— A-а, Байбако, молодой человек! — медленно потянул он (назвал меня «Байбако» он как-то дружески, с каким-то душевным расположением). И повторил чуть-чуть официальнее:
— Садитесь, товарищ Байбаков, пожалуйста, вон там.
Он спустился со стремянки, пожал мне руку и, раскуривая трубку, начал ходить по кабинету.
— Товарищ Байбаков, мы назначили Вас наркомом нефтяной промышленности.
И хотя это сообщение не очень меня удивило, так как я уже фактически управлял отраслью в качестве главы, но эти слова означали для меня окончательное утверждение в новой должности. Мне было известно, что прежний нарком Седин сильно проштрафился, к тому же он не знал толком промыслового дела. Да и Багиров — секретарь ЦК партии Азербайджана — подал в Москву «сигнал»: Седин, приехав в Баку решать нефтяные вопросы, сильно напился в ресторане, выводили его оттуда пьяным. Маленков вроде за него заступался, но безрезультатно.
Значит, назначая меня, полагаются на мой опыт и моё знание дела? Но ведь могли бы перед тем как назначать, спросить и меня самого? Смогу ли и хочу ли руководить наркоматом? В свои 33 года.
Я набрался решительности и спросил:
— Товарищ Сталин, но ведь перед этим никто даже не поинтересовался, смогу ли я справиться?
Сталин искоса с какой-то своей затаённой улыбкой взглянул на меня, затянулся трубкой, откашлялся и негромко сказал:
— Товарищ Байбаков, мы хорошо знаем свои кадры, знаем, кого и куда назначать. Вы коммунист и должны помнить об этом...
Разговор зашёл о проблемах нефтяной индустрии.
— Вы знаете, что нефть — это душа военной техники?
— Товарищ Сталин, — подтверждая, ответил я, — это не только душа военной техники, но и всей экономики.
— Тем более, скажите, что нужно, — доверительным тоном подбодрил меня Сталин, — для развития отрасли.
— Надо «Второе Баку» осваивать, там мы открыли два крупнейших месторождения — ударили фонтаны. Это очень перспективные месторождения.
Сталин внимательно меня выслушал, прошёлся раз-другой вдоль стола и настойчиво повторил:
— А что нужно?
— Капиталовложения мне нужны, товарищ Сталин, оборудование. А ещё нужны знающие строители.
Я решился тут же изложить все свои наиболее принципиальные соображения о путях развития нефтяной промышленности. Сталин слушал вдумчиво, сосредоточенно.
— Хорошо! — наконец, сказал он. — Вы изложите все эти конкретные требования в письменной форме, я скажу Берии.
Сталин тут же взял трубку телефона и позвонил Берии, который как первый заместитель Председателя Совнаркома курировал топливные отрасли.
— Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков. Всё, что он просит, ты ему дай.
Кажется, самый трудный вопрос был оперативно, без всяких проволочек решён. Забегая вперёд, скажу, что наша отрасль вскоре получила всё — и материалы, и оборудование, и толковых строителей.
Разговор наш продолжался при полном взаимопонимании. И вдруг Сталин задал вопрос, сильно озадачивший меня:
— Товарищ Байбаков, Вы думаете, союзники нас не раздавят, если увидят такую возможность — раздавить?
— Да как же они смогут?
— Очень просто, — невозмутимо ответил Сталин. — Мы создали и танки, и самолёты, и машины — хорошие. Много у нас и трофейной техники. Но всё это не придёт в движение, если не будет бензина, дизельного топлива. И снова с нажимом повторил:
— Нефть — это душа военной техники.
Я предложил Сталину, назвав конкретные оборонные заводы, перевести их на выпуск буровых станков и другого нефтяного оборудования для промыслов. Сталин тут же через Поскрёбышева отдал необходимые и важные распоряжения. Так, говоря языком сегодняшнего дня, началась в стране конверсия предприятий, подлинная конверсия, а не уродливая, когда предприятия высоких технологий начинают выпускать сковороды и тарелки.
Полтора часа продолжался этот разговор, полтора часа Сталин непрерывно ходил по кабинету взад-вперёд, останавливался, разжигал потухшую трубку и опять туда-сюда. Я невольно поворачивался вслед ему, понимая, что так ему удобнее размышлять и что это привычка человека, работающего по ночам.
Сложный и одновременно ясный и насыщенный мыслями и решениями разговор. Один из определяющих, не боюсь сказать, судьбу нашего государства и особенно нефтяного дела в конце войны, в преддверии мирных послевоенных лет. Когда он закончился, Сталин на миг задумался и вдруг, опять неожиданно для меня, спросил:
— Вот Вы — такой молодой нарком... Скажите, какими свойствами должен обладать советский нарком?
— Знание своей отрасли, трудолюбие, добросовестность, честность, умение опираться на коллектив, — начал медленно и подробно перечислять я.
— Всё это верно, товарищ Байбаков, всё это очень нужные качества. Но о важнейшем качестве Вы не сказали.
Тут Сталин, обойдя вокруг стола, подошёл ко мне. Я решил подняться. Но он не позволил, коснувшись чубуком трубки моего плеча.
— Советскому наркому нужны прежде всего «бичьи» нервы (так характерно произнёс он слово «бычьи») плюс оптимизм.
Много лет прошло с тех пор, всякое было в жизни — и хорошее, и горькое, но эти слова запали мне в душу. В трудную, критическую минуту в моей судьбе они всегда вспоминались. «Бичьи нервы плюс оптимизм» — сколько раз приходили эти слова мне на ум и чаще всего на посту Председателя Госплана. Нужны они и сегодня, чтобы трезво, здраво и спокойно оценивать и понимать то, что произошло с нами и с нашим государством.
Выйдя из кабинета Сталина, я первым делом поинтересовался у Поскрёбышева, почему Верховный ходит в сапогах с дырками, неужели для него не найдётся новых?
— А Вы заметили, где эти дырки? — спросил меня Поскрёбышев. — Товарищ Сталин сам вырезал их, чтобы не досаждали мозоли. Так-то..., — с улыбкой добавил он.
Ехал я из Кремля окрылённым, но и с определённым беспокойством в сердце: стране нужно много, очень много нефти, иначе они нас раздавят.
Просто поражает до сих пор, с какой быстротой и неукоснительностью выполнялись тогда все правительственные решения и распоряжения, которые отдавал Сталин. После того памятного разговора наедине со Сталиным в короткие сроки наметился коренной перелом в освоении и развитии «Второго Баку» и восстановлении добычи нефти на Кавказе и в первом Баку. На помощь нефтяникам пришли коллективы многих предприятий тяжёлой индустрии. Самой «обжитой» для нас оказалась Горьковская область. Там, на заводе, где директором был генерал Елян, нефтяное оборудование стало основной продукцией, был создан специальный цех по Производству грязевых насосов для буровых станков.
Оборонный завод в Пермской области наладил выпуск глубинных насосов, высоко оценённых всеми нефтяниками. Очень помог нам в этом деле знаменитый «Уралмаш», где, кстати, начинал свою трудовую жизнь сварщиком Николай Иванович Рыжков, ставший затем начальником цеха, а впоследствии и директором этого завода. «Уралмаш» быстро наладил производство буровых станков — главного «оружия» буровиков. В качестве силового двигателя к ним уралмашевцы приспособили двигатель танка Т-34. Так «война» начала работать на мирную жизнь.
Сталин постоянно интересовался ходом всех наших дел и нередко давал советы по вопросам развития нефтяной промышленности.
Однажды, прочитав письмо главного геолога нашего наркомата В.М. Сенюкова, обосновывающего новый метод ускоренного открытия новых нефтяных и газовых месторождений путём бурения «опорных скважин», Сталин позвонил и спросил:
— Как Вы смотрите, товарищ Байбаков, на этот метод, предложенный Сенюковым? Что он может нам дать?
Сталин, как всегда, задавал вопросы по самой сути, и я ответил, что предлагаемый метод заслуживает внимания, хотя дело связано с немалым риском потерь средств, так как закладка скважин без детальных геологических исследований может оказаться безрезультатной. И всё же следует пойти на риск.
Сталин терпеливо выслушал и согласился со мной, видимо, эти доводы окончательно убедили его.
Обычно разведочные скважины на нефть и газ бурят вблизи районов, где они уже обнаружены, или в новых местах, исследованных геофизическими методами. Но геолог Сенюков, доктор наук, предложил бурить скважины сразу на огромной территории и на значительном расстоянии друг от друга, не прибегая к таким трудоёмким и «подробным» исследованиям.
Решение было принято, и, как мы вскоре убедились, метод бурения «опорных скважин» себя оправдал. Он помог значительно ускорить открытие новых месторождений. Забегая вперёд, отмечу: открытие в 1955 году крупнейшего Берёзовского газового месторождения на Урале было осуществлено именно этим методом, что позволило в короткие сроки обеспечить промышленность и население Урала газом.
Тем же путём была подтверждена нефтегазоносность недр Западной Сибири, о которых ещё раньше писал в своих научных трудах академик И.М. Губкин.
Памятны мне и доныне мои взаимоотношения со Сталиным, связанные с проблемами производства синтетического горючего.
В Германии ещё накануне войны гитлеровцы создали крупные по тому времени заводы по производству бензина и дизельного топлива из угля методом гидрогенизации под высоким давлением.
Как-то однажды в беседе со мной Сталин сказал, что мы должны использовать оборудование, которое будет поступать из Германии с этих заводов, и создать у нас промышленность по производству такого же синтетического моторного топлива. И тем более нужно это сделать, потому что мы располагаем огромными запасами угля.
У нас в стране, к слову сказать, уже велись исследовательские работы по получению искусственного жидкого топлива, и уже в 1943 году при Совнаркоме начало действовать специальное управление — «Главгазтоппром», на которое возлагалась организация проектных и научно-исследовательских работ. Руководителями главка назначили В. Матвеева, Ю. Боксермана, П. Скафу. Этому главку поручили подготовить всё для использования трофейного оборудования на заводах Ангарска, Салавата и Новочеркасска.
На строительство такого рода заводов Сталин дал всего два года. Посоветовавшись с руководителями главков в своём наркомате, я обратился к Сталину с просьбой несколько отсрочить ввод этих объектов, однако Сталин не согласился с моими выкладками и твёрдо заявил, что окажет нам максимальную помощь в их строительстве. И действительно, вскоре он дал распоряжение направить на данные стройки строительные силы ГУЛАГа, а также привлечь к работе Министерство монтажных и специальных строительных работ, ряд машиностроительных министерств.