Тык раздумывал, не уйти ли ему, чтобы зайти попозже.
Неожиданно Борн открыл глаза и резко поднял голову.
— Что вы сказали? — крикнул он в трубку.
Тык увидел, что выражение лица Борна стало напряжённым, и снова опустился на стул, с которого уже приподнялся. Кроме того, Борн, прижимая трубку к уху, подал ему знак, чтобы он остался.
Сообщение фаната показалось для руководителя офиса настолько важным, что он переложил трубку от правого уха к левому, чтобы правой рукой делать записи. В конце разговора он произнес:
— Сердечное спасибо, господин Генрих. Вы можете не беспокоиться. Мы обязательно отреагируем, непременно. Возможно, что вы оказали нашему обществу действительно огромную помощь.
Когда трубка опустилась, Тык спросил:
— Что случилось?
Борн медлил. Он посмотрел на лист с записями, что-то подчеркнул, отложил ручку в сторону и позволил, наконец, «бомбе взорваться», сообщив:
— ФК «Кёльн» уже направляется сюда.
— Держи меня, я сейчас упаду.
— Я почувствовал то же самое, когда услышал это.
— За каким-то футболистом из команды фирмы?
— Да, — кивнул Борн. — Но он должен был стать игроком русской молодёжной сборной.
— И он здесь, у нас?
— Да, и молчит об этом.
Тык покачал головой.
— В это трудно поверить.
— Я тоже так думал, Вальтер, пока этот не сказал про ФК «Кёльн». Этого мне достаточно. Представь себе, что они опередят нас и это станет известно в Гельзенкирхене. Фанаты выгонят нас из города.
— Разумеется.
— Хотел бы ты так рисковать?
— Нет.
Борн взял лист с записями, который во время разговора с Тыком передвигал по столу, и сказал:
— Теперь нам нужно действовать быстро…
***
Уголовное дело в отношении Вильгельма Тюрнагеля из-за нанесения им телесных повреждений перед передачей в суд присяжных поступило в суд низшей инстанции. Было 8.45 утра. Начало слушания назначено на 9.00. В вестибюле, перед залом заседаний суда потихоньку собирались участники процесса. В основном все уже были на месте. В одной стороне стояла «команда» прокурора: пострадавший по имени Георг Коцурка, двое его дружков, которые тогда вместе с ним собирались посмотреть кино, кассирша, а также неожиданно, госпожа Ванда Крупинская, бывшая хозяйка комнаты, которую снимал Вильгельм.
В другой стороне вестибюля стоял адвокат доктор Бернин со своим клиентом Тюрнагелем и тихо с ним разговаривал. Около них стоял Петер Шторм, шеф Вильгельма и курил сигарету одну за другой, что говорило о его нервном напряжении. Марианна ещё не пришла.
В сторонке от всех присутствующих стоял Штуммель. Он не имел непосредственного отношения к заседанию, поскольку не был ни пострадавшим, ни свидетелем обвинения, ни свидетелем защиты. Но, несмотря на это, имел к этому отношение, и, как оказалось, весьма значительное.
— Итак, — прошептал доктор Бернин, — примите во внимание, что я вам говорил, господин Тюрнагель. Не обвиняйте самого себя. Как обвиняемому, вам не надо этого делать.
— Хорошо, — несколько обречённо произнёс Вильгельм. Казалось, его решительность тает. Создавалось впечатление, что всё происходящее он воспринимает как непонятный спектакль.
Штуммель придвинулся к «группе» прокурора.
На лестнице показалась Марианна. Она была в темном костюме, побледневшая, исхудавшая, но, несмотря на это, выглядела чудесно. Вильгельм увидел её сразу. В противоположность ей, на его лице сразу проступил румянец. Доктор Бернин познакомил её и Шторма. После этого подошла очередь поздороваться с Вильгельмом. Она с улыбкой протянула ему руку и сказала:
— Добрый день, Вильгельм.
— Что ты здесь делаешь, — вырвалось у него.
— Я буду давать показания.
— Ты не станешь этого делать!
— Стану.
Вильгельм понял, кого он должен благодарить за это, и повернулся к адвокату. Со взглядом, которого испугался бы любой, он сказал:
— Господин адвокат, я вам ясно сказал, что я этого не желаю.
Едва доктор Бернин смог произнести слово в своё оправдание, Марианна спокойно сказала:
— Вильгельм, относительно того, что ты сказал, и кому именно, вообще не играет никакой роли. Это моё желание выступить здесь, понимаешь?
Вильгельм покраснел ещё сильнее. Марианна ещё больше побледнела. Но эта бледность не была признаком слабости.
— Исключительно моё желание, — твёрдо добавила она.
— Но это моё разбирательство!
Смехотворные притязания на «собственность» судебного разбирательства должно бы вызвать смех, однако этого не произошло, так как ситуация оставалась очень серьёзной. Доктор Бернин думал о заседании, которое вот-вот должно начаться и сказал Петеру Шторму:
— Весёленькое дело.
В связи с этим Шторм подумал, что в этом деле они многого не добьются.
— Чёрт вас возьми, Тюрнагель! — выругался он, — кончайте валять дурака, иначе мы все уходим, и вы останетесь один выкручиваться из этого дела.
— Это было бы для меня лучше всего!
Когда открылась дверь, и судебный пристав пригласил всех зайти, Вильгельм вошёл в зал заседаний именно с такой позицией.
Судебное заседание началось с так называемого разъяснения, во время которого сообщили, что как свидетели обвинения, так и свидетели защиты под угрозой штрафа должны говорить только правду и ничего больше. Затем все опять вышли из зала и стали ждать, когда их каждого по отдельности будут вызывать. В зале остался лишь обвиняемый. Зачитали обвинительное заключение, после чего начался допрос обвиняемого.
— Господин Тюрнагель, — сказал судья, — вы слышали, в чём вас обвиняют. Вы хорошо всё поняли?
— Да.
— Вам нужен переводчик?
— Нет.
— Может быть, — со снисходительным выражением лица произнёс судья, — ваше знание немецкого языка недостаточное. Скажите это сейчас, иначе указание на это обстоятельство при подаче апелляции будет отклонено.
Доктор Бернин опередил Вильгельма с ответом.
— Господин председатель, — обратился он к судье, — знание немецкого языка у моего клиента абсолютно достаточное. Суд сможет в этом убедиться.
— Но из полицейского протокола допроса следует, что это не так.
— Это было несколько месяцев назад.
— Вы хотите сказать, что за это время ваш клиент его достаточно хорошо выучил?
— Да.
Казалось, что председатель был не совсем в этом убеждён, однако произнёс:
— Ну, хорошо. Тогда мы можем начинать.
В некоторой степени это отступление было для Вильгельма унизительным. Оно задело его чувство собственного достоинства и настроило против всего происходящего здесь.
— Итак, господин Тюрнагель, — продолжил председатель, — вы слышали, в чём вас обвиняет прокурор…
— Да.
— Как вы относитесь к этому? Хотите что-нибудь сказать? Вероятно, вы хотели бы всё опровергнуть?
— Нет.
Не только председатель, но и все присутствующие в зале с удивлением посмотрели на Вильгельма.
— Вы ничего не хотите опровергнуть?
— Нет, — повторил Вильгельм.
— Что же вы хотите?
— Сказать правду.
— Очень хорошо! — констатировал председатель и, улыбнувшись, посмотрел на заседателя слева, потом справа. — Это что-то новое. Процедура значительно сократится. Должны ли мы это понять так, что всё написанное в обвинительном заключении верно?
— Да.
Защитник подскочил.
— Господин председатель…
— Сядьте! — сказал ему судья, — дойдёт и до вас очередь. Сейчас я разговариваю с обвиняемым. Потом слово будет предоставлено и вам.
— Я только хотел…
— Потом, господин адвокат!
Доктор Бернин с разочарованием на лице занял своё место.
— Господин Тюрнагель, — продолжил судья, — вы признаётесь в преступлении с нанесением телесных повреждений, которое вам ставится в вину?
— Да.
— Вы действовали не в целях самообороны?
— Нет.
— Тогда вы должны нам сказать, почему вы его ударили.
— Потому что оскорбили даму, которая была со мной.
— В чём заключалось это оскорбление?
— Её обозвали подсилкой для иностранцев.
— И всё?
Вильгельм вспыхнул.
— Этого достаточно!
— Я полагаю, — судья постарался сгладить допущенную ошибку, — что к этому, например, может подходить также и плевок. Или что-то подобное — это тоже оскорбление?
— Нет.
— Только оскорбительное слово вызывает у вас действие в состоянии аффекта?
— Да.
— Вы не можете себе представить другой реакции?
— Какой, например? — резко спросил Вильгельм, что для обвиняемого недопустимо.
— Частное обвинение по поводу оскорбления.
— Для этого я должен узнать у этого лица его имя.
— Правильно.
— Вы полагаете, что я его об этом должен спросить?
Судья заметил, что допустил ошибку и, чтобы выпутаться из этой ситуации, сказал:
— Во всяком случае, вы могли бы попытаться сделать это.
В зале заседания раздался негромкий смех.
— Тогда произошло бы тоже самое, — сухо ответил Вильгельм. — Только он ударил бы меня, если бы я его не опередил.
— Но тогда здесь, на скамье подсудимых, сидели бы не вы, а он.
Вильгельм пожал плечами.
— Господа, — обратился после этого судья к заседателям, прокурору и защитнику, — думаю, что после того, как обвиняемый признал свою вину, мы можем обойтись без допроса свидетелей…
Все молчаливо закивали головами и даже защитник, который в душе уже предоставил своего клиента самому себе.
Председатель просмотрел документы, полистал их, нашёл то, что искал и сказал:
— Тогда я хотел бы заслушать ещё свидетельницу Марианну Бергер — как оскорблённую, и, конечно же, пострадавшего. Сначала Бергер, это займёт немного времени.
До этого заседание шло довольно быстро, но, когда приступили к допросу Марианны, процесс принял другой оборот.
— Марианна Бергер, — начал председатель, после того, как секретарь проверил её личные данные, — должен вас проинформировать, что обвиняемый полностью признал свою вину. Суд хотел бы узнать от вас ответ на единственный вопрос: чувствовали ли вы себя из-за высказывания в ваш адрес, оскорблённой?