Рост материальных возможностей государства наглядно проявился в военной и финансовой сферах. Феодальное ополчение — бан и арьербан — утратило к XVI в. военное значение. Уже на исходе Столетней войны во Франции была создана постоянная наемная армия — ордонансовые роты, в которых к началу XVI в. служило около 3 тыс. тяжеловооруженных рыцарей-жандармов и 4–5 тыс. конных слуг. Имелось также несколько десятков тысяч освобожденных от тальи ополченцев-лучников, использовавшихся обычно для гарнизонной службы, и несколько тысяч наемников-швейцарцев. В годы Итальянских войн действующие армии достигали иногда 30–40 тыс. человек. С развитием огнестрельного оружия рыцарская конница, швейцарцы и лучники постепенно утрачивали свое значение. Господствующим типом военной организации становится наемная армия кондотьеров, расцвет которой приходится на первую половину XVII в. Капитаны и полковники получали, а нередко и покупали у короля комиссии на вербовку легкой кавалерии и вооруженной мушкетами и пиками пехоты. Фактически роты и полки были собственностью своих командиров, и дисциплинированность этой армии обеспечивалась личной верностью офицерского корпуса правительству. Численность армии мирного времени несколько возросла по сравнению с началом XVI в., но все же оставалась скромной: 25 тыс. человек. Только вступление Франции в Тридцатилетнюю войну привело к стремительному (в 3–4 раза) росту армии и породило попытки покончить с традициями кондотьерства. Это было частично достигнуто за счет сосредоточения военной администрации в руках гражданских чиновников — статс-секретарей и армейских интендантов, прикомандированных к действующим армиям и не без успеха осуществлявших политический, административный, судебный и финансовый контроль. Однако настоящая реорганизация французской армии произошла только при Людовике XIV.
Основными статьями королевских доходов во второй половине XV — начале XVI в. были поступления с домена, прямой налог — талья, косвенные налоги на продажу вина (эд) и соли (габель). С середины XV в. эти налоги потеряли характер вотируемых штатами экстраординарных субсидий и стали постоянными. Их размер определялся королем, которому, однако, приходилось считаться с опасностью антифискальных выступлений, с верховными судами, а в некоторых провинциях — и с сохранившимися штатами. Постоянное увеличение в условиях внешних и гражданских войн финансовых потребностей короны вело к постепенному росту налогов и развитию различных форм государственного долга — продажи должностей и рент в 20-х годах XVI в. и краткосрочных займов у финансистов под залог налоговых поступлений. Рост государственного долга привел к концу XVI в. к формированию широкой и влиятельной социальной группы финансистов, происходивших из среды богатого купечества. Скупая должности сборщиков тальи и беря на откуп косвенные налоги, финансисты практически поставили государство в зависимость от своего кредита. К XVII в. монархия уже не имела возможности взимать налоги помимо компаний финансистов. Система порождала массу злоупотреблений. В мирные периоды правительство предпринимало расследования деятельности финансистов и пыталось сократить государственный долг, однако постоянные войны вновь заставляли его прибегать к помощи финансистов.
Налоговое бремя распределялось по стране неравномерно. В разных провинциях талья, эд и габель взимались в различных формах и размерах, а в некоторых вместо них собирались местные налоги. Наиболее облагаемыми были области королевского домена в центре и на северо-востоке страны. Отдаленные провинции, особенно сохранившие штаты, не без успеха оказывали сопротивление росту фискального гнета. Основная тяжесть налогообложения приходилась на третье сословие.
Общий размер налогов стремительно возрастал в XVI–XVII вв. Людовик XII в начале XVI в. в среднем собирал со своих подданных 3 млн ливров в год (около 70 т серебра), а Генрих II в середине столетия — 13,5 млн (209 т); при Генрихе IV налоги были стабилизированы (в 1607 г. — 31 млн. ливров, или 345 т серебра); вступление Франции в Тридцатилетнюю войну вызвало новый резкий подъем: в конце 30-х — начале 40-х годов правительство собирало 90—100 млн ливров в год (более тысячи тонн серебра), т. е. в 15 раз больше, чем при Людовике XII. Следует, однако, учитывать, что на протяжении XVI в. происходило значительное обесценивание денег в результате «революции цен». Несомненно, происходил и прирост национального богатства Франции; реальная тяжесть налогового пресса возрастала в несколько раз медленнее, чем мае-са поглощаемых казной ценных металлов. Следовательно, фискальный гнет постепенно возрастал на протяжении XVI и начала XVII в. и резко усилился с 30-х годов XVII в.
Значительно активизируется в XVI в. законодательная деятельность государства. Появляются «большие ордонансы» с широкими проектами реформ, затрагивающие все сферы общественной жизни. Их эффективность была невелика, но все же они подготавливали систематическое законотворчество кольберовской эпохи. Стоя на страже сословного строя, государство берет на себя определение привилегий, обязанностей, взаимоотношений сословий и активно вмешивается в их комплектование. Слой высшей знати, теоретически остававшийся аристократией крови, представляет собой созданную монархией социально-политическую элиту; высшие дворянские титулы герцогов и пэров даются только королем, который награждает ими выдвинувшихся на его службе лиц. Сама принадлежность ко второму сословию требует санкции короля; в стране начинают проводить расследования о законности прав на титулы, и только приговор королевских комиссаров дает дворянам официальное признание их привилегий. Традиционное анобйирование обладателей дворянской земли без королевского патента если и не исчезает из практики, то с 1579 г. официально запрещается и постепенно становится редким. Менее интересуют королевскую власть ранги внутри третьего сословия, но и здесь не обходится без ее вмешательства. Государственное регулирование проникает до самых низов социальной лестницы, и администрация берет на себя организацию общественного призрения, вплоть до частной благотворительности. С невиданной ранее активностью государство вмешивается в дела католической церкви, в сферу семейных отношений, стремится к контролю за интеллектуальной и духовной жизнью общества. В XVII в. по мере развития рационалистической философии правительство выражает намерения упорядочить социальный строй, с тем чтобы каждая социальная группа служила целям абсолютной монархии.
Не менее, чем в социальной сфере, государство проявляет себя в области экономической. Именно в рассматриваемую эпоху оформляется политическая экономия как направление общественной мысли и возникает меркантилизм, являвшийся не столько целостной экономической и социальной теорией, сколько набором практических рекомендаций, в основе которых лежало убеждение, что основную форму богатства составляют ценные металлы и что от их обилия зависят процветание и могущество государства. Опыт подсказывал, что главной сферой создания такого богатства является международная торговля с положительным балансом. Меркантилисты рекомендовали ограничить ввоз иностранных товаров, в первую очередь предметов роскоши, и налаживать собственное производство, обеспечивая условия для расширения экспорта. Эти рецепты восходили к традициям экономической политики средневековых муниципалитетов, но теперь протекционизм должен был осуществляться государством в национальном масштабе. Экономическая политика раннего абсолютизма была недостаточно систематической, но в целом была выдержана в духе меркантилистских рецептов.
В XVI в. таможенный протекционизм правительства уравновешивался широкой раздачей индивидуальных привилегий итальянским купцам, от кредита которых оно тогда зависело. Все же кое-что было сделано: созданы многочисленные ярмарки, сокращено количество внутренних пошлин, организовано шелковое производство в Туре и Лионе, в 1535 г. заключен выгодный торговый договор с Турцией, дававший итало-лионскому купечеству монополию на торговлю в турецких владениях под французским флагом. Впервые систематическую меркантилистскую политику начал проводить Генрих IV. Он поощрял развитие сельского хозяйства, основывал и субсидировал привилегированные мануфактуры, установил более или менее равноправную систему таможенных отношений с Голландией и Англией, организовал широкое дорожное строительство, поощрял промышленный шпионаж. Эти традиции продолжил Ришелье, новой чертой экономической политики которого стала борьба за господство на морях — попытки создания военного флота, субсидированных привилегированных купеческих компаний, заокеанских колоний. Однако во внешней политике Ришелье интересы французской торговли стояли еще на заднем плане.
Успехи раннеабсолютистского меркантилизма оставались сравнительно скромными. Правительство оказалось бессильным преодолеть провинциальный сепаратизм и сохранившиеся традиции муниципального протекционизма. Сохранялась средневековая пестрота системы мер и весов. Таможенная система отличалась традиционностью: только старые области королевского домена имели общий таможенный режим, в то время как южные и некоторые окраинные провинции считались как бы иностранными. Государство и купечество во Франции разделяло взаимное недоверие: купечество склонно было видеть в правительственных новшествах фискальные уловки и предпочитало свободу торговли государственной регламентации. Это подчеркивало искусственность меркантилистской политики, недостаточно учитывавшей пожелания французского купечества.
В целом регулирование экономики было одним из наиболее прогрессивных проявлений абсолютистской государственности, однако в этом направлении делались только первые шаги. В социальном отношении экономическая политика, несмотря на недостаток взаимопонимания государства и купечества, отражала интересы нарождавшейся буржуазии, представляя вместе с тем попытку дворянского государства использовать элементы раннекапиталистической экономики.
Специфика французского абсолютизма была порождена особенностями социально-экономического развития страны, в частности незавершенностью формирования национального рынка, сохранением социального преобладания дворянства, склонностью купеческого капитала к утечке в сферу государственного кредита. С другой стороны, здесь сказались отличительные черты географического положения страны, особенно величина ее территории и ее политические традиции, определявшиеся ранним развитием государственного аппарата и финансовой системы, вызванным потребностями обороны страны в годы Столетней войны и сочетавшимся с провинциальным сепаратизмом, наследием территориальных княжеств времен феодальной раздробленности. Вместе эти факторы приводили к своеобразному балансу весьма выраженных центростремительных тенденций с не менее выраженными центробежными. Сильной, располагавшей немалыми финансовыми возможностями и значительной постоянной армией центральной власти, многочисленному и чрезвычайно влиятельному чиновничеству, декларациям о божественном происхождении и неограниченности королевской власти противостояли разнообразные фор