[787] наконец, он постарался примириться с Луцием Антонием, которому дал управление Испанией.[788] Луций принял его, и с этого момента мы не находим о нем никаких известий; вероятно, он скоро умер, и неизвестно, естественной ли смертью.
Начало военных действий
Октавиан не ошибся на этот раз. Когда в Греции узнали, что сын Цезаря отнял у своего товарища его лучшую армию, Фульвия и партия войны одержали верх.[789] Антоний тотчас перешел в наступление; он посадил часть македонских легионов на корабли, найденные в Азии, и приготовился напасть на Италию. В этот критический момент к нему прибыла помощь. Из своего убежища в дельте реки По Азиний Поллион вступил в переговоры со странствующим господином Адриатического моря Домицием Агенобарбом, плавающее царство которого имело своими границами борта его кораблей, и убедил его заключить мир с Антонием. Предложения Домиция прибыли в удачный момент: Антоний нуждался в кораблях и принял их, забывая, что Домиций был одним из заговорщиков, осужденных по Lex Pedia.[790]
Усиленный кораблями и двумя легионам под начальством Домиция, он уехал из Греции в сентябре, оставив Фульвию в Сикионе и написав Сексту Помпею, что принимает его союз. Скоро военные операции начались с обеих сторон. Захватив Сипонт, Антоний тотчас же осадил Брундизий. Секст высадил на берегах Лукании отряд, осадивший Консентию (совр. Cosenza), другой отряд он направил к Фуриям в Тарентском заливе, а флот с четырьмя легионами под начальством своего вольноотпущенника Менодора, или Мены, послал для завоевания Сардинии.[791] Октавиан в свою очередь отправил Агриппу для отвоевания Сипонта, сам двинулся на помощь Брундизию, а П. Сервилию Руллу дал приказ собрать прочие силы и следовать за ним.[792]
Недовольство в армии
Но Октавиан скоро заметил, что в этой войне, как и в войнах Мутинской и Перузинской, наибольшую трудность представляет противодействие солдат, жаждущих согласия между Октавианом и Антонием и вопреки своему желанию взявшихся за оружие против победителя при Филиппах. Агриппа безуспешно пытался призвать к оружию ветеранов, которым были даны земли в Южной Италии. Октавиан во время поездки в Брундизий убедил многих ветеранов следовать за собой, но они сделали это только в надежде заставить его заключить мир.[793] Сипонт был освобожден Агриппой, но Сервилий, захваченный Антонием возле Брундизия, был разбит и оставлен почти всеми солдатами,[794] а под стенами Брундизия солдаты Цезаря постоянно осыпались бранью и упреками солдатами Антония.[795] Еще серьезнее было то, что Сальвидиен, по-видимому, вступил в переговоры с Антонием по поводу возвращения ему армии, которую Октавиан отнял у него, так как казалось невозможным удержать ее в верности новому господину. Со столь мало расположенной к сражению армией Октавиану было трудно действовать энергично: триумвиры в одно и то же время были господами империи и рабами легионов. С другой стороны, Антоний готовился призвать подкрепления из Македонии; Сексту Помпею удалось овладеть Сардинией и привлечь под свои знамена два легиона Октавиана.[796] Таким образом, дело принимало для Октавиана дурной оборот.
Смерть Фульвии и начало переговоров
Октавиан очень хотел завязать переговоры, но ни ему, ни Антонию не хотелось делать первого шага. Нужно было чье-нибудь посредничество, но на это никто не осмеливался из страха перед Фульвией. По странному случаю, в это время пришло известие о смерти Фульвии в Сиконе.[797] Тогда, наконец, друг Антония Луций Кокцей решил вмешаться, чтобы восстановить мир между Октавианом и Антонием. Первый визит он нанес Октавиану, потом вернулся к Антонию, снова отправился к Октавиану, вытягивая постепенно с той и другой стороны оправдания, предложения, ответы. Октавиан поручил ему сказать Антонию, что он хотел оказать ему услугу, взяв легионы Калена, чтобы не оставить в руках молодого человека войска, которые Секст Помпей мог постараться привлечь на свою сторону;[798] Антоний, со своей стороны, поручил передать Октавиану, что он признает ошибочность действий Фульвии.[799] Пока Кокцей беседовал с Антонием и Октавианом, солдаты проводили крупные манифестации в пользу мира.[800] Невозможно было сопротивляться более их желаниям. Антоний отправил Домиция в Вифинию и написал Сексту Помпею, чтобы он удалился в Сицилию.[801] Можно было, таким образом, организовать обсуждение нового соглашения, но не прямо между обоими триумвирами, а между Азинием Поллионом как представителем Антония и Меценатом, представителем Октавиана.[802]
Брундизийский договор
Таким образом, осенью 40 года в Брундизии было заключено принципиально новое соглашение. Это был новый передел Римской империи, включавший на этот раз и восточные провинции, о которых не было речи после битвы при Филиппах. Октавиан получал все европейские провинции, включая Далмацию и Иллирию, а следовательно, и Нарбонскую, и Цизальпинскую Галлии, ранее принадлежавшие Антонию; последний же получал все восточные провинции — Македонию, Грецию, Вифинию, Азию, Сирию, Киренаику;
Лепиду была оставлена одна Африка.[803] Октавиан возвращал Антонию легионы Калена,[804] но получал два легиона, которые ему был должен Антоний, а также три легиона, еще не отданные ему Лепидом, и сохранял три легиона, только что набранные Планком; таким образом у него оказывалось шестнадцать легионов (два отнял у него Секст).
Антоний сохранял два легиона Домиция, что доводило его армию до девятнадцати легионов, и сохранял за собой право проводить наборы в Италии.[805] Лепид сохранял шесть легионов, недавно набранных Луцием Антонием. Секст Помпей лишался помощи Антония, и Октавиан поэтому мог немедленно начать с ним войну.
Значение этого договора
В этом соглашении, важность которого странным образом не признается историками, можно видеть первые результаты интриг Клеопатры. В то время как раньше, после битвы при Филиппах, Антоний требовал своей части в управлении Италией и хотел иметь в своей власти часть ее; теперь, напротив, он отдавал всю Италию и весь варварский и бедный Запад своему товарищу, а себе брал ту часть империи, центром которой можно было считать Египет: все провинции богатого и цивилизованного Востока и лучшую африканскую провинцию — Киренаику. Это изменение притязаний, конечно, было результатом обсуждений, проходивших при Александрийском дворе. При кажущемся блеске стагнирующего Египта Антоний, подобно Цезарю в его последние годы, был убежден, что Европа, не исключая даже Италии, бедная и варварская страна, которая никогда не станет богатой, и что, не будучи в состоянии захватить всю Римскую империю, ему нужно взять Восток, и прежде всего Египет как его центр. Властитель Египта, имеющий италийских солдат и восточное золото, он завоюет Парфию и станет самым могущественным из людей. Он должен был, однако, на время отказаться от части этого проекта, от царства Птолемеев, владычества над Нилом и брака с Клеопатрой, только что подарившей ему сына. Фульвия умерла вовремя, но солдаты всегда верили в чудесное действие браков как гарантии мира и, чтобы сделать соглашение более прочным, имели для него в виду новый брак. Антоний должен был согласиться жениться на Октавии, сестре Октавиана, овдовевшей несколько месяцев тому назад и имевшей маленького сына;[806] ему нужно было изменить свой образ жизни, перестать быть азиатским монархом, окруженным наложницами и евнухами, и снова стать латинским отцом семейства, мужем простой римской матроны. Но Клеопатра ввела в свиту Антония много ловких и хитрых египтян, которые должны были извещать египетскую царицу обо всем, что он делал или задумывал делать, и, кроме того, терпеливо работать над неустойчивым духом триумвира, чтобы он оставался расположенным к их царице и ее проектам.[807] Клеопатра издали упорно работала над превращением мужа Октавии в восточного монарха.
Италия не могла обеспечить финансами великое предприятие. Италийское общество, впрочем, уже догадывалось, что завоевание Парфии после завоевания Понта и Сирии еще больше нарушит, к выгоде для Востока, равновесие провинций; циркулировавшие слухи о желании Цезаря перенести столицу на Восток, в Илион или Александрию, были только предвидением угрожавшей опасности.
Теперь эта до сих пор смутная опасность приняла отчетливые очертания в принятых в Брундизии решениях: Антоний переносил на Восток центр своей политической и военной деятельности; единственной слабой связью, которую он сохранял с Италией, было сохраненное за ним право проводить там набор войска. Но могла ли Италия, после того как она была главой Римской империи, согласиться стать лишь ее рукой и защищать своими людьми империю, лучшие плоды которой у нее были отняты? Антоний, все более и более увлекавшийся идеей войны с парфянами, ободряемый своим успехом