20 июля 1943 г. численность советских вооруженных сил, по оценкам немецкой стороны, достигла 5755 тыс. военнослужащих. За период после сентября 1942 г. в армию было призвано более 1,5 млн человек, что в три раза превысило количество призывников вермахта за то же время. Русские сосредоточили на советско-германском фронте 7855 танков и 21 050 противотанковых орудий; немцы – 2088 танков (на 30 июня 1943 г. было 3822 плюс 20 в Финляндии {Мюллер-Гильдебранд. Сухопутная армия Германии. Т. 3. С. 163). – Ред.) и 8063 противотанковых орудий[112].
Обычно такого соотношения 2 к 1 в личном составе, примерно 4 к 1 в танках и более чем 2 к 1 в противотанковых орудиях было достаточным для того, чтобы начать наступление. Но на советско-германском фронте это правило не обязательно действовало. Ведь еще с самого начала войны немцы привыкли действовать против превосходящих их численно советских войск. Поэтому должен был иметь место какой-то другой фактор, помимо численности личного состава и количества боевой техники, который позволил русским победить немцев на поле, где им прежде не было равных, во время летней наступательной кампании.
Еще одним соображением, в значительной степени повлиявшим на решение Ставки предпринять летнее наступление, было сознание того, что в военном деле советская армия переросла уровень «подмастерья». За два года войны генералы И.В. Сталина многому научились. Не удовлетворившись ролью слепых подражателей, они вносили в перенятые у немцев методы решения, принятые на основе собственного опыта и способностей. И хотя они не достигли уровня мастерства своих немецких оппонентов, советские генералы, по крайней мере на высшем уровне, приобрели гибкость, которой им явно не хватало ранее, и значительно усовершенствовали тактику наступательных действий. Свои знания они успешно проверили и усовершенствовали в ходе зимнего наступления 1942/43 г.
Немецкая техника блицкрига требовала от командования умения наносить решающий удар с максимальной точностью, стремительностью и экономией сил. Ее отличительными чертами были глубокий прорыв и умение избежать широкомасштабных лобовых столкновений с противником. С точки зрения офицеров германских штабов, Schwerpunktbildung (концентрация сил) является основой основ военного искусства. В то же время русские отдавали предпочтение более широким фланговым маневрам и придерживались более консервативных взглядов на военную науку. В их понимании прорыв и вклинение были основными тактическими приемами, а решающий успех достигался путем нанесения нескольких последовательных ударов в глубину обороны противника. В отличие от немцев, русские считали, что оборону противника следует прорывать сразу на широком фронте, а не в результате одного или нескольких глубоких вклинений. Русские, как и немцы, принимали идею концентрации сил, но обычно сосредоточение их боевых порядков на направлении главного удара носило менее выраженный характер, и почти всегда успех достигался нанесением ряда последовательных ударов по обороне противника.
Таким образом, несмотря на то что русские заявляли, что Сталинградская битва представляла собой классическое воплощение Канн, то есть сражение на окружение войск противника, они, по сравнению с немцами, реже применяли двойной охват боевых порядков противника. Гораздо более часто они довольствовались одним охватывающим ударом или несколькими последовательными ударами в глубину обороны противника, преследуя при этом не столько цель глубоко вклиниться в его тылы, сколько заставить противника отступить на широком фронте. Такая тактика была особенно характерна для операций, проведенных русскими в южной части СССР, где оборона противника строилась на нескольких естественных оборонительных рубежах по берегам рек, которые протекают там параллельно одна другой. Наступление от одного такого рубежа до другого заставляло в результате немцев последовательно отводить свой фронт на всем его протяжении.
Главной целью наступления немецких войск, по крайней мере в теории, было уничтожение армии противника в кратчайшие сроки. Задачей было не просто завоевание территории или изменение к лучшему занимаемой позиции, а достижение более решительных целей. В свою очередь, русские меньше заботились о скорости продвижения или нанесении противнику решительного поражения; они удовлетворялись тем, что сопротивление врага преодолевалось шаг за шагом. Вопреки общему мнению о том, что русских мало волновали понятия географического пространства, они, наоборот, скорее были склонны соизмерять свои победы с отвоеванными территориями, а не с нанесенным противнику ущербом или достижением тактических преимуществ. Их конечной целью тоже было уничтожение противника, но в результате нескольких наступательных операций, а не одного сражения. Успех достигался скорее массой войск, а не умелой организацией боевых действий.
Пожалуй, не существует более удачного исторического примера, когда тактика была успешно построена на недостатках армии, чем то, как вела боевые действия во Второй мировой войне советская сторона. Несмотря на ту завесу теоретизирования, которые русские построили вокруг двух главных тактических приемов своих войск: удар в основание выступа или наступление на широком фронте, все это может найти гораздо более простое и логичное объяснение, если рассмотреть недостатки русских войск. Как ясно следует из речей И.В. Сталина и его приказов, с точки зрения русских, самым быстрым и эффективным средством уничтожения крупных сил противника было окружение. В то же время, очевидно, советские командиры считали двойной охват недостаточно надежным маневром, и все их планирование сводилось к концепции одиночных ударов. Выполнение двойного охвата требовало отлаженного взаимодействия войск и высокой степени выучки на всех уровнях командования. Особенно высокие требования этот маневр предъявляет к командирам среднего и низшего звена, которые должны были проявлять инициативу и умение действовать в меняющейся обстановке без ущерба для общего замысла операции. Таким умением русские командиры, по крайней мере значительная их часть, не обладали. Кроме того, проведение операции на окружение противника требовало высокой степени выучки войск, которая у русских также отсутствовала.
На основе выводов, сделанных из катастрофы 1941 г., советская армия сосредоточила основные усилия на развитии артиллерии и танковых войск. И в том и в другом роде войск основной упор делался на увеличении производства боевой техники и вооружения, а также на их массовом применении.
К середине 1943 г. советская артиллерия значительно выросла количественно и имела на вооружении надежные артиллерийские системы. Может быть, она не всегда была способна выполнять задачи по уничтожению точечных целей противника, но обеспечивала артиллерийскую подготовку наступления, сравнимую по мощности с ведением огня во время величайших битв Первой мировой войны. Например, в наступлении на Орловском направлении в июле 1943 г. 11-я гвардейская армия имела примерно 3 тыс. пушек и тяжелых гаубиц. Это почти вдвое превышало те же показатели для армий, действовавших в Сталинградской операции, и втрое превосходило количество артиллерии в армиях, участвовавших в контрнаступлении под Москвой в 1941 г. К концу 1942 г. Красная армия располагала 17 отдельными бригадами реактивной артиллерии и начала формирование 30 полков самоходной артиллерии. Весной 1943 г. русские приступили к созданию отдельных артиллерийских бригад и полков противотанковой артиллерии, а во второй половине года было сформировано 26 артиллерийских дивизий[113].
Танковые войска были хорошо обучены, значительная (большая. – Ред.) их часть была оснащена танками Т-34 советской разработки и производства. На фронте использовались также и американские, и английские танки, однако считалось, что они были слишком легкими. (Английские и американские танки были разными – тяжелые «Черчилль», средние «Матильда», «Валентайн», «Генерал Ли» и «Шерман», легкий танк «Стюарт». – Ред.) Советское командование отказалось от прежней тактики распыления танков поштучно в пехотных подразделениях. Стандартными танковыми частями и соединениями стали танковая бригада и корпус. Танковые армии, которых к концу лета 1943 г. было уже пять, имели в своем составе по два танковых и один механизированный корпус. Эти войсковые объединения были способны решать самостоятельные оперативные задачи[114].
К началу лета 1943 г. советская авиация имела количественное превосходство над противником в соотношении не менее чем 2,5 к 1. Советская авиация продолжала находиться в подчинении армии и выполняла в основном задачи авиационной поддержки войск, ПВО, и тактического бомбометания. К концу 1942 г. действия каждого советского фронта поддерживала одна воздушная армия[115].
В 1943 г. пехота, в особенности гвардейские части, усиленно оснащалась противотанковыми средствами. Туда начали поступать пистолеты-пулеметы Судаева, а также новые пулеметы Горюнова, которые сменяли устаревшие системы Максима образца 1910 г. (образец 1910/1930 гг., модернизированы в 1941 г.)[116].
Однако явное предпочтение, которое отдавалось развитию технических средств войны, привело к постоянной недооценке пехоты. Она получала самый худший призывной контингент, здесь были наименее грамотные офицеры, подготовке войск уделялся минимум времени. В 1943 г. немцы отмечали, что уровень подготовки советской пехоты по сравнению с 1941 г. снизился и что ее качество продолжает падать. Такая пехота могла эффективно действовать в массированных атаках, но не годилась для выполнения сложных тактических маневров. Сама по себе пехота была практически лишена стойкости. (Советская пехота, в основном из крестьян, проявила чудеса стойкости и в Сталинграде, и в Харькове, и на Курской дуге. Грамотности, очевидно, не хватало, и это сказывалось в действиях в наступлении. –