Главной тенденцией в партизанском движении еще с 1941 г. было их объединение сначала в бригады, а затем в партизанские соединения, которые также зачастую именовались дивизиями и корпусами. Огромные лесисто-болотистые районы на территории Белоруссии и в северо-западной части РСФСР способствовали такой тенденции, а советское правительство поощряло ее. Отчасти это было вызвано стремлением удерживать под своим контролем значительные районы и большое количество населения на оккупированных территориях, отчасти – ошибочными представлениями, что крупные партизанские соединения смогут успешно решать тактические задачи в борьбе с регулярными частями немецкой армии.
С военной точки зрения партизанские соединения редко оправдывали отправленные туда для организации их деятельности личный состав, вооружение и материальные средства. Они якобы не позволили немецким войскам занять целые обширные районы страны. На самом же деле большая часть таких партизанских краев создавалась на территориях, которые немецкие войска в 1941 г. обошли стороной и которые никогда не находились под полным контролем германского военного командования. Они служили своего рода стационарными базами, откуда небольшие отряды партизан совершали вылазки и атаковали группы немецких войск на линиях коммуникаций. Однако при этом количество личного состава в таких партизанских центрах в десятки раз превышало необходимую численность групп, которые могли бы эффективно действовать в близлежащих районах. С поверхностной точки зрения партизанский край представлял собой узел сопротивления. На самом же деле это были своего рода острова. (Действия партизан можно грубо сравнить с тактикой Японии на островах Тихого океана.) Не обладая мобильностью, они в тактическом отношении не представляли собой мощной силы. Не могли они и быстро сосредоточиться для оказания помощи соседу, который подвергался удару немецких войск. Ни один партизанский центр не мог успешно противостоять наступлению регулярных немецких войск.
С точки зрения военной эффективности тенденция к консолидации сил партизан представляла собой неоднозначный психологический и общественный феномен. В отличие от регулярной армии партизанские отряды должны были не выиграть войну, а только способствовать достижению победы. Что именно могло быть должным образом оценено, как такой вклад, было сложно определить даже в таком жестко контролируемом движении, как это имело место в Советском Союзе. Средний партизан не вписывался в обычные представления о нем как о героической личности, настолько преданной своему делу, чтобы постоянно балансировать на грани гибели. Наоборот, больше всего его заботил именно вопрос собственного выживания. Находясь на службе, связанной с постоянным риском для жизни, он постоянно искал способы уменьшить такой риск персонально для себя. То же самое можно сказать и о партизанском движении как таковом. Им двигала забота о том, как сохранить себя и не погибнуть. Такое отношение к своей деятельности было повсеместным и, наверное, в принципе непреодолимым. Партизанский край предоставлял безопасность. Как только численность партизан в таких центрах достигала 5 тыс., 10 тыс. или более бойцов, они автоматически становились неуязвимыми для операций, проводившихся силами местной полиции. А поскольку немцы редко позволяли себе выделить крупные силы регулярной армии для проведения масштабных антипартизанских операций, партизаны могли чувствовать себя там в относительной безопасности. Их никто не беспокоил месяцами и даже годами. Кроме того, партизанские центры олицетворяли собой высокий моральный дух, дисциплину и, что было особенно важным с точки зрения советских людей, партийное руководство. Но все это за счет потери значительной части эффективности и целесообразности.
В партизаны попадали преимущественно представители крестьянства, а также военнослужащие Красной армии, оставшиеся на оккупированных территориях после боев 1941 г. К 1943–1944 гг. эти две группы были примерно поровну представлены в партизанских отрядах вместе и составляли до 80 % общей численности партизан.
Крестьяне попадали в партизанские отряды по призыву. Как для бойцов, для них было характерно чувство фатализма и индифферентности к войне. Классовые интересы заставляли их рассматривать партизанские операции в основном как способствующие экономической разрухе и тем самым уменьшавшие доходы в сельском хозяйстве. Принципиально они не видели большой разницы в советской и немецкой системах: и та и другая представлялась им почти одинаковым злом. (Американский автор плохо понимает, что такое для русских нашествие иноземцев, заставляющее сплотиться при любой власти. – Ред.) Основной разницей было то, что Советский Союз, скорее всего, должен был в этой войне победить. Несколько меньшее влияние на крестьян оказывало чувство долга перед советским режимом, представлявшим собственную законную власть. Да и это чувство вызывалось скорее тем, что немцы не предоставили крестьянину никакой альтернативы взамен.
Оставшиеся на оккупированных территориях советские солдаты были настроены более решительно. Крестьянское желание «заниматься делом, как обычно» для них ничего не значило. Не разделяли они и отношение к советской стороне как к представителю одного, пусть меньшего из зол. Будучи военнослужащими, они имели четкие обязательства перед Советским государством, но как оставшиеся на оккупированной территории с советской точки зрения являлись дезертирами. Партизанское движение давало им шанс исполнить свой долг и, возможно, оправдать себя в глазах режима. С точки зрения оставшихся в немецком тылу советских военнослужащих, политика немцев была на руку партизанам. Вне партизанского движения бывшие советские солдаты имели возможность выбора одного из трех путей: жить нелегально, подвергаясь постоянному риску быть арестованными и не имея постоянной работы. Второй возможный путь – плен и жестокость немецких лагерей. И наконец, они могли добавить к уже имевшемуся против них счету обвинение в измене, вступив в ряды местной полиции или военизированных отрядов коллаборационистов. Но даже в таких условиях большинство из оставшихся на оккупированных территориях военнослужащих старались как можно дольше держаться подальше от войны и не вступать в ряды партизан. Такое отношение сохранялось до конца 1941 г., но и после этого большинство бывших солдат вступили в ряды партизан из страха перед наказанием, вызванного приближением Красной армии.
После 1941 г. процент членов коммунистической партии в партизанских отрядах стал быстро уменьшаться. В 1941 г. доля партийных в некоторых отрядах доходила до 80 %, а обычно члены партии составляли от 25 до 40 % личного состава партизан. В последующие годы партийный контингент, как правило, составлял не более 10 % бойцов. Такое изменение соотношения очень важно, так как оно отражает коренной поворот в партизанской доктрине: от идеи относительно малочисленных отрядов в составе элитных бойцов из числа членов партии к массовому движению с использованием всех имеющихся людских ресурсов и основанному на политической лояльности как на мотивирующей силе, что олицетворяло собой способность режима распространить свой авторитет и силу принуждения даже на оккупированные территории. Начиная с 1942 г. партийный контингент в партизанских отрядах представлял собой лишь один из элементов советской системы управления. Защита интересов партии и Советского государства в партизанском движении к тому времени была возложена на систему военных комиссаров и особых отделов НКВД (после 1943 г. – Смерш). Эти специальные органы, занимавшиеся вопросами борьбы с подрывными элементами и контрразведкой, держали партизанские отряды под постоянной опекой.
В 1943–1944 гг. партизанские части были хорошо и даже прекрасно по стандартам повстанческой войны оснащены. Немцы почти не могли помешать полетам в ночное время на низкой высоте самолетов, осуществлявших их снабжение через линию фронта. Обычно территории партизанских баз были достаточно обширны для того, чтобы обеспечить взлетно-посадочные полосы даже для таких крупных транспортных самолетов, как С-47. На некоторых участках было организовано даже наземное движение транспорта через линию фронта. Иногда там перемещались целые колонны людей и конных повозок.
И все же до самого конца войны главной проблемой оставалось обеспечение достаточной боевой эффективности партизанских отрядов. Большое количество необученного личного состава, включая подростков, в любой момент могло привести к тому, что отряд начинал заниматься совершенно несвойственной ему деятельностью. Это, в свою очередь, приводило к потере его эффективности с военной точки зрения и превращало скорее в обузу для руководства. Благодаря жесткому внешнему контролю удавалось преодолевать тенденцию к внутренней разобщенности, а планомерная отправка в партизанские отряды солдат и офицеров регулярных частей и подготовленных специалистов позволяла повысить боевую эффективность. К началу 1943 г. в составе каждой партизанской бригады находилась группа специалистов по партизанской войне из числа кадровых офицеров, которая занималась вопросами обучения бойцов и поддержанием должного уровня дисциплины.
Перед партизанским движением ставились как военные, так и экономические и политико-психологические задачи. К военным задачам относилось: 1) сделать немецкие войска менее мобильными и лишить их надежной системы тылового обеспечения; 2) вести сбор разведывательной информации; и 3) уничтожать живую силу противника и связывать боем его части. Первая цель, получившая в советских источниках название «рельсовой войны», стала той задачей, на выполнении которой партизанские отряды сосредоточили свои основные усилия. Так, в 1943 г. и в первой половине 1944 г. количество диверсий на железных дорогах на оккупированных территориях ежедневно исчислялось сотнями, а в периоды перед советским наступлением – и тысячами. Являясь постоянной досадной помехой, удары партизан иногда в самый неподходящий для этого момент могли почти парализовать германские линии коммуникаций. В качестве источника разведывательной информации партизаны также действовали довольно эффективн