В своей речи при вступлении на пост президента Кеннеди делает упор на тему мира и прогресса, призывая не только к более тесному единению США с их союзниками по НАТО и соседями по Западному полушарию, но и к созданию «великого, всемирного союза севера и юга, востока и запада», который смог бы «создать более плодотворную жизнь для всего человечества». Специально обращаясь к тем странам, которые «могут стать нашими противниками», Кеннеди предложил им «заново начать поиски мира, прежде чем темные силы разрушения, выпущенные на волю наукой, поглотят все человечество в результате преднамеренного или случайно возникшего самоуничтожения… Не будем никогда вступать в переговоры из-за страха, – говорил новый президент, – но и не будем никогда страшиться переговоров. Пусть обе стороны выясняют, по каким проблемам мы сходимся, а не обостряют проблемы, по которым мы расходимся»[196].
Через два дня выдержки из выступления президента были опубликованы в газете «Правда»[197]. Как минимум это свидетельствовало о том, что в Москве очень внимательно следили за высказываниями нового лидера США. В словах Кеннеди прослеживалось желание выработать новый, более реалистичный подход к международным явлениям, не занимая жестких и бесповоротных позиций[198].
Основополагающие принципы своей внешнеполитической концепции Кеннеди озвучивает через несколько дней после своей инаугурации – 30 января 1961 г. в обращении «О положении в стране». Новое видение внешней политики США базировалось на трех основных принципах: упрочение военной мощи США, укрепление экономических возможностей США, усовершенствование политических и дипломатических средств[199]. Озвученная Кеннеди внешнеполитическая концепция получила название доктрины «Новых рубежей».
Вскоре после прихода в Белый дом президент четко обозначил отход новой администрации от ближневосточной политики Эйзенхауэра. «Сегодня арабский мир – это серьезная, независимая и от русских, и от Запада сила. Найти общий язык с силами панарабизма, перевести наши отношения на язык экономики – вот текущая цель Соединенных Штатов», – заявил Кеннеди [200]. Как он подчеркивал в работе «Стратегия мира», «волна революционного национализма неизбежно сметет старый колониальный порядок, и пока Соединенные Штаты будут ждать, как им ужиться с этим, Советский Союз выиграет “холодную войну”»[201].
Решением этой концептуальной проблемы стали так называемые программы помощи, направленные на модернизацию экономик стран третьего мира, а также на то, чтобы переманить нейтралистов из лагеря симпатизирующих СССР в американский лагерь и убедить их в преимуществах американской модели развития[202].
Конкретным содержанием американская внешнеполитическая стратегия на периферии стала наполняться после выхода 13 февраля 1961 г. статьи профессора экономики Массачусетского технологического университета и заместителя советника президента по национальной безопасности в новой администрации демократов Уолта Ростоу «Новое видение в мировой политике США», опубликованной в журнале US News and World Report.
Главная мысль статьи заключалась в призыве к «асимметричному ответу», который США должны противопоставить вызовам на международной арене: «Основная зона советской угрозы – это “третий мир”, где ее потенциальный масштаб даже невозможно измерить, ведь ее потенциал скрыт». Задача, подчеркивал Ростоу, «упредить скатывание “третьего мира” к коммунизму или политическим формам, близким к нему, и убедить эти страны остаться нейтральными»[203]. Как резюмировал видный американский историк Артур Шлезингер-мл., «администрация Кеннеди перестала рассматривать национализм в качестве греха»[204].
Идея о том, что холодную войну можно выиграть именно в третьем мире, озвучивалась американским экспертным сообществом уже несколько лет. Идеи Ростоу были квинтэссенцией того, о чем говорили в мозговых трестах США последние пять лет.
На академическом уровне теоретические аспекты курса «новых рубежей» изложены в его работе «Стадии экономического роста». Основа работы – так называемая теория переходного периода, согласно которой «разрушение традиционного общества и замена его той или иной формой современного общества напрямую зависят от понимания связи между модернизацией и военной силой»[205].
В Москве на теоретические выкладки Ростоу смотрели с других позиций: «Главное назначение теории Ростоу заключается в том, чтобы направить развитие слаборазвитых стран по пути недопущения в них революционных социалистических движений и победы левых радикальных групп <…> и направления этих стран в сторону совместимых форм, особенно в сфере политики», – говорили аналитики из КГБ СССР[206]. И в этих словах было много правды.
В отличие от «пактомана» Даллеса, делавшего акцент на создании цепи оборонных проамериканских организаций по всему миру, окружение Кеннеди (Честер Боулс, Артур Шлезингер) считало необходимым сосредоточить усилия не на «обороне свободного мира», а на «удержании мира в хозяйственной системе капитализма»; не на поддержке старого капитализма, а на замене его неоколониальными методами, не на опоре на открыто реакционные, авторитарные режимы, а на расширение социальной базы для построения Pax Americana. Речь шла о стремлении осуществить «перехват» революционных движений, удержания их в рамках преобразований, приемлемых для США.
«Дилемма, стоящая перед Кеннеди в каждом районе “третьего мира”, – писал один из его ближайших помощников Теодор Соренсен, – была, по сути, одна и та же: как разъединить русских с освободительным движением и предотвратить захват коммунистами власти, не вызывая большого советско-американского столкновения?»[207]
Таким образом, новая дипломатия Кеннеди состояла в том, чтобы вести избирательную борьбу с силами национально-освободительного движения в третьем мире. Но, конечно, речь не шла о том, чтобы установить равноправные отношения со странами третьего мира. Скорее Соединенные Штаты теперь были вынуждены считаться с интересами и позицией многих этих стран в каждой конкретной ситуации. Но на фоне «открытого» дипломатического стиля США оставляли за собой полную свободу действия в любом районе мира, где подвергались опасности государственные интересы США. Их защита продолжала оставаться основой всей внешней политики Вашингтона[208].
Дифференцированный подход к политическим явлениям, продемонстрированный командой Кеннеди в 1961–1963 гг., привел к заметной активизации США на Ближнем Востоке и в зоне Персидского залива. С принятием доктрины «новых рубежей» заметно расширялся арсенал методов отстаивания американских интересов в третьем мире. Он стал включать в себя как широкий набор средств силового характера, так и обширный реформистский компонент, чего не предусматривала «доктрина Эйзенхауэра».
Команда Кеннеди получила в наследство от периода работы республиканской администрации Эйзенхауэра ряд горячих точек на карте Ближнего Востока, который к началу 1960-х гг. стал одним из самых взрывоопасных сегментов периферии. Главная проблема заключалась в том, что в регионе появилась влиятельная сила в лице радикального арабского национализма, настроенная резко антизападно и, соответственно, антиамерикански. Под его ударами в конце 1950-х гг. рухнул ряд консервативных арабских режимов. Во времена Эйзенхауэра все эти события объясняли «кознями Москвы». У Насера и СССР, безусловно, имелись совпадающие интересы, но цели двух стран на международной арене были далеко не идентичны.
Стиль работы и риторика новой администрации США были в известной степени противоположностью дипломатии Эйзенхауэра – Даллеса, «новые рубежи» готовили Москве в третьем мире ряд качественно новых вызовов[209].
С принятием доктрины «новых рубежей» расширялся и диапазон военных методов отстаивания американских интересов в третьем мире. Так, сформированная республиканцами прежде всего как военная доктрина для противодействия советской угрозе, доктрина «массированного возмездия» в последние годы работы администрации Эйзенхауэра лишила американскую внешнюю политику возможности эффективно отстаивать свои интересы в третьем мире. Попыткой пересмотреть такое положение была ближневосточная «доктрина Эйзенхауэра», но, как показали события лета 1958 г. на Ближнем Востоке, она не стала оптимальным ответом на вызовы Ближневосточного региона.
Кеннеди придавал исключительно большое значение экономическим вопросам. По мнению главы Белого дома, добившись высоких темпов экономического роста, США смогут решить весь комплекс внутри- и внешнеполитических задач, стоящих перед страной. Эффективная экономика была ключом к повышению качества жизни, а это являлось залогом успеха в соревновании двух систем ценностей: капиталистической и социалистической. Наконец, именно экономика приобрела важнейшее значение для выработки внешнеполитического курса США в отношении периферии биполярной системы в целом и региона Ближнего Востока в частности.
Повышение темпов противоборства США и СССР на периферии системы способствовало выработке «правил игр» и эволюции биполярной системы в целом. Для политики СССР на Ближнем Востоке это обернулось, прежде всего, попыткой США отдалить от Москвы ее главного партнера в регионе – насеровский Египет. Расчет Вашингтона был прост: предложить Насеру «дружбу» именно в тот момент, когда между Москвой и Каиром накопился ряд взаимных претензий, касавшихся путей развития ОАР, объемов военной и финансовой помощи, гонений на египетских коммунистов, а также желания Насера быть полностью самостоятельным игроком на международной арене.