[5] чтобы отрегулировать частные вопросы, возникшие в эти дни, как необходимые следствия общей амнистии 17 марта. Прежде всего нужно было вслед за общим одобрением распоряжений Цезаря в их совокупности утвердить одно за другим распоряжения, касающиеся провинций и магистратур.
Одни из них были уже обнародованы, тогда как другие находились в бумагах, переданных Цезарем Антонию. Кроме того, родственники Цезаря, особенно его тесть Пизон, хранившие 17 марта молчание, теперь ободрились и требовали вскрытия завещания и устройства Цезарю общественных похорон.[6]Требование было ловко задумано, ибо разбивало проект помпеянцев провести конфискацию земель диктатора, почти всецело состоявших из добычи гражданских войн. Это раз выставленное требование уже нелегко было отвергнуть. Если Цезарь не рассматривался как тиран, то почему его похороны будут похоронами простого частного человека? Если утвердили все его распоряжения, то можно ли было уничтожать его завещание? Сенат начал с утверждения назначений проконсулов и пропреторов, уже бывших в провинциях или отправляющихся туда: Луций Мунаций Планк был назначен в Трансальпийскую Галлию, Азиний Поллион — в дальнюю Испанию, Манлий Ацилий Глабрион — в Ахайю, Квинт Гортензий — в Македонию, Публий Ватиний — в Иллирию и, возможно,Луций Стаций Мурк — в Сирию. То же было с должностями на текущий год, носители которых были еще в Риме; некоторые из них находились в числе заговорщиков. Децим Брут получил управление Цизальпинской Галлией, Квинт Корнифиций — Африкой, Туллий Кимвр — Вифинией, Требоний — Азией, Лепид — Нарбонской Галлией и ближней Испанией. Утвердили также распоряжения Цезаря относительно будущих должностей и командований. Гирций и Панса должны были быть консулами в 43 году, Децим Брут и Мунаций Планк — в 42-м; разные другие лица, в том числе заговорщик Публий Сервилий Каска, назначены были трибунами на 43 или 42 год.
Антоний получал в качестве провинции Македонию, Долабелла —Сирию. К несчастью, Цезарь до своей смерти не успел выбрать провинции для Брута и Кассия.
Наконец, приступили к вопросу о завещании и похоронах. Никто не осмелился предложить уничтожение завещания, но Кассий и многие другие сенаторы воспротивились проекту публичных похорон.
Они слишком живо помнили насилия, вызванные похоронами Клодия. Если римская чернь учинила тогда столь большие беспорядки, то чего не сделала бы она для Цезаря?[7]Родственники Цезаря протестовали, и Антоний ловко указал, что, отказывать в публичных похоронах значит — еще более раздражить простой народ. Брут, бывший слабее Кассия, наконец согласился с этим. Решили, что Антоний вскроет завещание, которое Цезарь передал главной весталке, и что Цезарю сделают публичные похороны.[8]
Завещание Цезаря
Вероятно, в тот же день в присутствии друзей и родственников Цезаря Антоний вскрыл у себя на дому перед оцепеневшими зрителями самое необычайное завещание из всех написанных когда-либо в Риме. Цезарь назначал наследниками всего своего состояния трех племянников, сыновей двух его сестер; три четверти назначались Гаю Октавию и одна четверть — Луцию Пинарию и Квинту Педию; многие заговорщики были назначены опекунами его сына, если бы он родился; Децим Брут, Марк Антоний и некоторые другие являлись вторыми наследниками, в случае если один из племянников не будет в состоянии принять наследство; наконец, большие суммы были завещаны народу: по 300 (по другому источнику — 120) сестерциев каждому лицу и огромные сады за Тибром с собранными там художественными коллекциями. Наконец, в приписке к завещанию Цезарь усыновлял Гая Октавия.[9]
Действие завещания на народ
Это завещание невероятно взволновало римское простонародье,[10]казалось, успокоившееся 17, 18 и 19 числа. Факт вполне естественный. Эта толпа ремесленников, вольноотпущенников, мелких торговцев, живших в Риме со дня своего рождения, не уверенных ни в своем хлебе, ни в жилище, не имевших возможности рассчитывать, что в жизненных затруднениях им явятся на помощь общественные учреждения, имела совершенно особые и глубокие основания быть тронутой подобным завещанием. Предоставить этой черни средства к жизни и занять ее каким-нибудь развлечением с этих пор является необходимым для спокойствия мира. Вожди народной партии, особенно Цезарь и Клодий, вполне учли этот факт и ради него дошли до того, что разорили государственное казначейство, вовлекли Рим в безрассудные войны и извратили республиканские учреждения. Сознание этой опасности и ненависть к народной партии заставляли консервативную партию противиться даже самой необходимой помощи, как, например, организации коллегий и хлебным раздачам. Таким образом, в последние двадцать лет несчастные каторжники великого римского корабля получали перманентную помощь, распределяемую то с большой щедростью, то очень скупо. Они привыкли видеть знать всегда в дурном расположении духа и, напротив, встречать покровительство со стороны вождей народной партии — Клодия, Красса, Помпея, Цезаря. И Цезарь, приобретший благодаря раздаче денег, празднествам, крупным обещаниям полное доверие толпы, один мог в последние годы сдерживать нетерпение и недовольство этой черни, полной ненависти к богачам, раздраженной долгой нуждой, нищетой и приведенной в отчаяние гражданской войной. Теперь, когда исчез ее великий покровитель, эта толпа оказалась предоставленной самой себе, без вождей, с той только поддержкой, какую оказывали слабые остатки ассоциаций Клодия, не имевшие теперь ни единства, ни силы. Легко представить, какое впечатление должно было произвести завещание на простой народ, уже обнадеженный обещаниями Антония и Лепида 16 марта и взволнованный в следующие дни собравшимися в Риме для защиты своих прав колонистами и ветеранами. Действительно, никогда в Риме не видывали вельможу, так распределявшего свои богатства народу, оставившего стольким тысячам лиц не только свои великолепные сады, но и по 300 сестерциев каждому; при общем денежном голоде это было целое состояние, предлагаемое судьбой бедным людям так вовремя. Цезарь в конце своей жизни еще раз пристыдил ту олигархию, которую народ обвинял в скупости и жестокости, которая убила его, как убила Клодия и Гракхов, как проскрибировала Мария и преследовала всех защитников бедняков. Волнение, возникшее 16 марта по инициативе Антония и Лепида, быстро разгорелось особенно поддерживаемое ветеранами: оплакивали Цезаря, так трусливо заколотого людьми, которых он, по свидетельству завещания, столь любил; проклинали его убийц, начали говорить, что на похороны великого благодетеля бедных следует прийти всем и похоронить его подобно Клодию.[11]
Приготовления к похоронам19 марта 44 г. до Р. X
Консерваторы были обеспокоены, и Антоний понял, что находится в большом затруднении. Если умы воспламенятся и произойдет к мятеж, то неясно, что ему делать, чтобы продолжать лавировать между людьми народной партии и консерваторами. Консерваторов он старался успокоить речами, представляя сенату свидетельства самого почтительного усердия: во всех обстоятельствах он совещался с наиболее выдающимися сенаторами, не предпринимал ничего, не получив предварительно у сената его одобрения; дошел до того, что стал успокаивать сенаторов, спрашивавших его по поводу бумаг Цезаря. Пусть они не беспокоятся: в этих бумагах нет никакого важного распоряжения, в них нет никакой амнистии, а из многочисленных изгнанников, осужденных консерваторами после похорон Клодия, возвращается лишь один.[12]
Но в то же время Антоний остерегся оскорбить родственников и друзей Цезаря, злоба которых увеличивалась по мере уменьшения страха; он позволил им приготовить похороны таким образом, чтобы превратить их в демонстрацию симпатии к жертве и ненависти к убийцам. Труп должен был быть помещен на ложе из слоновой кости, покрыт пурпурным, вышитым золотом покрывалом; в головах на подставке должна помещаться окровавленная тога, в которой Цезарь был убит; бывшие магистраты должны были нести тело из domus publica до ростр, где будет произнесена надгробная речь; огромный кортеж, составленный из друзей, ветеранов, вольноотпущенников и всего народа, должен был сопровождать тело до Марсова поля, где оно должно было быть сожжено. На Марсово поле необходимо было послать заранее людей с трофеями его походов, которым надлежало поместиться вокруг костра, и тело великого полководца должно было исчезнуть среди победных его трофеев.[13]
Но кому следовало произнести речь? Приемный сын Цезаря Октавий находился в это время в Македонии; другие наследники были людьми малоизвестными; между второстепенными наследниками многие участвовали в заговоре. Впрочем, нелегко было произнести речь о Цезаре и перед его амнистированными убийцами, и перед его ветеранами. Наконец, решили, что Антоний как консул, друг и второй наследник мог бы взять на себя эту благочестивую обязанность; и скрепя сердце он должен был согласиться с этим, чтобы не вызвать слишком сильного неудовольствия в народной партии. Простой народ и ветераны становились все смелее и смелее, народное возбуждение росло; масса богатых и мирных граждан приняли решение предоставить в день похорон Рим черни. Скоро похороны Цезаря стали заботить всех в Риме, и в этот день (его можно определить только приблизительно между 20 и 23 марта)[14] все ожидали или чего-то значительного, или ужасного. Антоний знал, что для него это будет утомительный день, ему пришлось бы произнести трудную надгробную речь и препятствовать беспорядкам, не прибегая при этом к насилию против толпы. Наиболее известные из заговорщиков предвидели сцены насилия и укрепляли свои дома,