Гугенотская партия сплотилась в ответ на удар. В южных и юго-западных провинциях протестанты достигли политического преобладания и организовали унию городов и дворян, управлявшуюся ассамблеями, «протестантскими штатами» и возглавлявшуюся спасшимся во время Варфоломеевской ночи ценой временного перехода в католицизм Генрихом Бурбоном. На протяжении 70-х годов кальвинистское «государство в государстве» отстояло свою фактическую независимость.
Начало 80-х годов было временем некоторой стабилизации, и Генрих III (1574–1589) несколько укрепил королевскую власть. Однако новые потрясения зачеркнули его скромные успехи: после смерти младшего брата бездетного короля возникла угроза пресечения династии и перспектива воцарения первого принца крови Генриха Бурбона, вновь принявшего протестантизм, что было чревато уже не отделением кальвинистского юга, но господством протестантской партии в католическом королевстве. В противовес протестантской унии в 1585 г. была создана Лига — федерация католических городов — во главе с Парижем, вступившая в союз с дворянской партией Гизов. Династический кризис совпал с изменениями хозяйственной конъюнктуры, которая до середины 80-х годов оставалась на севере относительно благоприятной, но затем значительно ухудшилась. В условиях экономических трудностей усиление налогового гнета со стороны непопулярного правительства вызвало особо широкое распространение антиабсолютистских настроений. В 1588 г. Генрих III бежал из восставшей столицы и вскоре погиб от ножа фанатика-монаха. Династия Валуа пресеклась.
Началась эпоха междуцарствия, самое тяжелое пятилетие гражданских войн. Страну опустошали дворянские отряды и иноземные наемники.
Возрос религиозный фанатизм. Поднялись народные восстания. Как в самые тяжелые времена Столетней войны, Франция была поставлена на грань национальной катастрофы: в Париже стоял призванный Лигой испанский гарнизон, а испанский король Филипп II и папа обдумывали возможность возведения на французский престол испанского принца. В этих условиях центростремительные силы начинают брать верх: их сплотило повторное обращение в католицизм Генриха Бурбона, законного наследника Валуа. Влияние «политиков» чрезвычайно возросло. В 1594 г. столица открыла ворота новому королю. Католические и протестантские вельможи получили за признание Генриха IV щедрые вознаграждения в виде губернаторств, пенсий, придворных должностей, города и провинции — торжественные подтверждения их привилегий. По Нантскому эдикту 1598 г., завершившему серию эдиктов примирения, протестанты получили все гражданские права и свободу публичных богослужений, а по так называемым дополнительным статьям эдикта им была сохранена в качестве гарантии их военно-политическая организация — регулярные ассамблеи, крепости, гарнизоны.
После гражданских войн наступили периоды относительной стабилизации: царствование Генриха IV (1589–1610), а затем правление кардинала Ришелье (1624–1642), первого министра Людовика XIII (1610–1643).
Искусно маневрируя между различными социальными силами и широко практикуя систему клиентел, Генрих IV твердой рукой подавлял заговоры знати. Благодаря жесткой экономии и энергичным мерам сюринтенданта финансов Сюлли удалось стабилизировать расстроенную войнами финансовую систему и добиться бездефицитного бюджета. Впервые во Франции проводилась относительно последовательная меркантилистская политика. И хотя после гибели Генриха IV от руки Равальяка при его малолетнем сыне Людовике XIII возобновилась гражданская смута, последовали восстания возглавленных принцами дворянских партий и активизировалась гугенотская партия, абсолютистские традиции получили развитие при Ришелье, установившем прочный режим личной власти первого министра при поддержке подросшего короля. Для французской аристократии правление Ришелье обернулось серией кровавых расправ с представителями крупнейших фамилий. Важным шагом на пути укрепления королевской власти была ликвидация гугенотского «государства в государстве» после ряда успешных походов и взятия твердыни французского кальвинизма — Ла-Рошели в 1628 г. «Эдиктом милости» в Але в 1629 г. были подтверждены гражданские и религиозные права гугенотов, но упразднена их политическая организация.
Одним из главных факторов политики Ришелье было расширяющееся участие Франции в Тридцатилетней войне, проявлявшееся сначала в дипломатической и финансовой поддержке антигабсбургских коалиций, а в 1635 г. вылившееся в открытое военное столкновение с Австрийским домом. 30-е годы отмечены небывалым ростом налогового бремени, совпавшим с ухудшением хозяйственной конъюнктуры, что привело к многочисленным народным восстаниям.
В этих условиях Ришелье проводит важные административные реформы. Главная из них — введение института постоянных провинциальных интендантов. Начинается переход к административной монархии, однако после смерти Ришелье и Людовика XIII в 1643 г. ослабленное правительство вновь оказывается не в состоянии контролировать борьбу политических группировок. Только после периода дворянских мятежей и Фронды восторжествовавшая над аристократическими партиями и чиновничеством абсолютная монархия достигает своего расцвета в период абсолютистского правления Людовика XIV.
Государственно-правовая наука получила во Франции XVI–XVII вв. блестящее развитие. Французскими юристами Жаном Боденом, Карденом Лебре был выдвинут и обоснован принцип королевского суверенитета, т. е. сосредоточения в руках монарха верховной законодательной власти. Однако абсолютный монарх почитался обязанным строго следовать традиционной системе обычаев и привилегий, возможность нарушения которой не только теоретиками, но и виднейшими практиками абсолютизма, включая Ришелье, считалась допустимой лишь в случае крайней государственной необходимости.
Хотя сеньориальная юстиция была значительно потеснена и поставлена под контроль королевского аппарата, все же сеньор по-прежнему оставался ближайшим воплощением власти для массы французских крестьян и населения мелких городов. Сохранилось еще немало полунезависимых княжеств, формально продолжавших считаться суверенными, а в отдаленных провинциях многие бароны держали себя «государями» на феодальный манер и рассматривали своих крестьян как «подданных». Лишь постепенно к XVII в. углубившийся кризис дворянства и его втягивание в систему абсолютной монархии, а также военно-административное укрепление последней существенно ограничили эту практику. Равным образом и постепенное разложение городского сословия не означало немедленной утраты городами своих муниципальных привилегий и органов самоуправления, которые — как и сельские общины — включались в административную систему абсолютизма в качестве ее низшего и контролируемого, но все же важного и активного звена.
Утратили частично свое значение, но не исчезли и органы сословного представительства. В отличие от английского парламента французские Генеральные штаты не превратились в постоянно действующий орган: они созывались крайне редко и только в периоды политических кризисов (последний раз — в 1614–1615 гг.). Узы провинциальной солидарности оказались значительно более прочными, а провинциальные штаты — более влиятельными. В начале XVI в. штаты существовали в большинстве провинций королевства и главной их функцией было вотирование налогов. Однако укрепление присвоенного королевской властью еще в XV в. права самостоятельно назначать налоги привело к постепенному исчезновению штатов в тех провинциях, где традиции самоуправления были менее развиты и где существовал королевский аппарат взимания налогов. К середине XVII в. штаты сохранились только в Бретани, Лангедоке, Провансе, Бургундии и некоторых более мелких провинциях Франции. Однако эти штаты функционировали весьма активно и были эффективными орудиями ограничения королевской власти и защиты фискальных привилегий провинций. Обычно они имели собственный фискальный аппарат и постоянных представителей, участвовавших в администрации провинций.
Ранний абсолютизм характеризовался ростом государственного аппарата. Уже к началу XVI в. во Франции насчитывалось около 8 тыс. чиновников; к середине XVII в. их численность возросла до 46 тыс., т. е. каждый четырехсотый житель королевства был чиновником. Создание широкого социального слоя чиновничества было важным фактором усиления королевской власти.
В 1522 г. правительство в поисках новых источников доходов легализовало ставшую традиционной торговлю государственными должностями и создало специальное «бюро случайных доходов»: оно от имени короля продавало вновь создаваемые должности, а при продаже должностей частными лицами взимало в пользу короля плату. Право передавать должности по наследству сопрягалось с дополнительными поборами, вызывавшими недовольство и прямой саботаж чиновничества. В 1604 г. вопрос был разрешен введением небольшого ежегодного взноса — полетты (по имени финансиста Поле), что окончательно закрепило наследственную собственность чиновников на должности. Полетта упрочила независимость чиновников от вельмож, протекция которых ранее была необходима для наследования должности.
С сохранением элементов частноправовой государственности связано медленное внедрение в практику идеи подданства. Официально она была основой концепции королевской власти, и тем не менее традиции средневековых личных связей далеко не были изжиты. Целые провинции и города, особенно в XVI в., считали себя связанными с королем на началах договора. Для дворянства король долго оставался не столько сувереном, сколько верховным сеньором-сюзереном, вершиной иерархии дворянского сословия, связанного с ним отношениями патроната и верности. Система клиентел была основой функционирования дворянского элемента раннеабсолютистской администрации — института губернаторов, однако распространялась и на чиновничество. Личная верность, оплаченная благодеяниями, привязывала губернаторов к королю, офицеров — к главнокомандующему, статс-секретарей — к первому министру, провинциальных нотаблей — к губернаторам, интендантов — к статс-секретарям, магистратов парламента — к первому президенту. В политической практике эпохи личная верность нередко стояла выше государственного подданства. Без использования этого метода немыслимо было функционирование государственного аппарата. Естественно, что администрация XVI–XVII вв., несшая столь значительный отпечаток феодальных времен, не могла быть до конца гибким и покорным орудием абсолютизма.