[474] он тотчас понял, что Вентидий Басс попытается присоединиться к Антонию и, избегая столкновения с их армиями, срочно перейдет Апеннины и спустится в Лигурию. Поэтому он постарался убедить Октавиана перейти со своими легионами горы и направиться по дороге в Лигурию, в то время как сам он будет преследовать Антония и постарается оттеснить его в пустынные области Апеннин.[475] Но Октавиан осторожно пользовался своими легионами даже в то время, когда его поддерживал такой славный цезарианец, как Гирций; как же он теперь осмелится вести их вместе с одним из убийц Цезаря, чтобы окончательно уничтожить Антония и его ветеранов?[476] Дециму не удалось убедить его[477] в тот день, и он уже думал, не отправиться ли на следующий день ему одному, когда ночью получил письмо от Пансы, звавшего его в Бононию. Поэтому утром 23 апреля он отправился к Бононии. Узнав по дороге о смерти Пансы, он возвратился обратно, сделал свои последние распоряжения и 24-го начал со своими легионами преследовать Антония. Таким образом, Антоний имел в запасе два дня[478]и был преследуем только одним полководцем. В этом общественное мнение, таким образом, было обмануто, но еще более тяжелым был другой обман, приготовленный самим Антонием своим римским врагам. Антоний на деле доказал им, что он не был разбит и готов погибнуть, подобно Катилине, несмотря на то что был оставлен всеми и имел с собой только ослабленные отряды. Горечь поражения и угрожающая опасность внезапно пробудили в этом человеке, бывшем столь нерешительным в последние месяцы, силу воли, и в его воображении тотчас возник поистине цезарианский проект. Чтобы достигнуть Нарбоны, он выбрал дорогу через Лигурию и решил немедленно перейти те крутые, дикие и пустынные Апеннинские горы между Дертоной и Вадой, куда хотел оттеснить его, подобно раненому оленю, Децим Брут. Двинуть армию в пустынные горы, где можно было умереть с голоду, армию, которая если и не понесла поражения, как говорили в Риме, то, во всяком случае, очень пострадала в последних схватках, было отважным предприятием. Но человек, сражавшийся вместе с Цезарем против Верцингеторига, не поколебался выбрать эту дорогу, которая, если и была более трудной, чем дорога через малый Сан-Бернар, зато была короче ее и делала более легким и быстрым его соединение с Вентидием, которому он приказал перейти Апеннины. Двигаясь в Лигурию, он шел как раз навстречу Вентидию; он мог встретиться с ним в Ваде и укорачивал дорогу, которую его генерал должен был сделать один, т. е. самую опасную, где и солдаты, и их вождь, чувствуя себя далеко друг от друга, легче всего могли потерять мужество.
Поход Антония
С четырьмя легионами и бывшей еще в хорошем состоянии конницей, с отрядами солдат, которых Антоний набрал, но которые не были еще ни сформированы в легионы, ни вооружены, он прошел 22 и 23 апреля 30 миль, отделявших Мутину от Пармы. Вечером 23-го он, подобно вихрю, обрушился на Парму и отдал город солдатам, опустошившим его.[479] 24 и 25 апреля он прошел 40 миль от Пармы до Плацентии (совр. Piacenza); 26-го он двинулся по Мульвиевой дороге к Дертоне (совр. Tortona), отстоящей приблизительно на 100 километров, куда прибыл, вероятно, 28-го, дал там однодневный отдых своим солдатам и предпринял 30 апреля восхождение на горы, отделявшие его от Vada Sabatia (совр. Vado). Децим, напротив, слишком рассчитывал на силы своей армии, которая частично состояла из новобранцев, была истощена осадой и не имела ни мулов, ни лошадей,[480] потому что их съели во время осады.[481]Поэтому в первые дни его движение было медленным. В это время Октавиан отправился со своей армией в Бононию, чтобы подготовить торжественное перенесение останков Гирция и Пансы.
Дальнейшие несогласия между консерваторами в Риме
Все это стало известно в Риме в первых числах мая, в тот момент, когда мнимая уверенность в поражении Антония повергла всех в новое замешательство. Мутинская победа — любопытное противоречие, показывающее, до чего дошло политическое разложение высших римских классов, — как раз повредила авторитету человека, которому принадлежала в этой победе главная заслуга, Цицерон понимал, что необходимо было, не теряя ни минуты, воспользоваться полным беспорядком, в котором находилась цезарианская партия, чтобы нанести ей смертельный удар, начав с уничтожения Антония. Он был полон нетерпения и досаждал сенату и сенаторам, желая помешать им уснуть в блаженной иллюзии о победе, которая была непрочна. После смерти консулов управление республикой было поручено неведомому пропретору Авлу Корнуту, другими словами — во главе республики не было никого. Во время осады Мутины опасность придала некоторую силу утомленному собранию, но теперь большинство сенаторов, согласившихся на войну скрепя сердце и желавших пребывать в обмане, что нет более поводов к беспокойству, усилиям и борьбе, не оказывало более прежнего внимания оратору филиппик и рассматривало его речи как безумную болтовню исступленного старика. Кроме того, оживали споры из-за выгод, глухое личное соперничество, мелкие личные споры. Нельзя было более принять никаких серьезных мер, потому что собрание умело всегда затягивать обсуждение и откладывать его в долгий ящик: оно одобряло только медленные средства. Цицерон не чувствовал более своей власти над сенатом, как было в прошлом месяце, и замечал, что смерть Пансы была для него самого несчастьем, ибо, несмотря на свои уловки, знаменитый консул был, по крайней мере, энергичным и благоразумным человеком.[482]
Растущие затруднения
Как только в Риме узнали, что Децим один преследует Антония, появились новые трудности. Старый раздор между сторонниками Октавиана и его врагами, утихнувший во время войны, возник вновь. Многие члены сената негодовали на Октавиана, остававшегося в бездеятельности в Бононии;[483] родственники заговорщиков, беспокойные враги и завистники молодого человека, которых было так много, воспользовались этим недовольством, чтобы навредить ему. Два сенатора, Луций Эмилий Павел, брат Лепида, и Ливий Друз, предложили назначить Децима командующим легионами ветеранов, набранными Октавианом.[484] Это была политика борьбы, которая, будучи проведена с энергией и умом, могла бы отнять у Октавиана любую возможность навредить. Напротив, другие, среди которых был Цицерон, понимали, что победа не была окончательной; они советовали быть благоразумными и продолжать льстить Октавиану и пользоваться им для защиты Италии.[485] Кассий, самый умный из заговорщиков, кажется, готов был в этот момент вступить в переговоры, чтобы заключить с Октавианом соглашение.[486] Эта политика, хоть и противоречащая первой, также могла привести к благоприятному результату, если бы имелось мужество следовать ей до конца. При всеобщей апатии сенат не мог решиться ни на ту, ни на другую политику и принял среднее решение, несшее опасности обоих предложений и не имевшее никакой выгоды. Предложение Эмилия и Ливия было найдено слишком смелым, и сенат не одобрил его, боясь, что солдаты не пожелают ему повиноваться.[487] Но он не решился вступить и в переговоры с Октавианом, чтобы сделать из него союзника, а предоставил его самому себе, оставив его без приказа во главе легионов.
Положение Октавиана
Сенат, однако, заблуждался, думая, что с помощью этой политики избавляется от всех забот, которые мог бы доставить ему Октавиан со своей армией. Через несколько дней в Риме были получены письма от Октавиана к сенату с просьбой дать его солдатам обещанные награды,[488] т. е. не только по 2000 сестерциев, которые сенат 4 января решил дать восставшим легионам, но и по 20 000 сестерциев, обещанных Октавианом в случае победы каждому солдату не только двух оставшихся, но и всех пяти легионов.[489] Бездеятельный вождь бесполезной армии, загнанный в маленький галльский город, не смея возмутиться против сената, который, со своей стороны, не смел давать ему приказаний,
Октавиан находился тогда в Бононии в большом затруднении и не знал, что делать со своей армией. Он приготовил четыре легиона Пансы для отсылки их к Дециму[490] и в то же время позволил Вентидию свободно перейти через Апеннины. Он хотел своей попыткой обращения к сенату показать солдатам, что заботится об их участи. Поэтому так трудно было сенату дать как утвердительный, так и отрицательный ответ. Возобновились сколь долгие, столь же и бесполезные переговоры. Наконец, те, кто не хотел ничего предоставить солдатам, и те, кто, Напротив, хотел показаться великодушным, еще раз остановились на среднем и противоречивом решении: награду получат только два восставших легиона, как определил сенат, и притом не по двадцать, а только по десять тысяч сестерциев. Решили также сообщить этот ответ легионам непосредственно через послов, чтобы показать им, что они зависят в действительности от сената, а не от Октавиана;[491]наконец, по предложению Цицерона, не желавшего раздражать солдат, назначили комиссию из десяти членов, в том числе и его самого, для немедленной уплаты донатива и нахождения земель для раздачи четырем легионам. Два из них были, конечно, восставшие легионы; два других, которых мы не знаем, могли быть легионами ветеранов Децима Брута.