в том же казенном стиле: «Сыграл большую роль…»
Статья Быкова — грамматическая, логическая и моральная переоценка всех ценностей в пользу их разрушителей. Это героизация зла, и чтобы придать ему веса, Быков бросает на его весы жизни его бесчисленных жертв. «Солженицын, Шаламов, Булгаков, Платонов, Гроссман — отражение советской культуры ровно в той степени, в какой «Доктор Фаустус» — следствие фашистской эпохи в германской истории».
«Отражение», «следствие»… Неужели писатель, столь чуткий к слову, не чувствует, как сама его лексика работает на то самое абсолютное зло, которому он якобы не симпатизирует? Солженицын и Шаламов — отражение сталинщины, Т. Манн — следствие гитлеровщины… Зло оказывается первично, а добро вторично, как «отражение» или «следствие» зла.
Воздавать благодарность Советскому Союзу за то, что он породил Сахарова и Солженицына, — это весьма саркастическая дань их памяти. Но тогда, может быть, стоит восхвалить и нынешний режим, потому что без него не было бы таких блестящих гражданских стихов, как у Быкова! Может быть, пора переключиться на оды и восславить тандем, который вдохновляет его на сатиру?
Что такое «советское»? Быков прекрасно понимает, что когда мы говорим «советская власть», «советская идеология», «советское государство», «советский образ жизни», наконец, «советский человек», то имеется в виду модель власти и человека, сконструированная Лениным, Сталиным и их преемниками. Разве не слышна разница в самом звучании: «советский нарком Ворошилов» и «советский поэт Мандельштам»? Первое звучит на ликующем выдохе, как песня, последнее — издевательски или угрожающе.
«… Пусть Эпштейн и его единомышленники спорят не со мной, а с Томасом Манном: «У Гитлера было одно особое качество: он упрощал чувства, вызывая непоколебимое «нет», ясную и смертельную ненависть. Годы борьбы против него были в нравственном отношении благотворной эпохой»(«История «Доктора Фаустуса». Роман одного романа»)».
Я понимаю, что Быкову уютнее за спиной Т. Манна, но спорить приходится все-таки с самим Быковым. Потому что Манн не приписывает Гитлеру заслуги тех, кто боролся против него, — это их собственные заслуги. Годы борьбы можно назвать благотворной эпохой, поскольку сама борьба благотворна. Но сказать, что «благотворно абсолютное зло», значит не просто исказить, но и вывернуть наизнанку мысль Т. Манна, да и всякий моральный смысл. Переписывать на убийц заслуги их жертв и противников — значит обкрадывать мертвых.
А теперь о самой «светлой» стороне первоклассной диктатуры. Быков пишет: «То же, что в СССР действительно заслуживало восхищения, — подавление пещерного национализма и мракобесия, торжество той самой просветительской идеи, столь любезной М. Эпштейну, да и мне…» Разве кампания против космополитизма — это подавление «пещерного национализма», а не его проявление? А репрессии против целых народов? А лысенковщина? марров-щина? запрет генетики и кибернетики, как якобы буржуазных лженаук? Это разве не мракобесие, отбросившее советскую науку, причем на самых перспективных направлениях, в пещерный век, в лучшем случае, во времена инквизиции? А необходимость приспосабливать любую научную идею, от биологии до поэтики, к прописям классиков марксизма о классовой борьбе, — это не мракобесие? А невозможность ознакомиться на родном, да и никаком языке с сочинениями лучших мыслителей и писателей 20 века: Ницше, Фрейд, Юнг, Гуссерль, Хайдеггер, Витгенштейн, Сартр, Камю, Маркузе — в этот список попадает практически весь 20 в., да и «реакционная» часть 19-го. Как истребляли целые сословия, так были истреблены целые направления и дисциплины: психоанализ, сюрреализм, экзистенциализм, прагматизм, феноменология, неотомизм, теология, политолог