Работа предстояла титаническая. Люди, непривычные к суровому северному климату, снимались с родных мест, порой не имея нужной зимней одежды, и двигались навстречу жестоким испытаниям. На дорогах они мёрзли, болели и случалось даже умирали. Но и прибыв на новое место, жили в землянках, наскоро сколоченных бараках, часто кое-как отапливаемых. И всё же сразу включались в работу женщины, старики, дети — гвардейцы тыла.
В течение трёх месяцев почти десять тысяч бакинских нефтяников, большинство с семьями, организованно выехали в восточные районы страны. На колёсах оказался почти весь цвет нефтяной промышленности Азербайджана: прославленные бакинские мастера бурения, опытные инженеры и техники, мастера по добыче нефти и ремонту скважин.
Массовая и героическая одиссея! Прошло больше, чем полвека с той поры, а и ныне участники того небывалого «переселения», которые уже давно на пенсии, удивляются сами, как удалось в столь короткие сроки осуществить это при минимальных потерях в людях и технике и прямо «с колёс» начать бурение на новых площадях!
В невероятно тяжёлых условиях зимы 1942/43 года складывался дружный и сплочённый коллектив нефтяников «Второго Баку». Я смело могу назвать многих из них, приехавших из разных краёв нашего государства, людей разных национальностей единой семьи. Все они были один народ и по духу, и по устремлениям, и по делу, о чём хорошо сказано в обращении рабочих Ишимбаевского промысла к Сталину:
«Мы знаем, что значит нефть в войне. Пусть мы далеки от боевых действий фронтов, но мы являемся той же самой боевой армией и дадим стране нефти столько, сколько потребуется. Все силы на выполнение и перевыполнение плана! Каждая тонна нефти — это наш залп по Гитлеру!».
Об этом очень убедительно написал в своей книге Яков Михайлович Агарунов — бывший секретарь компартии Азербайджана, очевидец и участник эпопеи переселения. Факты, судьбы, сцены событий — все строго по жизни, все по памяти сердца.
Битва за нефть наполнена и подвигом, и драмой. И, как всякая битва, протекала неровно: успехи сменялись неудачами, имелись свои прорывы и критические ситуации. Когда гитлеровцам казалось, что теперь-то они перекрыли все пути поступления нефти на наши перерабатывающие заводы, снабжавшие фронт горючим, нефть неожиданными для них способами всё же на эти заводы поступала. И то, что у нас с невероятной быстротой нарастало количество танков и самолётов, полностью обеспеченных горючим и боеприпасами, ошеломляло врага, вносило смятение в его ряды.
Так, в невероятно короткие сроки был проложен нефтепровод Астрахань-Саратов, для которого, выше я уже писал, были частично использованы трубы и насосные станции демонтированного трубопровода Баку-Батуми. И построили его в напряжённые дни Сталинградской битвы! Немецкие стратеги никак не ожидали такого. По их расчётам, лишившись горючего из Баку, наши самолёты уже не должны были летать, а танки двигаться.
Не могли они предвидеть и того способа снабжать топливом осаждённый Ленинград, какой мы нашли весной 1942 года, когда прервалась связь с городом. По льду Ладоги, по дну озера был проложен 28-километровый бензопровод, пропускающий 400 тонн горючего в сутки. Он обеспечивал топливом и Ленинградский фронт, и город. На прокладку его ушло всего 50 дней на глазах у немцев, взбешенных нашей дерзостью, но бессильных помешать нам. Новый бензопровод более двух лет действовал почти бесперебойно. Под шквальным артиллерийским огнем, под непрерывными бомбовыми ударами с воздуха, не боясь смерти, люди долбили землю, подводили под воду трубы, гибли от осколков и разрывов, на их место бесстрашно вставали другие.
В 1942-1943 годах была решена и невероятно трудная задача обеспечения природным газом оборонных заводов Поволжья. За счёт эвакуации предприятий из западных районов страны мы быстро создали промышленный центр Безымянка вблизи Куйбышева, где сосредоточились наши авиационные заводы. Для обеспечения их топливом в самые короткие сроки проложили газопровод от Бугурусланских месторождений до Безымянки, в район, дававший огромное количество военной техники, в том числе и знаменитые штурмовики «Илы», окрещённые немцами «Чёрной смертью».
В конце 1942 года впервые за войну большая группа нефтяников была награждена орденами и медалями. Я очень дорожу тем, что именно в это суровое время и я получил свою высокую награду — орден Ленина.
Исход великой Сталинградской битвы, победоносной для нас, поставил точку и в грозной эпопее битвы за нефть. Открылся свободный путь по Волге для бакинской нефти.
Благодаря героическому труду и подвигу народа уже в 1942 году был не только восстановлен, но даже превзойдён довоенный уровень производства вооружений. Именно это, в основе своей, и предопределило во многом исход войны.
Мне, как непосредственному участнику боевых действий на Северном Кавказе, хочется рассказать о наших лётчицах из отряда Марины Расковой, которые базировались в г. Грозном, куда я перебрался из Краснодарского края после уничтожения нами нефтяных промыслов. Был август 1942 года. В то время немецкие войска вплотную подошли к Грозненским промыслам и даже захватили Малгобекский промысел. Но, как я уже отмечал, благодаря переброске на Северный Кавказ двух дивизий из Сибири удалось остановить наступление немцев, а затем отбросить их на север. Штаб неприятельских войск оказался в Моздоке, оттуда шла команда немцам о наступлениях на г. Грозный и грозненские нефтяные промыслы.
Хочу отметить огромную роль авиационного отряда М. Расковой, который многократно срывал атаки немцев на Грозный. Этот отряд состоял из двадцати девушек в возрасте 18-23 лет. Обычно вечером, когда стемнеет, девушки клали в каждый самолётик «У-2» три-четыре бомбочки по 50 килограммов и бреющим полётом шли на Моздок, бомбили штаб немецких войск, их части, тем самым срывая атаки немцев. Не раз такие бомбёжки проходили в ночное время, а утром, немного поспав, девушки нередко пели песни и танцевали с бойцами. Как-то днём я побеседовал с двумя лётчицами и задал им вопрос: «А не боитесь ли вы, что во время бреющего полёта вас могут подбить немецкие стрелки?». Девушки ответили, что этого не может быть, так как они летят, когда уже темно и на очень низкой высоте. И действительно, за два месяца моего пребывания в Грозном из двадцати девушек погибла лишь одна, причём не от пули немцев. Идя бреющим полётом на очень низкой высоте, она врезалась в электрический столб. Такова деятельность отряда Расковой на Северном Кавказе, а таких отрядов на фронте было немало, и нам, мужчинам, нужно хорошо помнить героический подвиг Марины Расковой — организатора этих отрядов, внёсших большой вклад в победу над фашизмом.
Подводя итоги деятельности наших женщин в период войны, хочу ещё раз сказать, что без них мы не победили бы фашизм. Но и в мирное время, в послевоенный период, героизм наших женщин активно проявился на восстановлении разрушенного хозяйства страны.
Работая многие годы в Госплане СССР, я всегда внимательно относился к их деятельности, а их в этом органе трудилось почти полторы тысячи, или почти половина общего коллектива Госплана СССР. Этот коллектив женщин был трудолюбивым и дисциплинированным. И нередко, когда срочно требовалось подготовить какой-либо документ, я поручал это нашим женщинам. Глубоко уважая их, я знал, что они не подведут меня. Не помню ни одного праздничного дня 8 Марта, чтобы я не поздравил их, даже когда необходимо было быть на совещании в правительстве или на заседании политбюро. Вместо меня на этих заседаниях присутствовали мои первые заместители. Правда, в эти дни и женщины меня приветствовали, в связи с моим днём рождения. Так уж совпадало.
Моё назначение на пост наркома нефтяной промышленности в 1944 году предварительно со мною никак не обсуждалось. И только через три месяца после того, как меня назначили на этот пост, Сталин вызвал меня для беседы о состоянии дел в нефтяной отрасли.
В Кремле, в приёмной Сталина я появился точно в назначенное мне время. Заведующий сталинским секретариатом А.А. Поскрёбышев попросил лишь немного подождать, сказав, что Сталин сейчас занят в своём кабинете поиском какой-то нужной книги. Больше он ничего не сказал, сосредоточенно копаясь в своей папке. Все знали, что Поскрёбышев говорит ровно столько, сколько нужно для ответа. Он молча дважды поднимался с места, заглядывал в кабинет и возвращаясь кратко сообщал: «Нужно подождать». Наконец, в третий раз, сказал:
— Товарищ Сталин, видимо, нашёл нужную книгу и читает, стоя на стремянке. Вы войдёте, ну, кашлянёте, чтобы услышал.
Я тихо вошёл в кабинет, уставленный книжными полками. (Сталин много читал, известно, что он прочитывал в день сотни страниц, даже на работе пользовался всей литературой, которая его интересовала. Стенка эта была вся забита книгами по истории, экономике, философии. Сейчас её нет — всё выбросили).
Вошёл — и остановился, смотрю, стоит Сталин, Верховный главнокомандующий, правда спиной ко мне. Ну, подожду, кашлянуть я всегда успею. Я смотрел, как он выглядит. А выглядел он так: одет в серый френч и мягкие сапожки, очень скромно для первого человека в государстве. (Впрочем, когда он умер и была создана комиссия для похорон, у него всего-то оказалось два жёлтых костюма, серый френч и форма генералиссимуса, естественно, нижнее белье; плоская металлическая кровать; комната 12-15 квадратных метров.)
Представьте себе, я стою и рассматриваю его, а он, как стоял на стремянке спиной ко мне, так и стоит, что-то читает. И вижу на сапоге ... дырку, — меня это сразило. Вот чуть повернулся боком — и на втором сапоге дырка. «Как же так, — думаю, — Первый секретарь, Верховный главнокомандующий принимает в дырявых сапогах даже вызванных к нему людей. Понятно, страна находится в тяжком положении, у всех нехватки и в одежде, и в обуви. Но не до такой степени... И, в конце концов-то, дырки на сапогах можно было и залатать. Я всё-таки решился и кашлянул в кулак. Сталин неторопливо оглянулся и поставил книгу на место.