В сборочном цехе был установлен очень длинный ленточный конвейер, за которым сосредоточенно трудились девушки и юноши. Бросилось в глаза совершенно непривычное для нас их отношение к труду... Ни один человек не поднял головы и не взглянул в сторону гостей. У нас же, стоит появиться какой-либо делегации, как тут же многие бросают работу и ротозейничают.
Подойдя к рабочим, я увидел, что они припаивали на плату приемника какие-то элементы; трудились напряжённо и квалифицированно, зная, что изделие будет испытано на вибростенде, и если приемник откажет, то его разберут, рассмотрят работу каждого узла и каждой детали, выявят причину отказа и виновника брака. При первом случае брака ограничатся предупреждением. Во второй раз же виновнику выдадут «жёлтый билет», означающий увольнение и то, что его теперь нигде на подобную работу не примут. Вот почему для всех этих молодых людей, которым не больше шестнадцати-восемнадцати лет, важнее всего технологическая дисциплина, чтобы качество продукции отвечало самым высоким мировым требованиям. Мне уже сказали, что в лабораториях завода постоянно совершенствуют производимую технику, а часть специалистов работает над созданием принципиально новых, более перспективных моделей.
Посетив завод, мы в сопровождении губернатора Нагои и охраны, человек примерно 30, отправились на вокзал, чтобы скоростным поездом (до 200 километров в час) переехать в город Осака. Ожидая поезд на перроне вокзала, мы стали участниками события, о котором потом писали газеты, подняв трезвон на весь мир: на меня, мою супругу и работника нашего посольства было совершено покушение. Подбежавший к нам террорист неожиданно ударил сотрудника нашего посольства большим мечом из морёного дуба, и тут же, подпрыгнув, нанёс сильный удар мне по плечу, чуть не свалив меня с ног. Не успел я выпрямиться, как меч опять взметнулся, уже над моей супругой, которая стояла рядом с губернатором Нагои напротив меня. Губернатор поднял руку, заслоняя Клавдию Андреевну, и ударом меча ему перебило палец. И, все жё, превозмогая боль, он успел перехватить взлетевший снова меч, чем спас жизнь моей супруге, предотвратив тяжёлый удар по голове. Только после этого преступник был схвачен охраной. Вскоре подошёл поезд, и мы уехали. Через час прибыли в Осаку и разместились в отеле.
В номере мы включили телевизор. На телеэкране появилось изображение государственного флага Японии, на фоне которого были помещены фотографии напавшего на нас молодого человека и надпись: «Он борется за наши северные территории». Преступником оказался девятнадцатилетний японец, недавно два года отсидевший в тюрьме как уголовник. Он возглавлял группу из пяти человек, поставивших своей целью добиться передачи Японии четырёх Курильских островов. Диву даёшься, как можно было всё это узнать и подготовить репортаж всего за один час.
А до этого нас поразило другое обстоятельство. Через 15-20 минут после отправления поезда из Нагои к нам в купе вошла делегация, которая от имени правительства принесла извинения по поводу случившегося. Я в свою очередь просил передать императору и правительству решительный протест в связи с неудовлетворительной организацией охраны нас и заявил, что мы незамедлительно возвращаемся в Москву.
На телеграмму в Москву о том, что произошло, я получил ответ о целесообразности продолжения нашего визита в соответствии с намеченным планом, а также рекомендации не акцентировать внимание на покушении.
Наша пресса хранила молчание об этом, зато западная шумела по поводу покушения на заместителя Председателя Советского правительства.
Что же касается самого события, то, как стало известно позже, правительство Японии заменило начальника охраны и увеличило её до 100 человек. А преступника осудили на три года тюремного заключения.
Руководители японских фирм, где мы побывали потом, обязательно начинали разговор с извинений за происшедший случай, что не мешало им с таким же постоянством каждый раз в беседе со мной поднимать вопрос о Курильских островах. Думаю, этому в немалой степени содействовал министр иностранных дел Японии господин Мики Такэо, сопровождавший нас в поездке.
Трёхнедельная поездка по Японии, несмотря на происшедшее, была очень интересной и полезной. Мы осмотрели несколько промышленных предприятий в окрестностях Осаки, побывали на машиностроительном заводе, производящем оборудование для химической индустрии. На нас произвели впечатление его лаборатории, каждая из которых — своего рода научно-исследовательский институт, ведущий работы по совершенствованию оборудования.
Посетили мы и недавно образованный крупный институт технической информации, где бизнесмены могли получить любые сведения о новинках почти из всех стран мира. На основе этих данных японцы закупали лицензии и патенты на производство самых совершенных новшеств и в короткие сроки внедряли у себя на фирмах. Это очень содействовало техническому перевооружению производства и резкому подъёму экономики страны.
Приведу один пример того, как быстро внедряется там новая техника. Японцы закупали у нас лицензии и оборудование для установок по непрерывной разливке стали. Оперативно освоив процесс получения стали из металлолома, минуя производство чугуна, они при работе установки внесли в неё много усовершенствований, что повысило её производительность. По существующему положению, все изменения, вносимые покупателем в лицензии и оборудование, должны быть сообщены их авторам. К сожалению, работники Министерства чёрной металлургии СССР не поинтересовались, внесены ли изменения в установки, и естественно, наше государство понесло на этом немалые убытки.
Вернувшись в Москву, я обратился к заместителю министра чёрной металлургии СССР А.С. Борисову, попросил его связаться с нашим торгпредом в Японии и получить все материалы о конструктивных изменениях, внесённых в установку по непрерывной разливке стали. Вскоре это было выполнено.
Надо отметить, что японцы достаточно быстро поняли все преимущества непрерывной разливки стали и в короткие сроки перешли полностью на этот метод.
Помню, когда на заседании Политбюро я начал свой отчёт о поездке в Японию с того, что меня поразила целенаправленность политики японцев в использовании достижений прикладной науки, Брежнев перебил меня:
— Ну, Николай, ты про науку и технику — потом, лучше расскажи о том, как тебя японцы лупили морёным деревом.
Естественно, члены Политбюро с интересом и одобрением выслушали информацию и об этом случае, и о результатах переговоров с деловыми кругами Японии.
Поездка в Японию оказалась весьма успешной: мы заключили ряд взаимовыгодных экономических соглашений, в том числе о совместной разработке лесных массивов на Дальнем Востоке, строительстве морского порта и торговом обмене нужными товарами.
В том же 1968 году состоялась ещё одна моя поездка — в Иран. Это было второе моё посещение страны. Впервые, будучи первым заместителем наркома, я посетил его в 1943 году. Тогда, в военный период, поездка была связана с перспективой заключения договора на проведение геологоразведочных работ на нефть и газ. Как известно, в годы Второй мировой войны по соображениям безопасности в северном Иране находились советские войска, а в южном — американские и английские. Бывший шах Ирана был союзником Гитлера и снабжал немецкие войска горючим и нефтью, но в 1941 году он вынужденно покинул страну, эмигрировал в Афганистан, захватив с собой «всего лишь» одну золотую дверь из своего дворца. Сын монарха Мохаммед Реза Пехлеви остался в Иране и в свои 20 лет заменил отца на престоле. Вспоминаю, я впервые увидел молодого шаха на главной улице Тегерана в открытом автомобиле.
В переломный год войны, после долгих и изнурительных переговоров о передаче нам в концессию северного Ирана для геологоразведочных работ, мы, наконец, получили соглашение иранцев. Газета «Правда» написала об этом и поместила на первой полосе карту северного Ирана, где должны были проводиться поисковые работы. К сожалению, через полгода меджлис Ирана, обсуждая договор, отклонил его, и мы лишились права вести указанные работы.
В следующий раз я прибыл в Иран в должности Председателя Госплана и заместителя Председателя Совмина СССР для переговоров об экономическом сотрудничестве. Эта поездка была продолжительнее и насыщеннее деловыми вопросами.
Нам удалось договориться о начале строительства в Иране большого металлургического завода и о сооружении газопровода в нашу страну.
Встретился я и с шахом Мохаммедом Реза Пехлеви. Встреча длилась около трёх часов, что для иранского руководителя великая редкость, обыкновенно встреча продолжается 20-30 минут.
Чувствуя, что шах с большим интересом беседует со мной, я, набравшись решимости, в шутку спросил: «Ваше величество, первый раз я Вас видел в 1943 году, когда Вы были совсем молодым и, проезжая на автомобиле по главной улице Тегерана, искали красивых девушек, нашли ли Вы подругу сердца?».
Пехлеви улыбнулся и сказал:
— Ваше превосходительство, Вы правильно информированы, я действительно тогда искал подругу жизни.
Затем, помрачнев, он поведал мне о состоянии своего здоровья и заключил: «Теперь я немного ем чурека и пиндира... Большую часть времени посвящаю воспитанию дочери и сына — будущего шаха Ирана». У Пехлеви была злокачественная опухоль, и он, видимо, знал об этом. Позже я встретил во дворике мальчика лет семи-восьми, одетого в грязную и рваную одежду. Помнится, я тогда подумал о несоответствии между убранством дворца и нищей одеждой ребёнка, решив, что он — сын кого-либо из прислуги. Каково же было моё удивление, когда мне сказали что это наследный принц...
После беседы с Мохаммедом Реза Пехлеви я прибыл в наше посольство, где уже заканчивался приём в честь завершения переговоров. Премьер-министр Ирана крепко пожал мою руку и сказал: «Такой длительный аудиенции у шаха я не помню. Это говорит о его положительном отношении к Советскому Союзу и означает, что наши экономические связи будут успешно развиваться».