Днем 1-я танковая дивизии, по-прежнему имея в первом эшелоне полк тяжелых танков, снова попыталась выйти к Журженцам, но ей не удалось продавить фронт дальше северной окраины Лысянки. Трем танкам из состава действующего на острие удара полка тяжелых танков сначала удалось подняться на высоту 239.0, но мощный огонь с флангов вынудил их отойти назад на 400 м. До ночи танкистам не удалось больше ничего сделать. 1-я танковая армия сосредоточила на ближайшей железнодорожной станции за линией фронта санитарные поезда. На аэродром Умань были стянуты транспортные самолеты Ju-52 для вывоза раненых. В ту ночь Э. Манштейн находился на своем поезде в Умани, где располагался штаб 1-й танковой армии.
Севернее села Хильки на исходном рубеже В. Штеммерман сосредоточил для прорыва корпусную группу «Б» в составе 112-й пехотной дивизии и остатков двух других дивизий. В центре развернулась 72-я пехотная дивизия, а на южном участке – дивизия СС «Викинг». После потери Комаровки двум последним соединениям пришлось сосредоточиваться в секторе, предназначенном для одной дивизии, что в последний момент вызвало некоторую путаницу. Каждая из дивизий развернула в первом эшелоне по одному полку с артиллерией, а за ними сосредоточила еще по два полка. В. Штеммерман лично принял командование арьергардом в составе 57-й и 88-й пехотных дивизий, которые должны были последовательно отступать на три рубежа. К первому рубежу предполагалось выйти к 23.00 16 февраля; последний рубеж проходил примерно по рубежу сосредоточения ударной группировки для прорыва. 389-я пехотная дивизия, шестая (даже немцы упоминают свыше 8 дивизий. – Ред.) в составе окруженных войск, прекратила свое существование неделей раньше. Последние 200 человек из ее состава были переданы в 57-ю пехотную дивизию. Всего в котле окружения находилось 45 тыс. немецких солдат и офицеров и русских из состава вспомогательной службы, в том числе 1,5 тыс. раненых, которые должны были следовать во втором эшелоне.
Прорыв, как и планировалось, начался в 23.00 16 февраля. Стремительным броском вперед с использованием только ножей и штыков три передовых полка прорвали первую и основную позиции русских, которые даже не успели сообразить, что происходит. Полк корпусной группы «Б» больше не вступал в соприкосновение с советскими войсками до тех пор, пока не вышел на занятый русскими рубеж Журженцы – высота 239.0, который преодолел также легко. Далее он двигался на белые сигнальные огни, которыми 1-я танковая армия обозначала свое местонахождение. Полк вышел к северной окраине Лысянки к 5.00.
Полку 72-й пехотной дивизии повезло даже еще больше. Выйдя на дорогу, ведущую в Журженцы с юго-востока, немцы столкнулись с четырьмя советскими танками и колонной грузовиков, направлявшейся в сторону города. Кто-то подал команду «Стой!», танки остановились и позволили немцам спокойно перейти дорогу. Русские не поняли своей ошибки до тех пор, пока дорогу не перешла артиллерийская батарея, когда было уже слишком поздно. Полк быстро исчез в темноте, не обращая внимания на танки, которым к тому времени пришлось отвлечься на другие немецкие подразделения, следующие позади. Вскоре он вышел на позиции 1-й танковой армии севернее Лысянки.
К полку СС удача была не настолько благосклонной. Продвигаясь на Журженцы с востока, его войска столкнулись с интенсивным огнем крупнокалиберных пулеметов, противотанковых и танковых орудий, который русские вели из поселка. Немцам пришлось выделить один батальон для того, чтобы отбросить русских, а оставшимися силами развернуться на юг, возможно, для того, чтобы уйти от мощного огня танковых орудий, который русские вели с направления высоты 239.0. В результате этого маневра полк удлинил свой путь и оказался восточнее реки Гнилой Тикич. Для того чтобы выйти к Лысянке, немцам пришлось переправляться через реку. А это можно было сделать только вплавь. Все тяжелое вооружение, которое удалось доставить до этого рубежа, пришлось оставить на восточном берегу. Большую часть стрелкового оружия эсэсовцы также побросали в воду. Но, даже несмотря на это, многие утонули в ледяной воде, став первыми из сотен, а может быть, тысяч их товарищей, которых в тот день постигла та же участь.
Вторая волна прорыва следовала за первой с интервалом 10 минут. По мере продвижения немцы постепенно избавлялись от тяжелой техники. В. Штеммерман приказал уничтожить все транспортные средства, за исключением танков, штурмовых орудий, гусеничных тягачей и достаточного количества повозок для перевозки получивших ранение во время прорыва. И все же у немцев оставалось еще достаточно транспортных средств для того, чтобы на дорогах за передним краем образовались пробки, особенно если учесть, что многие подразделения этот приказ не выполнили и пытались захватить с собой тяжело груженные автомашины и повозки, которые застревали в пути. В попытке сохранить часть транспортных средств, танки и тяжелую технику немцам пришлось буквально вести войну с местностью. Многое из того, что вышло из села Хильки, пришлось бросить на дне лощины в 2 км от него к югу. Та техника, которой удалось продолжить путь дальше, за исключением немногих повозок с лошадьми, постепенно терялась, застревая в снегу и грязи. Много техники застряло в районе холмов вокруг высоты 239.0. Часть транспорта повернула на юг, и некоторым машинам удалось добраться до реки Гнилой Тикич только за тем, чтобы быть оставленными на ее болотистом берегу.
В течение ночи командный пункт В. Штеммермана находился в Хильках; при этом большую часть времени связь с подчиненными отсутствовала. Танки, пехота и огонь русской артиллерии повредили большую часть телефонных линий, а отданное в последний момент распоряжение переместить все радиостанции с грузовых автомашин на телеги привело к тому, что почти все они были выведены из строя. В 3.00, определив по удаляющимся звукам боя, что прорыв прошел успешно, В. Штеммерман передал по радио и с посыльными приказ двум дивизиям авангарда в течение трех часов отойти на второй и третий промежуточные рубежи, а затем прорываться на юго-запад, к Лысянке. Через час он вместе со штабом корпуса и последней волной группы прорыва «Б» выехал из поселка Хильки, намереваясь оборудовать новый командный пункт примерно на полпути на Журженцы. Южнее поселка, в неразберихе масс войск и техники, генерал оказался отделенным от своего штаба. Позже один из солдат рассказывал, что он посадил В. Штеммермана на свою телегу незадолго до того, как в результате разрыва русского снаряда того разнесло на куски.
В 3.30 генерал Т. Либ и офицеры его штаба верхом на лошадях пристроились в хвост последней отступавшей колонне 72-й пехотной дивизии. Через полчаса они пересекли лощину южнее поселка Хильки, к тому времени полную наполовину сгоревшими машинами, изуродованными до неузнаваемости в результате атаки русских танков и огня противотанковой артиллерии из Комаровки. К рассвету они находились западнее Журженцев. Туда доносились звуки ожесточенного боя из города, района высоты 239.0 и леса южнее, в то время как их колонна быстро продвигалась в сторону высоты. Пока немцы приближались к высоте 239.0, русские поливали их огнем ствольной и реактивной артиллерии и сосредоточенных на опушке леса танков. Миновав этот участок, войска повернули на юг.
Когда начальник штаба корпуса Т. Либа к утру вышел к реке Гнилой Тикич, он обнаружил там несколько тысяч немецких солдат, которые пытались переправиться через реку вплавь. Некоторые просто бросили свое оружие на берегу, другие предпринимали попытки, большей частью безуспешные, перебросить его через реку, ширина которой на этом участке составляла примерно 15 м. Многие утонули, еще больше было тех, кого смерть застала на противоположном берегу. К концу дня, предприняв все попытки для того, чтобы хоть как-то упорядочить переправу, Т. Либ с начальником штаба корпуса переплыли реку и присоединились к бесконечной колонне безоружных, полураздетых солдат, угрюмо карабкающихся вверх по заснеженному берегу реки Гнилой Тикич и направляющихся к Лысянке.
Начальник штаба корпуса В. Штеммермана, прибывший к реке с дивизиями арьергарда, вскоре убедился, что, как только стемнело, исчезло любое подобие порядка при переправе. К тому времени русские уже ясно представляли себе, что происходит, и, как только немцы выходили в район западнее Комаровки, они сразу же подвергались интенсивному огню пулеметов, минометов и артиллерии. Немецкие солдаты пытались прятаться от огня противника в ложбинах и оврагах. Части полностью смешались, каждый думал лишь о том, чтобы выйти из-под огня в безопасное место. Поскольку самый мощный огонь советские войска вели из района Журженцев и высоты 239.0, практически весь поток отступающих, за исключением отдельных незначительных групп солдат, которые направились к северной окраине Лысянки, повернул на юг, к излучине реки Гнилой Тикич.
Всего из окружения вышло 30 тыс. немецких солдат и офицеров (по советским данным, в котле погибло 55 тыс. (а всего в боях здесь убито 82 тыс. немцев), в плен взято в котле 18,2 тыс. Наши войска потеряли свыше 24 тыс. убитыми и 56 тыс. ранеными. – Ред.) Э. Манштейн и оба командующих армиями вздохнули с облегчением, получив радостную весть о таком большом количестве спасшихся. Даже Гитлер позволил себе лишь что-то коротко проворчать по поводу потерянной техники. С другой стороны, психологическое состояние вышедших из окружения повергло командование группы армий и армий в шок. Танкисты полка тяжелых танков, которым неделями приходилось недоедать и вести непрекращающиеся бои, с удивлением обнаружили, что физическое состояние первых вышедших из окружения на их участок подразделений более чем удовлетворительное. Но еще более их удивило то, что как солдаты, так и офицеры категорически отказывались остаться на переднем крае и помочь своим отставшим товарищам. 17 февраля Э. Манштейн понял, что ему придется направить выживших в Польшу для отдыха и восстановления. Командование 1-й танковой армии докладывало: «Необходимо признать, что, поскольку с 28 января войска находились в окружении, они сознательно или подсознательно видели перед глазами судьбу осажденных под Сталинградом». Далее отмечалось, что «внутренний след» от этого останется навсегда. И наконец, отмечалось: «Никто не станет оспаривать то, что только немногие из солдат обладают врожденной твердостью (в отличие от прочих, у которых она должна вырабатываться военной дисциплиной), которая делает их способными пережить подобное напряжение более чем один раз».