В конце 1950-х – начале 1960-х гг. Советский Союз осуществляет значительную реформу концептуально-политических параметров своей идеологии и постепенно обновляет внешнеполитический курс в отношении стремительно преображающегося третьего мира. Этому способствовали смерть Сталина в марте 1953 г. и приход к власти группы Маленкова – Кагановича, а затем Хрущёва.
Теория «социалистической ориентации» vs «доктрина Эйзенхауэра»
Никита Сергеевич Хрущёв и его окружение внимательно присматривались к значительному антизападному потенциалу во многих арабских странах. В отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии (февраль 1956 г.), сделанном Хрущёвым, содержалось не только разоблачение культа личности Сталина. Авторы доклада впервые уделили большое внимание третьему миру, отмечая, что страны Востока стали принимать активное участие в решении судеб планеты. В докладе подчеркивалось, что «в отличие от довоенного периода, подавляющая часть стран Азии теперь выступает на мировой арене в качестве суверенных государств, отстаивающих свое право на самостоятельную внешнюю политику». «Международные отношения, – говорилось в докладе, – вышли за рамки отношений государств, населенных преимущественно народами белой расы, и начинают приобретать характер подлинно всемирных отношений»[71].
Об этом упоминалось и в резолюции съезда: «силы мира» значительно умножились «в связи с появлением на мировой арене группы миролюбивых государств Европы и Азии, провозгласивших принципами своей внешней политики неучастие в военных блоках». В результате этого создавалась обширная «зона мира», включающая как социалистические, так и несоциалистические «миролюбивые государства Европы и Азии» и «охватывающая больше половины населения земного шара»[72]. Доклад также признавал разнообразие форм перехода к социализму, что объективно соответствовало стадии развития обществ постколониального мира.
Позже, на XXI съезде КПСС (январь – февраль 1959 г.), был сделан новый шаг в оценке третьего мира: большинство колониальных и полуколониальных стран, которые еще не так давно представляли «собой резервы и тылы империализма», перестали быть таковыми. Эти страны «борются против империализма и колониализма за свободу и национальную независимость»[73].
Под влиянием стремительного процесса деколонизации, пиком которой стал 1960 г., названный современниками «годом Африки», советская идеологическая концепция в области внешней политики претерпевает еще более серьезную эволюцию, которая способствует усилению позиций СССР в странах третьего мира.
На волне XX и XXI съездов КПСС в советской академической среде возникла так называемая теория «социалистической ориентации». Она стала важным методологическим инструментом для изменения ключевой идеологической установки – о безальтернативной роли коммунистов как решающей силы в развитии национально-освободительного движения[74]. Согласно сформулированной академическим сообществом и партийными функционерами теории, освободившиеся от колониальной зависимости страны могут на первой ступени идти к социализму путем, не включающим «традиционный» этап диктатуры пролетариата. Главными критериями для стран, вставших на путь некапиталистического развития, становятся внушительные масштабы национализации средств производства, иными словами, огосударствления экономики, а также создание партий или союзов под социалистическими вывесками. Теория «социалистической ориентации» не была эквивалентом «арабского социализма». Признавая возможность некапиталистического развития арабских стран, теория не снимала с повестки концептуальный вопрос о классовой борьбе.
Как подчеркивал академик Евгений Максимович Примаков, главным стимулом для создания теории «социалистической ориентации» было стремление укрепить радикальные режимы на Ближнем Востоке и одновременно убрать из-под прицела местные коммунистические партии. Начиная с 1960-х гг. внутриполитические события в арабских странах все меньше рассматривались через призму противоречий доминирующих националистических режимов с местными компартиями арабских стран.
Такая теоретическая выкладка говорила о прагматичности подхода Москвы к осуществлению политики в регионе, рассматривавшей в качестве возможного проводника политики СССР обладавшие реальной властью националистические режимы[75].
В пользу тактического выбора этой линии говорили и сами лидеры арабского национализма. Так, Насер считал «арабский национализм» несовместимым ни с классовыми подходами, ни с диктатурой пролетариата. Специфическое понимание социализма проистекало именно из того, что «арабский социализм» рассматривался как категория арабского национализма. Как писал основоположник баасизма сирийский социолог и философ Мишель Афляк, «социализм – это инструмент, приспособленный для наших национальных условий и потребностей. Он не может рассматриваться в качестве основной философии или свода нормативных актов. Это только ветвь древа, именуемого национализмом»[76].
На фоне стремительного развития событий на Ближнем Востоке и роста популярности идей арабского национализма США пытаются адекватно ответить в политическом и идейно-концептуальном смысле. Вопреки качественно новой обстановке в регионе элиты США формулируют «архаичный» – силовой по форме и антикоммунистический по содержанию ответ, получивший название «доктрины Эйзенхауэра».
Тем не менее успешная пропагандистская деятельность Москвы во время Суэцкого кризиса не могла не встревожить Государственный департамент и Пентагон. Таким образом, планируемая американская инициатива должна была также стать реакцией на активизацию ближневосточной политики СССР.
Такое поведение американских элит говорило об ужесточении американской политики на Ближнем Востоке и желании закрепиться в этом регионе в качестве самостоятельной державы, а не в рамках возможных коллективных действий стран Багдадского пакта – прозападного военно-политического союза, сформированного в 1955 г. при активной модерации со стороны Великобритании и США в составе Ирака, Ирана, Турции, Пакистана с целью нейтрализации «коммунистической угрозы» в регионе. При антикоммунистической направленности политики американской администрации в данном случае фактор «коммунистической угрозы» выступал, очевидно, как умелый пропагандистский ход.
«Доктрина Эйзенхауэра» стала внешнеполитическим манифестом США не только на Ближнем Востоке, но и на периферии биполярной системы в целом. Таким образом, США сделали еще один шаг по пути расширения и одновременно конкретизации сфер, представлявших жизненно важное значение для их глобальных интересов.
В понимании американских официальных лиц Советский Союз вряд ли хотел завоевать влияние на Ближнем Востоке посредством грубой военной акции или другими военно-политическими методами. Гораздо более вероятно, с их точки зрения, что СССР использует в своих интересах «антизападную ориентацию ультранационалистических элементов»[77].
Многие официальные лица США понимали силу национализма 1950-х гг. и необходимость для Запада приспособить его хотя бы для предотвращения ситуации, когда СССР стал бы представлять собой единственного его благожелателя. Однако это понимание было невозможно поставить на практическую почву. Арабский национализм оказался не столь хорошо изученным явлением и теперь представлял угрозу установленному порядку вещей. Американская элита опасалась, что СССР может использовать эту ситуацию таким образом, что последствия для Запада станут абсолютно непредсказуемы. США должны были подавить националистические волнения, чтобы не дать СССР использовать их в своих интересах. Антисоветизм в этом контексте надо понимать как стремление к сохранению status quo в противовес дестабилизирующим элементам, которыми, по мнению США, были действия СССР и просоветских государств региона[78].
Во второй половине декабря 1956 г. Даллес предоставил президенту Эйзенхауэру меморандум об американской политике в регионе. В нем констатировались три опасные для американских интересов тенденции: серьезное ослабление позиций Великобритании и Франции; усиление советского влияния; рост националистических настроений в арабских странах. Главной задачей в сложившихся условиях госсекретарь считал недопустимость заполнения образовавшегося «вакуума силы» Советским Союзом. Даллес выступал за проведение нового курса американской политики в регионе[79].
По мере проведения внутриведомственных консультаций на высшем уровне американское руководство определялось с подходом к долгосрочной политике на Ближнем и Среднем Востоке. Прежде всего предполагалось, используя американскую военную и экономическую помощь, укреплять социальную опору режимов, которые могли стать проводниками интересов США. При этом особое внимание должно было уделяться двум группам стран: Иордании, Ираку и Саудовской Аравии, с одной стороны, и Ливии, Судану и Тунису – с другой. В то же время Соединенные Штаты должны были продолжать политику экономического и политического давления на Египет с целью прекращения Насером игры на противоречиях США и СССР в своих интересах. Осуществление второго этапа во многом зависело от внешнеполитического курса Египта. Если взгляды египетского президента на международные отношения в мире не претерпят изменений в необходимую для США сторону, американские правящие круги не исключали возможности создания двух военно-политических блоков для изоляции Египта – из стран Северной Африки и государств, в которых правили представители королевских династий Саудитов и Хашимитов